Конечно, это типичное “пророчество назад”. Действие романа Стайрона происходит в 1947 году, но написан он в конце 70-х. Сол Беллоу уже давно мэтр и современный классик, да и лучшие книги других авторов его поколения уже созданы. Но в России не только писатель, но и читатель должен жить долго: за последний год вышла первая “русская” книга Вуди Аллена, итоговый роман Джозефа Хеллера “Портрет художника в старости”, один из лучших романов Беллоу “Планета мистера Сэммлера”, новый перевод “Жалоб Портного” Филипа Рота. Так что повод поговорить об американских писателях-евреях есть. Впрочем, писатели-евреи – определение неточное. Дело не в национальности, не только в ней. Стайрон знал, что говорил, называя “еврейским” роман Беллоу, а не пьесу такого же 100-процентного еврея (разве что нью-йоркского, а не чикагского) Артура Миллера “Все мои сыновья”, написанную в том же 1947 году. Да и Нормана Мейлера или полуеврея Сэлинджера к так называемой “американо-еврейской” литературе никто не относит. Стайрон имел в виду писателей типа Беллоу. Еврейство не только тема, но и своего рода background их творчества: Ф. Рот, Дж. Хеллер, Б. Маламуд, сам Сол Беллоу, Вуди Аллен – может быть, не как просто писатель, но как явление культуры. Что-то их всех, кроме происхождения, объединяло: почти болезненная склонность к самоанализу, ирония и самоирония, а более всего ощущение непрочности мира и своего места в нем. “Но как, скажи, поверит в прочность мира еврейское неверие мое?” (Эдуард Багрицкий).
     Острее всего это ощущение выразил Хеллер, автор поистине культового, возможно, самого знаменитого американского романа последних пятидесяти лет “Уловка-22”. В центре Тель-Авива даже есть довольно дорогое кафе, называющееся “Уловка-21” (21 – “оценка” здоровья призывника, позволяющая не служить в армии). “Уловка-22” – “тотальная сатира”; Хеллер крушит все: армию, государство, церковь. “Еврейским” в романе является разве что этот нигилизм: в “Хулио Хуренито” Эренбург писал, что из двух слов “да” и “нет” еврей всегда выберет “нет”, то есть отрицание.
     “Уловку-22” интересно перечитывать: кроме удовольствия, всегда находишь что-нибудь новое. Так, в 70-е мы в основном воспринимали изображение войны как жестокого абсурда. Сейчас, на фоне бесконечной чеченской войны, заметнее другой мотив: война – это обычный бизнес, воюющая армия – работающее капиталистическое предприятие, жертвы войны – предусмотренные издержки производства.
     С американскими евреями, точнее с их интеллектуальной верхушкой, Хеллер разобрался в романе “Голд, или Чистое золото”. Главный герой, профессор-политолог, хочет стать “умным евреем при губернаторе” (в качестве губернатора – президент Никсон). Одновременно он пишет “критическую биографию” Генри Киссинджера, которого считает интриганом и конформистом. Попытки Голда совместить независимость со службой достаточно противному правительству Хеллер описывает со смесью сарказма, легкого презрения, понимания (“все мы такие”) и жалости. Президент же и его правительство изображены злобно-иронически. Кстати, читавших роман и помнящих показанный Хеллером бытовой антисемитизм, цветущий в никсоновской администрации, не особо удивляет откровенно антисемитская реакция западного истеблишмента на израильскую операцию в Палестине.
     Больше Хеллер еврейских романов не писал; он, судя по всему, любил разнообразие. В посмертно опубликованном романе “Портрет художника в старости” главный автобиографичный герой писатель Юджин Порхц “еврей, но это не имеет значения”. Впрочем, по ходу дела Порхц пишет роман о… богах Олимпа. Издатель говорит ему: “Но ваша Гера не гречанка, а еврейка”. “Да? – отвечает старый писатель. – Ну и пусть!” Действительно, от себя не уйдешь.
     Большая часть книг Беллоу, Рота и Маламуда посвящены американскому еврейству. Беллоу умудрился даже получить за свои романы Нобелевскую премию. Его Герцог и мистер Сэммлер, честно говоря, те же Голды; просто Хеллер прежде всего сатирик, а Беллоу психолог и даже лирик. Хеллер над еврейскими комплексами смеется, а Беллоу с ними носится. Ясно, кому дали Нобеля.
     Филип Рот одно время считался самым скандальным американским писателем, за “Жалобы Портного” его обзывали “порнографом”. Это действительно очень забавный и откровенный роман о еврейском воспитании, прежде всего, естественно, сексуальном. Главная проблема героя – отношения с женщинами, в частности с “шиксами”, то есть с нееврейками – это вообще больная тема американских писателей-евреев, от солидного Германа Вука до фантаста-авангардиста Х. Эллисона: герой его рассказа, кстати, в итоге женится на “шиксе”, которой оказывается перенесенная в современный Нью-Йорк… Жанна д’Арк. На этом фоне Рот, конечно, остроумнее, изобретательнее. Он вообще автор изобретательный. В одном романе герой внезапно превращается… нет, не в жука, а в женскую грудь. В следующем романе Рот, как человек честный, отправляется в Прагу, поклониться могиле своего литературного предка. Там он крутит любовь с проституткой, обслуживавшей в свое время Кафку. Все это забавно, хотя иногда, в больших дозах, противно. Впрочем, дело вкуса.
     Последний, о ком пойдет речь, – Бернард Маламуд – очень известный и уважаемый в США – никогда не был ни культовым, ни скандальным. Чаще всего он описывал жизнь нью-йоркской, ну, скажем, еврейской “почти бедноты”: мелкие торговцы, ремесленники, бедные студенты, неудачливые художники и писатели. И никаких еврейских комплексов. Позиция Маламуда сформулирована им с лаконичностью хорошего афоризма: “Все люди евреи, просто не все об этом знают”. Расшифруем: современный мир безразличен или враждебен человеку, потому все люди в нем в какой-то мере отверженные, изгои, беженцы, то есть евреи. Какие же тут могут быть еврейские комплексы? Еврейство – дело личного выбора. В рассказах Маламуда есть птица-еврей и есть здоровенный негр, который тоже оказывается евреем, да еще ангелом, да еще с фамилией Левин.
     Маламуд мало известен в России: изданы три сборника рассказов (последний в 1991 году), один роман (в 1993 г.). А ведь он самый близкий эстетически русской литературе из всех названных выше. Многие его рассказы напоминают Чехова: несколько холодная объективистская интонация, лаконизм, нежелание демонизировать либо идеализировать персонажей. И, пожалуй, более важно, что многие рассказы Маламуда настойчиво воспроизводят чеховский мотив: человек мучает другого, потому что жизнь измучила его самого. Это позволяет Маламуду понять и пожалеть не только бедняка-квартиранта, но и злого, жадного, измученного долгой, бессмысленной жизнью домовладельца. Роман же “Жильцы” – о двух неудачливых писателях, еврее и негре, – вообще кажется развернутой вариацией на тему чеховской “Скрипки Ротшильда”.
     Маламуд писал и другого типа рассказы – полуфантастические, плутовские; есть у него сильный и жуткий кафкианский ночной кошмар “Идиоты первые”, кстати, обыгрывающий, в том числе в названии, евангельскую символику, при том, что герои рассказа, как всегда, нью-йоркские евреи.
     Все рассказы Маламуда очень печальны. Есть такое выражение, полуироническое: “вся скорбь еврейского народа”. Эту скорбь не чувствуешь, когда читаешь самые серьезные “еврейские” романы Беллоу; но эту скорбь чувствуешь, когда читаешь самый вроде бы оптимистический рассказ Маламуда. Эта скорбь не от сюжета и не от персонажей. Она от истории народа.