В Вашингтоне, в Национальном Еврейском музее открыта выставка одной из лучших российских художниц НАТАЛЬИ НЕСТЕРОВОЙ "РУССКИЕ СТРАНСТВОВАНИЯ”.
     Эта выставка, сопровождаемая постраничным цветным каталогом со статьями ведущих искусствоведов Москвы, Санкт-Петербурга и Нью-Йорка, будет показана в нескольких музеях Америки в течении трех лет.

     Для российского философского мышления, от дискуссий "нестяжателей" и "государственников" до исследований Владимира Соловьева и Николая Бердяева или размышлений Василия Розанова, характерно увлечение мистикой призрачности бытия, амбивалентной связью жизни и смерти. Метафизика Каббалы в чем-то перекликается с символическими русскими эсхатологическими настроениями, и для искусства такой художницы, как Наталья Нестерова, в основе художественной эстетики которой лежат, в значительной мере, религиозно-мистические воззрения, интерес к мистицизму Каббалы явился совершенно естественным аспектом художественных поисков. Этот интерес идет не от происхождения художницы, а от поисков метафизической подоплеки жизни. Нестерова обращается к еврейской теме, ища ее корни в банальности обыденной жизни, чутко наблюдая и регистрируя в своих работах мистику современной среды хасидизма, проявляя интерес к духовному развитию иудейской культуры и преломляя это через современные теории еврейского философа Мартина Бубера.
     Иудейская культура, обычно окутанная для постороннего ока флером мистики, приобретает у художницы еще большую степень тайны внутреннего духовного бытия. Лица практически всех персонажей Нестеровой скрыты от зрителя либо за книгой, либо за шляпой, как во "Сне на берегу", или ее герои просто отвернуты от зрителя, созерцая невидимый кладезь мудрости где-то в глубинах пространства мироздания, как в "Стене". Персонажи художницы существуют в своем собственном, изолированном ото всех мире. Даже когда лишь часть лица ее персонажей закрыта – крыльями птицы, например, как у еврейской женщины в "Голубе", или шляпами, как у женщин в "Шляпах", – их взгляд скорее ассоциируется со взглядом диковинной птицы, залетевшей из мистической страны в мир повседневной реальности.
     Обращение Нестеровой не только к европейским и византийским теологическим истокам христианства, но и к древним иудейским предхристианским истокам, весьма закономерно. Еще более трех десятилетий назад изначальными источниками интереса совсем тогда юной художницы к истории еврейства явились произведения русских еврейских писателей и поэтов – хранителей еврейской культуры, особенно Шолом-Алейхема и Исаака Бабеля. Иудейская культура для Нестеровой сложна и многогранна и, в определенном смысле, прародительница современной европейской цивилизации.
     Поиски метафизических истоков жизни всегда связаны у Нестеровой с пространством и временем. Временем зафиксированным ли или временем "найденным", существующим, например, в традиционном быте часовщиков, своеобразных "коллекционеров" времени ("В мастерской часовщика", "Сломанные часы"). Художница создает своеобразную перекличку тем: с одной стороны, бытовой, темы будничного ремесла, с другой - темы духовной, философской, ибо за ремеслом часовщиков скрывается тайна времени: часовщики у Нестеровой как бы исправляют время, дирижируют им, фиксируют и изучают eгo.
     Работам "часовой" серии, являющейся квинтэссенцией выражения магии времени, характерна яркая сценическая фарсовость, сочетающаяся в то же время с по-рембрандтовски приглушенной цветовой гаммой. Здесь царствуют часы, со всей их эстетической роскошностью и властной красотой, будучи главными персонажами картин, в то время как часовщики выполняют лишь функцию "лакеев в драматической постановке". В "Часах на берегу" разбросанные по песочному берегу человеческие фигуры играют роль живых часовых цифр и стрелок, по-прустиански повествуя историю потерянного времени и скоротечности жизни. В "Человеке на шаре" балансирующая на неустойчивом шаре жизни фигура арлекина отсчитывает, как часовой маятник, биение жизненного пульса. Конструируемые нестеровскими персонажами песочные замки и песочные животные столь же эфемерны в этом мире, как и песочные часы. Нестерова создает театр жизни, который превращается здесь в цирковую игру то ли с утерянной, то ли с найденной жизнью. Персонажи жизненного карнавала художницы становятся дирижерами поворотов судьбы нa зыбком, изменяющемся "песочном" циферблате истории.