Надо сказать, что книги о Холокосте, несмотря на полузапретность еврейской темы, в Советском Союзе издавались. Можно вспомнить “Тяжелый песок” Анатолия Рыбакова, книги Маши Рольникайте; несколько раз переиздавалась самая, пожалуй, сильная в художественном отношении и самая “несоветская” по стилю повесть литовского автора Ицхокаса Мераса “Вечный шах” (переиздана в 1999 году). Но в советской культуре уничтожение рассматривалось как трагический, но второстепенный, в общем-то, заурядный эпизод Великой Отечественной войны. В Западной Европе (и США) приблизительно с 60-х годов господствует другая точка зрения. Холокост рассматривается европейской философией, культурологией и теологией (существует даже термин “теология после Освенцима”) как одно из ключевых событий ХХ века, во многом изменившее наши представления о современном человеке и современном обществе. Из того, что было напечатано в СССР, намек на такое понимание Катастрофы содержится в пьесе Артура Миллера “Это случилось в Виши”. Характерно, что спектакль Марлена Хуциева по этой пьесе в театре “Современник” был запрещен.
     Последние 10 лет ситуация изменилась: в России вышла масса книг (как fiction, так и non-fiction) о Холокосте. Но выпущенный в 1999 году издательством “Текст” роман французского писателя Патрика Модиано “Дора Брюдер” (перевод Н. Хотинской) существенно выделяется - своим литературным уровнем, прежде всего.
     Модиано, родившийся в 1945 году, считается одним из крупнейших современных французских писателей. В 23 года он получил Гонкуровскую премию. Пишет много, круг его тем достаточно ограничен: Франция 40-х годов, оккупация, коллаборационизм. Темы, надо сказать, для Франции больные до сих пор. На русском языке Модиано издавался довольно широко (я знаю три отдельных издания его романов), так что мы имеем достаточное представление о его “фирменном” способе построения сюжета: наш современник ищет сведения о своих родителях, друзьях, даже о себе самом в прошлом. Таким образом, тексты Модиано балансируют между романом-расследованием, историческим романом и своеобразным “псевдодокументальным” повествованием.
     Еврейская тема уже затрагивалась Модиано. Так, очень известен снятый по его сценарию фильм Луи Маля “Лакомб, Люсьен”. Роман “Дора Брюдер” целиком посвящен трагедии французских евреев в годы оккупации. Рассказчик - сам Модиано - реконструирует жизнь 14-летней Доры Брюдер, девочки из семьи венгерских евреев, родившейся в Париже и погибшей в 1942 году в Освенциме.
     Текст построен довольно сложно. Первый слой - блуждания рассказчика по Парижу, описания мест, где жили его герои, старых фотографий и т. п. Заодно рассказывается о жизни родителей Доры. Привычная для Модиано очень сдержанная, несколько элегическая манера письма, чуть-чуть горечи, чуть-чуть иронии.
     Второй слой - документы (подлинные или стилизованные, трудно сказать), связанные как с судьбой Доры, так и с историей депортации парижских евреев в 1942 году в пересыльный лагерь Дранси, откуда большинство было увезено на смерть в лагеря уничтожения. Приказы, деловая переписка, заметки в газетах, личные письма... Десятки судеб, много имен, фактов. Все очень лаконично, никаких ужасов. Но все названо своими именами: депортацию осуществили сами французы (по распоряжению немцев, конечно) и занимались этим с достаточным рвением, отнюдь не для галочки.
     Тем выразительнее на фоне общей трусости и безразличия поступок так называемых “еврейских подруг” - девушек-француженок, в знак солидарности со своими подругами-еврейками надевших желтые звезды и, в итоге, разделивших еврейскую судьбу. Модиано перечисляет их: студентка, работница, машинистка, снова работница, швея - так называемые “простые люди”.
     Лагерь Дранси тоже описан “изнутри”: несколько писем некоего Тартаковского - смесь надежды и понимания, что всё для него кончено.
     Третий слой - размышления автора о судьбе своего отца, еврея из Салоник, так и не ставшего “своим” в Париже. Очень мягко, без нажима Модиано подводит читателя к мысли об отверженности как судьбе любого еврея и, более того, любого человека в этом мире.
      Блуждания загнанной и обреченной еврейской девочки по зимнему Парижу становятся метафорой судьбы любого человека - одинокого и брошенного во враждебный мир. И постоянные побеги Доры из школ и приютов, побеги в никуда - это стремление человека к высшей доступной ему ценности - к свободе.
     Так еврейская тема у Модиано превращается в тему экзистенциальную. Хочется процитировать несколько высокопарный, но сильный последний абзац романа (надо сказать, это единственное место, где автор позволяет себе подобный пафос): “Я никогда не узнаю, как она проводила дни в свой первый побег, и когда сбежала снова. Это ее секрет, и ни палачам, ни предписаниям, ни оккупационным властям, ни тюрьмам, казармам, лагерям, истории, времени - всему, что оскверняет нас и убивает, - его у нее не отнять”.