АННА МАРУЩАК

                  ***

Я порву телефонные книжки,
Позабуду твой номер на слух,
Только вновь мои пальцы на диске –
Я забыла о памяти рук.

Я не знаю, что делать с собою,
Я не знаю, что делать с тобой
Мне за то, что не знаю покоя,
И за то, что я стала рабой

Лунатизмов твоих и гуляний
По ночам без меня, и оков
Постоянных твоих забываний
О значении сказанных слов

И двуликости, ранящей душу,
И порочности, вяжущей рот.
Как случилось, что тот, кто мне нужен,
Не моею любовью живет?
 

                     ***

Мы смотрим черно-белое кино.
В моей душе – давно заезженная пленка.
Померкло там, где было так смешно,
Где приютился страх – сломалась шестеренка,
А там, где кадр прожгло, - давно остыло.
Но боль души то судорогой в руках,
То на щеках румянцем – не забыла
             как на самом
                     деле было.
 

                    ***

Как эту боль мне пережить?
Она то ласковей, то строже,
Тем жизнь становится дороже,
Чем горе зорче сторожей.

Но я такой не потерплю
Себя – неверную, живую.
О Г-споди, зачем такую
Ты выбрал для меня стезю?

Я принимаю твой урок
За тем, что связаны мне руки,
Но знай, что будет не до скуки,
Уж слишком силен мой порок.

Пусть в кровь я искусаю рот,
Но не уйму свою гордыню,
Как за последнюю твердыню,
За тыщу не своих забот

Я спрячусь. Ненависть хлыстом
Мою стегает кровь по жилам,
А сердце, что осталось сирым,
Воскреснет ли оно потом?!

Я зверь и ранена, нет сил.
Но жизнь мою легко не сгубишь,
И знаю, ты еще просить
Меня такой остаться будешь.
 

                    ***
 

                                  Человеку с Невского
Черный подлец, негодяй и уродина!
Снова с оскоминой на лице,
Точно объевшись черной смородины,
Я вспоминаю о подлеце,

Как мы спешили, смешили и грабили
Жизнь, как смеялось нам и спалось.
Только одно мне теперь не исправить:
Спали мы вместе – верили врозь.

Вот и стою я теперь с оплеухою,
Или, точнее, с плевком - на ветру.
Может быть, зол, ну а может, под мухою,
Но все равно я простить не смогу.

Снова хриплю и шепчу: “Отрекаюсь я
От глаз твоей зелени и карей мути,
Но все равно я не сплю – Просыпаюсь я,
Тщетно пытаясь добраться до сути,

До причины обид всех моих и паденья,
До значенья всего, чем уже не владею.
И понимаю: когда все отрину,
Я тебе первая выстрелю в спину!”

В МЕТРО
В пустой вагон метро на остановке входит и садится напротив меня мое отражение в кожаных брюках и красных ботинках.
Отражение оценивающе оглядывает меня с ног до головы. В его глазах одобрение сменяется недоумением.
Я отвожу глаза – прячусь.
Так смотрят не попутчики, а следователи, напавшие на след.
Предпринимаю последнюю попытку спастись от этого взгляда – вскидываю нахальный свой.
Не помогло.
Мое я по-прежнему смотрит на меня, точно раздевая догола, глубже, чем до тела, - до моей сути, до той меня, что ни знакомые, ни друзья, ни даже я сама уже не помню.
Разоблачена.
Обречена.
Смотрю на кончики ботинок своих и пылающих алых, как будто, в принципе, моих.
Мое отражение смотрит на меня задумчиво, подперев подбородок кулаками.
Его взгляд прыгает от толчков электрички и иногда попадает мимо меня – временная передышка.
Осеняет: он не догадался, он вспомнил семилетнего мальчишку – себя – в красных ботинках, смачно бутузящего будущую меня.
Неодобрительное отца: “Ты должен научиться защищаться”.
Плачу.
Плетусь домой, сглатывая кровь с губы.
Плачу.
Мое отражение наклоняется и медленно целует меня в губы.
Слизывая с губы каплю крови, поднимаюсь – моя остановка.
Мое отражение сидит неподвижно - самостоятельно от меня.
Жизнь треснула зеркалом.