– Впервые Вы приехали в Россию, если я не ошибаюсь, в 1989 году, а из каких источников вы черпали информацию о России до этого? И как вы представляли себе советскую Россию и советского человека?
     – В Израиле всегда был очень силен интерес к России. Что же касается меня, то к такому интересу имелись и дополнительные личные причины. Мои родители родом из России и уехали оттуда уже после революции. Моя жена родилась в России. Мой дядя провел немало лет в ГУЛАГе. Меня учил раввин, проживший значительную часть жизни в советской России и имевший весьма тяжелый советский опыт.
     Еще один важный источник информации – толпы людей, приехавших из СССР и бывшего СССР в Израиль. Они, разумеется, как у вас раньше говорили, лица еврейской национальности (прямо надо сказать: далеко не все), но от этого вовсе не перестают быть советскими людьми (хотя потихоньку меняются). В Израиле я сталкиваюсь с ними на каждом шагу. В общем и целом пищи для размышлений у меня хватало.

     - В части российской публицистики слова "советский человек", "хомо советикус", "совок" - стали оскорбительными ярлыками. Забавно смотреть, как оппоненты честят друг друга "совками". При этом они даже не подозревают, что "несовку" просто не пришло бы в голову использовать это уничижительное клише.
     – Когда я говорю "советский человек", я никого не хочу обидеть или, тем более, заклеймить. Я просто хочу сказать, что коммунистический режим наложил определенную печать на всех граждан.

     – Что Вы имеете в виду?
     – Дать в двух словах серьезный социально-психологический портрет невозможно. Я перечислю только некоторые его черты, которые представляются мне важными. Например, страх, который пропитывал все поры советского общества. Когда человек боится, он ведет себя не так, как свободный человек. И как следствие страха – недоверие, которое люди питали друг к другу. В обществе, где героем был Павлик Морозов, родители не могли доверять детям. Жена могла доносить на мужа и чувствовать себя при этом настоящей патриоткой. Мужчина и женщина могли со взаимным удовольствием делить ложе, однако это вовсе не давало гарантии от взаимных доносов. А сосед по коммунальной квартире, которому захотелось улучшить жилищные условия?! А заместитель начальника, которому захотелось стать начальником?!
     Ну и кроме того, страх и недоверие порождают ложь. Когда люди боятся говорить то, что они на самом деле думают, они начинают лгать. Люди приучались лгать с пеленок. Эти вещи определяют психологию и самые разнообразные аспекты поведения. Вы к этому привыкли, все привычное незаметно – человеку со стороны это хорошо видно.
     Или вот, например, Сталин говорил, что благодарность – собачья добродетель. Кому хочется быть носителем собачьих добродетелей? То есть в течение трех поколений в России формировался совершенно особый психологический тип. Конечно, после смерти Сталина давление на человека стало помягче. Но все равно все эти стереотипы в той или иной форме еще более тридцати лет воспроизводились.

     – И Вы считаете такой психологический портрет полным?
     – Речь вовсе и не идет о полном психологическом портрете, это в кратком разговоре заведомо невозможно – я же с этого начал. Я сейчас говорил о человеке лишь в его специфическом советском измерении, о тех его важных внутренних чертах, которые определялись политическими условиями его существования.

     – Так. Диагноз советскому человеку вы поставили. А как быть с человеком постсоветским?
     – Главная его проблема, что он очень уж долго был советским. То, что было ему когда-то навязано, стало частью его сущности. Сейчас, как вы сами только что сказали, этого состояния стыдятся, во всяком случае некоторые стыдятся, и хотят каким-то образом от него избавиться. Но, вот, только как? Нельзя же просто сделать вид, что это был какой-то кошмарный сон, нельзя просто вычеркнуть эти десятилетия из истории, притвориться что их как бы и не было, нельзя в один момент стать иными. Это совершенно невозможно. И потом, если люди хотят меняться, у них должен быть какой-то идеал, понимание, в какую сторону двигаться.
     Один из таких идеалов – досоветское состояние: вернуться назад, в дореволюционную Россию. Я хотел бы продемонстрировать утопизм этой идеи на очень простом примере. Девушка, которая в один прекрасный день перестает себе нравиться, решает совершить маленькую личную революцию и красит себе волосы в зеленый цвет.

     – Мне кажется, красный был бы революционней.
     – Пожалуйста, красный так красный. Проходит два дня, она смотрится в зеркало, и ей начинает казаться, что революция, пожалуй что, не удалась. Ничего страшного: она больше не повторяет революционную процедуру и через некоторое время становится самой собой. Теперь представьте себе, что она ходит в красных волосах долгие годы. И вот она перестает краситься в надежде вернуться к тому – давнему доперекрасочному состоянию. Ничего не получится: прежних кудрей уже нет.
     В 20-х годах возврат еще был возможен, сейчас – нет. "Советское" – это маска, которая со временем превратилась в лицо. Советская власть рухнула, но советский человек остался в постсоветском: он не стал добрее, лучше, созидательнее.

     - Но что-то изменилось?
     – Конечно, изменилось: теперь стало возможно, ничего не опасаясь, нести публично любую околесицу.

     – И все-таки: что же делать нашей красноволосой женщине, которая чувствует дискомфорт, глядя в зеркало?
     – Не морочить себе голову глупостями, а родить детей – она пока что еще вполне в фертильном возрасте!