Лев Шестов худ. Б. Григорьев

     Круг молчания о нем существовал не только в нашей былой коммунистической державе (недаром: "я, — говорил Шестов, — был революционером с восьмилетнего возраста... Я перестал им быть когда появился "научный марксистский социализм"). Еще при, так сказать, вступлении Льва Шестова в литературу сам Владимир Соловьев, оценивший, конечно, его талант, после знакомства с рукописью книги "Добро в учении Толстого и Ницше" просил посоветовать автору не публиковать ее ввиду "странности самого ее умонастроения". Впоследствии и западные философы, при всей уже мировой славе Шестова, замалчивали его важнейшие труды, так что некоторые из этих трудов — скажем, едва ли не самый важный — "Афины и Иерусалим" — вышел в свет спустя годы и годы по смерти автора. Это не случайно, позиция у него была — одного против всех. На первом этапе творчества он, как может показаться, был представителем русского "серебряного века": замечательной плеяды философов, поэтов, прозаиков — этого "Русского Возрождения", которому история отвела столь краткий срок, а впоследствии определила, в лучшем случае, горькую изгнанническую долю. Характерно, что интересы Шестова тоже прошли сходный со всеми ними путь от экономических проблем — к религиозно-философским.
     Их общими "подмостками" были те же журналы — "Мир искусства", "Новый путь", "Вопросы жизни", "Русская мысль"... Но на поверку эта "сцена" была для Шестова всего лишь местом полемики, ареной спора. И притом — спора о главном...
     "Признавал ли хоть один философ Бога? - писал Шестов в своей работе "Власть ключей" — Кроме Платона, который признавал Бога лишь наполовину, все остальные искали только мудрости..." А в той ранней работе, которую отсоветовал печатать В.Соловьев, он говорил: "Добро — братская любовь — не есть Бог". "Горе тем любящим, у которых нет ничего выше сострадания". "Нужно искать того, что выше добра. Нужно искать Бога". И приводил слова Паскаля: "Не попрекайте нас неясностью, ибо о ней-то мы и радеем ."
     Шестов, может быть, первым в новейшей истории увидел истоки философского познания в высших проявлениях художественного, литературного начала, хотя в древности художественное и философское осмысление мира, несомненно, не могли не иметь общего истока, идти до поры одной дорогой. Конечно, пути, формы, способы художественного творчества невероятно усложнились — как и философские системы. Усложнились и обособились. Но Шестов — на примере высших художественных проявлений — прозы Толстого и Достоевского — увидел единство их задач, нашел здесь направление и даже некоторые неопровержимые на его взгляд, философские формулы — как, к примеру, определение сущносги католичества в "Легенде о Великом инквизиторе" Достоевского: людям не нужен Б-г, им нужны гарантии — гарантии Спасения. Кто даст или пообещает эти гарантии, тот и будет для них Б-гом... Позже к этим двум русским титанам добавился для Шестова Ницше, соединивший поэтическое и трагическое начала с познавательным: то есть с самим искусством мыслить и говорить — "высшей музыкой" этого мира.
     Лев Исаакович Шестов (Иегуда Лейб Шварцман), сын купца первой гильдии И.М.Шварцмана, родился в Киеве 31 января (13 февраля) 1866 года. Поступил на математический, а затем на юридический факультет Киевского университета, окончил в 1889 году, занимался адвокатурой, проходил в качестве вольноопределяющегося военную подготовку, помогал отцу, занялся было сочинением рассказов и стихов, но быстро их забросил и лишь после тридцати лет открыл в мире литературы — философию. В одной из статей он вспоминал: "Моим первым учителем философии был Шекспир. От него я услышал столь загадочное и непостижимое, а вместе с тем грозное и тревожное, что время вышло из своей колеи. От Шекспира я бросился к Канту. Но Кант не мог дать ответа на мои вопросы. Мои взоры обратились тогда в иную сторону — к Писанию". Действительно, эти слова Гамлета — "Распалась связь времен" — определяют одно из главных направлений шестовского философского поиска. Раньше всех Шестов понял: "связь времен" не найти ни в формулах путей Прогресса, ни в Логике истории. "Двух столетий позвонки" каждый скрепляет на свой страх и риск. Схемы, которые мы вносим в историю, так же, как и так называемое "научное предвидение", как правило, обнаруживают свою несостоятельность раньше, чем их успевают забыть. Существующие якобы исторические преемственности, равно как и реальные традиции или обычаи, — временны. Более того — условны. Библия, если не более логична, то более точна, рассказывая историю взаимоотношений отдельного народа и Бога. Каждый человек в этой истории — в конце и накануне начала. Этим она и отличается от псевдоисторических построений европейской философии, наследницы эллинских начал.
      Такое противопоставление эллинской и библейской мысли, догматического разума  и веры, оправдывающей существование человека и реальность истории, "Афин" и "Иерусалима" — основное содержание философии Шестова. Но отнюдь не то, что мы привыкли называть богословием, и к чему подавляющее большинство из нac решительно не приспособлено. Это именно философия, раскрывающая для нас стадии нашего собственного духовного становления и существования. Это блистательное стилистически, удивительное своим изяществом и погружающее в себя чтение, к которому хочется возвращаться снова и снова, ибо чувствуешь, оно способно открыть еще многое. Недаром Мережковский в 30-е годы с удивлением и, может быть, не замечаемым им самим высокомерием, восклицал; "Откуда у этого еврея такой блеск русской речи!"
     В 1911 году издательство "Шиповник" выпустило в свет шеститомное собрание сочинений Льва Шестова, подводившее итог первому периоду его творчества: все здесь — еще на материале литературы, почти исключительно русской. С 1910 года Шестов с семьей живет в Швейцарии, где пристальнейше изучает европейскую философию. Здесь он открывает для себя Лютера — не скучного реформатора, а неистового и трагического поэта-философа, из той же породы, что и Ницше. В 1914 году Шестов возвращается в Россию, но в начале 1920 года вновь уезжает в Европу — уже как эмигрант. Социально бесправный — еврей в России, эмигрант в Европе — неустанным трудом, почти гениальным видением мира он завоевывает место на мировом философском Олимпе. В 1928 году знакомится со знаменитым Гуссерлем и с будущей знаменитостью — Хайдеггером. Гуссерль открывает ему наследие Кьеркегора. В 1934-1935 годах, увлеченный творчеством этого первого экзистенциалиста, Шестов пишет о нем книгу. А с 1935 года работает над книгой, которая оказалась для него последней. "Афины и Иерусалим". Ей предпослан эпиграф из Тертуллиана: "Что общего между Афинами и Иерусалимом, Академией и Церковью, между еретиками и христианами". Но книга эта, как можно догадаться, не призывает вернуться ни к первохристианской простоте, ни к ветхозаветной наивности. Это — опыт человека двадцатого столетия в свете борьбы все тех же двух начал эллинского и библейского. Это и откровение веры — нет, не слепой веры, а, напротив, вдвойне зрячей. О том втором зрении, которое дарит человеку Ангел смерти, уже снова реявший не над отдельными людьми, но над человечеством в целом. О надвигающемся Страшном суде: не мифическом — реальном. Страшном суде большевизма, нацизма, маоизма, небывалых войн, некончающегося Холокоста. "Страшный суд — величайшая реальность, — писал Шестов, — решается, быть или не быть свободе воли, бессмертию души... И даже бытие Бога, может быть, еще не решено. И Бог ждет, как каждая живая человеческая душа, последнего приговора".
     На одной из полок моей московской библиотеки стоял когда-то сабашниковского издания том Петрарки в переводах М.Гершензона и Вяч.Иванова - и сам по себе редкий, но вдабавок еще с дарственной надписью: "Льву Исааковичу Шварцману - победителю Льва Шестова". Том вышел в 1915 г., вскоре после возвращения Шестова в Россию. Даты под надписью, насколько я помню, не было. Я пытался гадать, что бы эта надпись - серьезная или шутливая - могла означать, потом понял, что это требует специального исследования.
     Может быть эта надпись просто-напросто сообщала, что русский еврей Шварцман одолел "космополита" Шестова и вернулся на родину?
     Или что-то другое?
     Но что? Кто скажет?..