Наверное, и вправду книги имеют свою судьбу. Освободившись от власти авторов и издателей, они становятся почти живыми существами. Ничто уже не в силах изменить их характер и их привязанности, но сами они то и дело вмешиваются в запутанные отношения запутавшихся людей, становясь свидетелями и обвинителями, адвокатами и судьями. И редко когда заранее угадаешь эту их роль, все зависит от расклада, от стечения обстоятельств – никогда “вообще”, всякий раз отдельно, всегда частный случай.
     Книгу “Григорий Горин (воспоминания современников)”, выпущенную издательством “ЭКСМО-Пресс”, я прочитал осенью и собирался писать о ней. Но странно: книга как бы не отпускала от себя, я то и дело перелистывал ее, открывая наугад на любой странице, хотя бы и повторяясь во второй и третий раз. И всегда было интересно, точно всплывали новые, полузатопленные подробности, обнажая русло жизни, уже завершенной и все еще продолжающейся.
     Григорий Горин умер два года назад от инфаркта, совершенно неожиданно для всех. В его случае это не ритуальная фраза – мол, инфаркт всегда неожидан. Он был с виду очень крепким, здоровым человеком. Хорошей наследственностью всегда гордился. Его отцу, жившему в Америке, шел 95-й год, и Гриша свое шестидесятилетие поехал отмечать к нему в Сан-Франциско.
     Пятьдесят три человека написали о Горине – вот что уж действительно странно – разными словами одно и тоже. Ни в одном воспоминании нет ни малейшего расхождения с другими, все совпадает до мельчайших деталей, до подробностей, которые, конечно, у каждого свои, но все схожи по сути. Не могли же пятьдесят три человека сговориться! Жалко, нельзя привести весь этот список, назвать всех авторов, но вот хоть несколько: В.Абдрашитов, А.Абдулов, Б.Ахмадулина, В.Войнович, М.Захаров, А.Приставкин, Э.Рязанов, И.Чурикова, О.Янковский… Это особые имена и особые люди. Рассказывая о Григории Горине, они умеют говорить о нашей сегодняшней жизни, доверчиво открывая и свой собственный мир, такой же неординарный, как мир Горина. В воспоминаниях о нем они, вольно или невольно, размышляют о вещах, выходящих за пределы одной жизни, о месте человека в сегодняшнем мире, об умении видеть в нем свое место и место других.
     Собственно, это я и имел в виду, говоря о частном случае. Так вышло, что мне случайно попалась одна “патриотическая” газетенка красно-коричневого окраса. Сознательно не буду называть ее, дабы не делать ей рекламу.
     Тут была огромная, на две полосы, статья “Кто закроет телеканализацию?” под рубрикой “Злые заметки о кино”. И во всю вторую полосу призыв: “Прочти и передай другому!”
     “…Евреи яро, с пенной ненавистью и иступленным презрением, похабят и порочат, поносят и поганят, шельмуют и насилуют Москву и Россию, изголяторски топчут и загаживают русские святыни, доводя национальное унижение над русскими, над гоями до края, за которым тьма”… “Даже под соусом шизофренической белиберды не сметь трогать златоглавую, краснознаменную и трудовую Москву! Посягновение на сакральные символы чревато народным возмездием и божеской карой. Терпению приходит предел”.
     Вернемся, однако, к Горину. Ему в этой газете досталось несколько строчек – все же еврей, не проходить же мимо. Он попал в странный мартиролог (“Блеск и нищета народных артистов”), составленный по принципу, до которого никто еще не додумывался: чем незаметнее человек умирает, чем беднее его хоронят, тем любезнее он “простому народу”. Такой вот потусторонний рейтинг.
     Начинается мартиролог так: “Умер великий артист Георгий Вицин. Последний путь великого советского комика телевизионщики транслировали отнюдь не щедро, во всяком случае, никакого сравнения с помпезными панихидами и проводами обласканных властью лицедеев Юрия Никулина, Зиновия Гердта, Бориса Тонкова, шоу-менов Листьева, Ворошилова, сценариста-острослова Григория Горина”.
     Откуда эта животная ненависть? Не на пустом же месте. С этим нельзя родиться, по наследству не передается, разве что идеологическому. И вот в книге о Горине, в воспоминаниях Анатолия Приставкина наталкиваюсь на такие строки: “Видный, красивый мужчина, знаменитый, его в магазинах в очереди узнавали, он был совершенно беззащитен перед любой сволочью. В старые добрые времена таких, как он, защищала сама доброта, перед ней останавливал занесенный кинжал кровавый убийца. Но сейчас на доброту отвечают еще большим злом. Добрых ненавидят за то, что они из другого, непостижимого для обывателя, мира…. Он жил, накапливая в сердце все беды человечества, взамен даря ему веселье, добрые слова, оттого что был очень совестливым человеком”.
     Вот, пожалуй, и все объяснения: несовпадение фактуры – времени и человека. Частный случай. Со смертельным исходом. Не инфаркт, так убили бы. Он был слишком добрым и слишком порядочным, такие долго сегодня не живут. На гражданской панихиде Георгий Данелия сказал, что вся мировая литература бьется и мучительно ищет положительного героя. “А у нас такой герой был в жизни – сам Гриша и был положительным героем”.
     Лишний, ненужный времени человек, державшийся на плаву в согретых дружбой водах. Потом я понял, почему так интересно перечитывать эту книгу: в ней герой, которого “выдумала” жизнь. Он был нормальным человеком: любил застолье и друзей, у него была жена – красивая, умная и преданная ему женщина, об их необыкновенной любви пишут все. Он был щедрым и бескорыстным, никогда никому не отказывал в просьбах, писал сценарии юбилеев, дней рождений, праздников, презентаций, капустников. Особенно предан был памяти близких друзей. Многие ставят его в один ряд с Чеховым и Булгаковым, почти все вспоминают его рассказ “Остановите Потапова!”, опубликованный в 72-м году на 16-й полосе “Литературки”. Э.Рязанов называет его “социальным открытием”, В.Абдрашитов прочитал “Потапова” в метро, по дороге во ВГИК. “Приехал прямо на кафедру режиссуры и, что называется, застолбил рассказ за собой”. Потом Абдрашитов снял короткометражку по рассказу, фильм получил Гран-при вгиковского фестиваля и хорошую прессу.
     “Он был замечательный, настоящий человек, – пишет Марк Захаров. – Даже прощание с ним, на которое пришло столько достойнейших, интересных людей, стало показателем отношения к нему. Наверное, у него были какие-то мелкие завистники, люди, пытавшиеся его укусить в некоторых газетах, но, по существу, на 95 процентов его любили и уважали все”.
     Прошло два года после его смерти. Общий баланс мало изменился. Вышла эта книга. И вышла эта газета, может, где-то еще что-то похожее. Но проценты, наверное, те же: 95 к 5. Книга о Горине заканчивается пронзительным обращением к нему жены, и я, пожалуй, закончу выдержками из него.
     “...Похоронили тебя на Ваганьковском кладбище, недалеко от Булата.
     Отец умер через два месяца после тебя, не перенес смерти сына. Твои родные звонят часто, зовут меня пожить с ними. Я не еду, не могу оставить тебя одного надолго. Я чувствую, как ты радуешься, когда я прихожу. Только не смотри так грустно и укоризненно на меня, уходящей, вслед, это рвет мне душу.
     … Говорят, что в “Ленкоме” будет стоять твой бюст. Не знаю, как к этому относиться.
     Гриша, милый! Я видела, как ты умирал, бросала горсть земли в твою могилу, часто хожу на кладбище и все еще не верю. Не верю и не могу смириться, что тебя нет. Часто подхожу к дверям в надежде, что вот сейчас они распахнутся и войдешь ты, большой, шумный и очень родной. Пожалуйста, возвращайся. Я так тебя жду!”
     Вот и все о книге и газете, о разных людях, писавших и издававших их.