С.Фрумкин.
Фото А.Френкеля
    Семен Фрумкин - многолетний “отказник”, активист нелегального еврейского движения в Ленинграде 80-х годов, редактор самиздатского журнала “Ленинградский еврейский альманах”, автор сценариев квартирных пуримшпилей, участник многих других еврейских культурных инициатив того времени… Сегодня Семен живет и работает в Иерусалиме. Его мемуарные заметки возвращают нас на полтора десятилетия назад. Сегодня десятки тысяч евреев из стран бывшего СССР ежегодно беспрепятственно репатриируются в Израиль. Воспоминания Семена Фрумкина - яркие свидетельства очевидца о том, что означало для ленинградского еврея открыто выразить свое стремление репатриироваться на историческую родину еще совсем недавно.


Семен ФРУМКИН


Компенсация за жидорасходы


    Подача заявления на выезд в Израиль, как правило, была связана с существенным изменением социального статуса. Руководитель переводился, якобы добровольно, на рядовую работу, учитель становился сторожем или дворником, а научный работник не проходил конкурс и вынужден был работать каким-нибудь оператором газовой котельной, по-простому кочегаром. Если же кто-то считал ниже своего достоинства заниматься столь малопочетной работой, то над ним “””висело" уголовное преследование за “ведение паразитического образа жизни”.
    И мне, когда я оформлял на предприятии требуемые для выезда справки, предложили перейти с должности старшего научного сотрудника на простую инженерную работу. Я спросил, по какой причине я должен это сделать, и мне ответили, что я не могу заниматься воспитанием подчиненных мне сотрудников. Мои возражения строились на том, что в мои должностные обязанности воспитание не входит, это функция руководства отдела. А если есть претензии к решению технических проблем, то пусть меня увольняют за несоответствие занимаемой должности, но это решение я буду обжаловать в суде. И меня на время оставили в покое.
    Периодически я наезжал в Москву. То отвезешь в центральные органы власти какую-нибудь очередную петицию отказников, то встретишься с иностранными корреспондентами, а то проконсультируешься по каким-нибудь щекотливым юридическим вопросам со знающими людьми. Часто эти визиты я совмещал со служебными командировками: все несложные поручения можно было выполнить в течение нескольких часов, и весь день был в твоем распоряжении.
    Однажды я был вызван в Институт патентной экспертизы для обсуждения заявки на изобретение. Оформил командировку, купил билет на ночной поезд, но на перроне Московского вокзала при посадке в вагон был задержан патрулем милиции по подозрению в том, что я, будто бы, похож на какого-то преступника. Дежурный по отделению капитан Родионов был весьма удивлен наличием у меня служебной командировки, но, поговорив по телефону с неизвестным начальником, заявил, что милиции известно о моем намерении выехать в Израиль, в связи с чем поездка в Москву мне не разрешается, потому что там сейчас происходит… съезд комсомола.
    В третьем часу ночи, когда ушел последний поезд на Москву, меня выпустили, я сдал в кассу просроченный билет, взял такси и поехал домой. Утром, выспавшись, я составил жалобу и отправился в транспортную прокуратуру, чтобы обжаловать незаконные действия милиции. А на работе в это время директор кричал на своего заместителя, что, мол, как он посмел подписать командировку такому работнику, и распорядился впредь меня в Москву ни по каким делам не посылать. Ко мне домой был послан участковый милиционер, чтобы расспросить соседей, куда же я подевался. Когда же на следующий день я появился на работе, то был уже готов мне приказ по предприятию с выговором за “неинформирование руководства о невозможности выезда в командировку”.
    И надо же такому случиться, что спустя всего две недели я получил вызов в тот же Институт патентной экспертизы по новой заявке на изобретение. На этот раз командировку мне не подписали, более того, предприятие отказалось от своего участия в заявке. Но как частное лицо я все же имел право прибыть за свои средства на экспертное совещание. Я написал заявление на день отпуска за свой счет, со спокойной душой поехал в Москву, побеседовал часа полтора с патентоведом и встретился со многими другими людьми.
    Придя на работу на следующий день, я узнал, что мое заявление на день отпуска исчезло, начальник утверждал, что заявление на отпуск мне не подписывал, и за невыход на работу без уважительной причины мне поставлен прогул. Предыдущий  выговор и прогул давали администрации весомый повод для моего увольнения. Потому я обжаловал этот прогул в Комиссии по трудовым спорам, обвиняя начальника во лжи и подтасовке фактов. Кроме того, я побывал в юридическом отделе “Общества изобретателей и рационализаторов” и получил письменное подтверждение своего права поехать на экспертное совещание за собственные средства и в обязанности администрации предоставить мне день отпуска для этой цели. Но Комиссия оставила решение начальника в силе, правда и сам начальник получил выговор неизвестно за что. Следующий этап - подача заявления в районный суд.
    Но накануне последнего допустимого дня подачи такого заявления я пришел к своему несчастному начальнику и сказал примерно так: “Я не собираюсь строить свою защиту на том обстоятельстве, что у меня были уважительные причины для просьбы об отпуске и записка об этом мною была подана заблаговременно и подписана вашей рукой. Нет, я буду говорить о том, что руководство отдела нарушает финансовую дисциплину, ведет незаконную оплату сторонних работ (например, чтобы оплатить работу машинистки, была на подставных лиц выписана премия) и я могу привести вам статью Уголовного Кодекса, которая предусматривает за подобного рода нарушения до пяти лет лишения свободы”. Бедный начальник от моего шантажа пошел пятнами и попросил моего же совета, как ему выйти из этой ситуации. Я поинтересовался тем, насколько его действия обусловлены внешним давлением и насколько его собственной инициативой и посоветовал ему заявить о своей ошибке и найти исчезнувшее заявление об отпуске. “Только учтите, ответ должен быть получен до десяти часов завтрашнего дня”, - отметил я. На следующий день он сказал, что все уладил. Более того, день отпуска был мне оплачен, как будто я был на работе.
    Но в суд я обратился по другому поводу, с гражданским иском о компенсации мне ущерба, причиненного действиями милиции при незаконном задержании. Во-первых, надо мной висел выговор по предприятию, далее, пропала заявка, а государство выплачивало изобретателю 2% от суммы экономического эффекта, и, наконец, я потратил деньги на такси - 3 рубля 88 копеек и за потерянный билет - 3 рубля. Итого сумма иска - 6,88. После длительного и безуспешного препирательства с милицейскими органами была назначена дата судебного разбирательства, но накануне я получил почтовый перевод от некоего Волошина на сумму иска, что позволило судье отменить слушание, так как исчез предмет спора.
    Я снова обратился в милицию, поблагодарил за почтовый перевод с компенсацией расходов и поинтересовался какое дисциплинарное взыскание понес указанный сотрудник. В полученном ответе говорилось, что я задержан правильно, в соответствии с Уставом патрульно-постовой службы, а указанный мной сотрудник никогда в органах милиции не работал. Встречаться же с представителем КГБ по собственной инициативе у меня желания не было.
    Так и работал я на своем предприятии в той же должности до осени 85 года, когда уволился по собственному желанию, но это уже предмет другого рассказа. Заявки на изобретения я писать перестал: нечего метать бисер перед свиньями. Начальство трогать меня побаивалось. Скажем, нужно было послать кого-то на сельскохозяйственные работы, а я сказал, что Кодекс законов о труде предусматривает, в исключительных случаях, направление работника в командировку для ликвидации последствий стихийного бедствия. “Объясните мне, - сказал я, - почему ежегодная уборка урожая в СССР является стихийным бедствием, дайте мне письменное предписание, выдайте мне деньги на командировку и я, конечно, поеду”. Больше об этом разговора не возникало.


Как сионисты алмазы воровали


    Но все же с исследовательской работой после четырех лет “в отказе” мне пришлось расстаться, правда, уже “по собственному желанию”. Вот как оно у меня возникло. Более тринадцати лет я занимался разработкой рентгеновской аппаратуры для поиска в руде алмазов по их рентгенолюминисцентным свойствам. Вновь разработанная аппаратура проходила длительные приемо-сдаточные испытания у заказчика, на обогатительных фабриках в далекой и холодной Якутии. И мне по многу месяцев приходилось жить в командировках в городках Мирный или Удачный.
    Эта история началась с того, что бригадир слесарей Юра из лаборатории заказчика крепко выпил, сел за руль служебной машины, врезался в столб и сильно ее помял. За эти художества в пьяном безобразии он был примерно наказан: лишен квартальной премии и бригадирской надбавки, что с учетом районных коэффициентов набежало на крупную сумму в пару тысяч рублей. Возмущенный Юра усмотрел во всем этом происки жидов, заявил своему начальнику, что он всю его жидовскую компанию на чистую воду выведет. И нужно заметить, что заведующий лабораторией заказчика был полукровкой, что же касается нас, разработчиков, то две трети многократно приезжавших на испытания были стопроцентными евреями.
    И вот в местное КГБ пошел Юрин донос: мол, повадились жиды в “валютный цех” страны, разворовывают национальное достояние, вывозят потом тайными каналами алмазы и бриллианты в Америку и Израиловку. В районном КГБ посмеялись над этим сообщением, но пустили в разработку всех приезжающих на испытания ленинградцев. И что же получили они в ответ? Что заместитель начальника отдела-разработчика Леонид Слонимский и ведущий конструктор проектного отдела Самуил Барский отбыли в Америку, а известный в узких кругах матерый сионист Семен Фрумкин до сих пор беспрепятственно проходит на алмазодобывающие фабрики, так как, видимо, мало еще наворовал.
    И вот, стал я замечать, что где бы ни находился и что бы ни делал, за мной постоянно присматривают две-три пары глаз. В кинотеатре и в кафе, в гостинице и на фабрике, на почте и в библиотеке. Маленький городов, все друг друга знают, через пару дней поведали мне знакомые эту историю с доносом и извинились за своего выродка. Как-то раз на выходе из фабрики задерживают меня и отправляют с понятыми на досмотр с раздеванием, прощупыванием швов одежды, со специальными упражнениями, как то: приседания, полоскание рта и расчесывание моей буйной шевелюры.
    Дальше - больше. Настойчиво просят меня зайти к такому-то часу в научно-технический отдел в объединении “Якуталмаз”. Захожу, и предлагают мне познакомиться с новым сотрудником, который находится в такой-то комнате. Сидит в этом кабинетике стриженный под полубокс мордоворот, тупо смотрит на перевернутую вверх ногами схему электрических соединений и с трудом выдавливает из себя парочку технических вопросов. Разъяснил я ему кое-что, а что дальше спрашивать, этот сотрудничек и не знает. Пыхтел, пыхтел и решил сразу брать быка за рога: “Скажите, почему вы разрабатываете аппаратуру, которая похищает алмазы?”.
    “Простите, - возражаю я, - похищают алмазы люди, но никак не аппараты”.
    “Но вы создаете такую аппаратуру, которая способствует хищениям. Вот почему дверцу вашего аппарата можно открыть простой отверткой, а у англичан - специальными ключами, которые находятся у разных людей”.
    “Да потому, - отвечаю, - что у нас другая концепция. Английские аппараты стоят в Африке на открытом доступе, а у нас - за двойным кордоном милиции, да еще впридачу специальный режим с переодеванием. Впрочем, по этим вопросам обращайтесь к нашему заказчику. Аппаратура разработана в соответствии с техническим заданием. Потребует заказчик дополнительные замки, установим их, хотя советская промышленность таких замков совсем не производит”.
    Мой “гэбэшник” стал сетовать, что в последнее время на фабриках объединения “Якуталмаз”, добывающих примерно 17 миллионов карат алмазов в год, участились хищения. А весь технологический процесс добычи построен с использованием нашей аппаратуры.
    Мне и без него были известны случаи воровства. Вот, скажем, какой-то наладчик наших агрегатов, русский народный умелец, так изменил настройку аппарата и встроил внутрь хитрую ловушку, замаскированную под коробочку реле, и собирал таким образом крупные ювелирные кристаллы. Но ведь их    еще надо было вынести через два милицейских проверочных поста. И здесь он придумал такой способ. Зарплату на фабрике, как и во всех советских учреждениях, выдавали наличными деньгами, и порой это были упакованные в банке пачки денег. Наш хитрец аккуратно вскрывал банковскую упаковку, вырезал ножничками в банкнотах дырки и нашпиговывал свою пачку денег алмазами. При переодевании он вынимал эту пачку из спецовки, выкладывал ее пред милиционером, переодевался в чистую одежду и забирал со стола нафаршированную алмазами пачку. Милицейских мозгов не хватало, чтобы сообразить, как внутри изуродованных банкнот выносятся значительно большие ценности, ювелирные алмазы. Наш герой умудрился наладить даже канал продаж ворованных камней. Но когда появились у него бешеные деньги, тут-то он и сломался. Придет в ресторан, бросит пару сотен рублей в оркестр, мол, пусть играют сегодня только для него. Из-за подозрительного поведения за ним установили слежку и тут же выявили механизм хищений.
    Или другой случай. К одинокой женщине, находящейся на ответственной работе и проходящей в хранилище без переодевания, нашел подход горячий восточный молодой мужчина. Чтобы сохранить его любовь, она стала приносить своему возлюбленному сверкающие камушки. Заполучив богатство в свои руки, любовник бросил стареющую даму. Оставшись у разбитого корыта, несчастная женщина пришла с повинной в милицию.
    Но вернемся к моему “гэбэшнику”. Потерпев фиаско в технических вопросах, он принялся меня уговаривать, что нашим органам нужно помочь в борьбе с хищениями. Я бросил ему фразу, что только воспитание морали, изучение 10 Синайских заповедей, одна из которых прямо говорит: “Не укради!”, поможет в решении этой сложной проблемы. “Я вам серьезно говорю”, - взорвался новоиспеченный “сотрудник” технического отдела. “А я не менее серьезно вам отвечаю”, - сказал я под конец.
Мне самому стало ясно, что эта топорная работа планировалась силами местного КГБ. Не дай Б-г, к ним бы подключились их лощеные столичные коллеги. Как, скажем, на обыске у известного отказника, а впоследствии израильского министра, Юлия Эдельштена кагэбэшные фокусники вытащили на глазах у понятых мешочек с наркотиками, так и у меня при следующем обыске с раздеванием и прощупыванием швов одежды они могли бы извлечь из-за подкладки парочку алмазов и неординарные рассуждения пьяницы-бригадира Юры о воровской сущности жидов нашли бы свое воплощение.
    По возвращении я, к радости местной администрации, подал заявление об увольнении по собственному желанию. Вскоре я начал работать наладчиком персональных компьютеров. В Ленинграде находился небольшой участок, не было никакого отдела кадров и парторганизации. Головная организация нашего пуско-наладочного Управления находилась за две тысячи километров, аж в Краснодаре, и даже зарплату свою мы получали по почте.
Сайт создан в системе uCoz