"Народ мой" №11 (208) 15.06.1999

РАССКАЗ О ПОСЕЩЕНИИ ОДНОЙ СИНАГОГИ

    Я вообще-то человек не религиозный. Но на Шабат хожу. И в "Гилель" ходил, и к Додикам ходил, и куда только не ходил. Но Шабат, на который пригласил меня Гади - американец израильского происхождения - должен был быть настоящий, то есть с заходом в синагогу, причем не простую, а хасидскую. 
    Со всеми сборами, завязыванием галстуков и опрыскиванием одеколоном (ну, прямо как для свидания) Гади собрался примерно за двадцать минут до окончания вечерней службы. Входя в синагогу, Гади посетовал: "Ну почему я всегда опаздываю?.." "Наверное, слишком далеко живешь", - предположил я. Синагога находится от его дома на расстоянии 15 шагов. 
    Если не считать Израиля, впечатления о котором полудетские и размытые, это было мое первое посещение экстремального оплота религии моих предков. Все было в полном разгаре. В огромном зале, наполняя воздух потусторонними хаотическими завываниями, молилось человек 150 ортодоксов. Наспех взяв сунутый мне Гади молитвенник на иврите (непонятно зачем; единственное на священном языке, которое я знаю, - "шлимазл"), я деловито протиснулся к свободному месту. Публика, признаться, была колоритной: высокие и коротышки, рыжие и черные как смоль, с пейсами до пупа и вообще без пейсов, в мешковатых черных тройках, в глянцевитых халатах, с вправленными по колено в носки брюками, в черных чешках, в элегантных "а-ля Клинт Иствуд" шлепах и нелепых, плоских, как блины, меховых шапках...
    Каждый из них пел или бормотал, колышась и качаясь, не сообразуя свой во всю мощь звучащий в экстазе молитвы голос с тем, что декламировал сосед или в каком конкретно месте главы было большинство "встречающих", энергично ведомое громкоголосым кантором.
    Я никогда не обращал внимания, насколько свободно чувствует себя еврей в синагоге. В произвольных, причудливых позах, переминаясь с ноги на ногу и делая обороты на 180 градусов, окидывая взглядом соседа и подозрительно проверяя, на месте ли отложенный сидур, зычно сморкаясь и здороваясь с вновь прибывшими - каждому было здесь вольготно и легко. Кто-то прохаживался, напевая, с книгой под мышкой, а один из тех, которые вообще без пейсов, так и простоял всю службу руки в боки, созерцая празднично светившийся канделябр. Словом, у наблюдателя, безусловно, сложилось бы впечатление о том, что он очутился не где-нибудь, а действительно в "богоугодном заведении".
    Среди всего этого хаоса и какофонии взад и вперед сновали стайки детей лет от одиннадцати до двух, в несуразных на них "национальных костюмах", с бойкими, веселыми физиономиями, забавно остриженные. Те, что постарше, стояли почтительно рядом с отцами, шевеля губами тексты молитв. Совсем же маленькие слонялись беспризорные, копаясь в носу или исследуя премудрости молнии на ширинке. Несколько малышей тем временем подбежали к Гади, который улыбался во весь рот (он вообще похож на Винни-Пуха, хотя работает машгиахом). Гади с заговорщицким видом давал им понюхать какой-то порошок из коробочки, нечто священное, пошутив при этом, что дает мелюзге дурь. Я сразу вспомнил незабвенного Осю с его "Почем опиум для народа". Мелюзга тем временем, нюхнув блажного порошка, подняла чих на всю синагогу под веселый прищур молящихся отцов.
    Зорко подмечая все эти явления в отношении таинства как такового, я чувствовал себя примерно так же, как товарищ Стаханов в театре: "Папаша, петь-то будут?" Ну, вот и запели: "Леха доди..." Стройно наконец-то, как "Интернационал". Да, лиха, лиха она, жизнь-то, думал я, глядя в их заросшие бородами мужественные лица. Впрочем, некоторые бороды были аккуратно подстрижены и выглядели вполне интеллигентно: обладатели их в миру, по-видимому, имели уважаемый бизнес.
    Служба  подошла к концу. Один из присутствующих (видимо, активист) попросил слова и решительно осудил бессознательных личностей, заходящих то ли по рассеянности, то ли по злому умыслу на верхний этаж, где находится женское отделение, и мешающих женщинам молиться. "К нарушителям впредь, - пообещал оратор, - будут применяться санкции". Потом все стали пожимать друг другу руки и говорить "шабат шалом", а Гади  начал поочередно представлять меня всем своим знакомым, в результате чего я раз пять-десять коротко повторил свою историю: про то, что зовут меня Витали (Vitaly), что мне 20 лет и что я шесть недель в Америке, про маму и папу, которые остались в Петербурге, и тому подобное. Почему-то подсознательно удивляло, что все эти косматые еврейские мужики говорят по-английски. Среди присутствующих оказалась и пара русских, приехавших лет тридцать назад, которым я, в ответ на недоуменное "откуда-откуда?!", пояснил, что буду я из города Ленинграда.

    Все пожимали мне руку, хлопали по спине и звали на следующий Шабат. В качестве кульминации Гади решил представить меня раввину, о чем и сообщил мне почти благоговейно. Я должен был, по-видимому, чувствовать себя на месте простого советского рабочего, удостоенного встречи с Ильичом. Раввин пожал мне руку. Похлопал по спине и тоже пригласил на следующий Шабат. Из его огромной косматой бороды добродушно улыбнулись мне два веселых глаза.
 
                      Виталий Эйбер
       Кливленд, США

 

Сайт создан в системе uCoz