Около десяти тысяч израильских граждан проживают сегодня за тюремными заборами. Арабские граждане страны составляют около половины населения зоны. Мы имеем в виду уголовников, про которых поведется рассказ. Террористов в расчет не берем.
     Подавляющее большинство сидящих израильтян составляют выходцы из восточных стран, а особенно из Марокко. Русскоязычные заключенные составляют обычно на зоне 10-15%. Меньше своего удела среди населения в целом, но больше – в сравнении с остальными ашкеназскими евреями.
     Согласно имеющейся статистике около 30% израильтян соблюдают сегодня основные заповеди Торы. Эта часть населения представлена в тюрьмах вовсе хило. Но встречаются за решеткой вполне обрядоверные люди, осужденные за финансовые ухищрения, неуплату алиментов и даже – психопаты-извращенцы. К последней категории относятся единицы, но молва о них расходится широкоразливно. Особую группу составляют политические заключенные-евреи, отбывающие сроки за выступления против существующего режима или за акции возмездия против арабов. Все они выделяются ревностным соблюдением законов Торы.
     Опыт израильской системы наказания мало отличается от других. Более 60% осужденных в Израиле возвращаются в тюрьмы после освобождения. Попытки привить им культурные или трудовые навыки отступают перед воздействием привычной уголовной среды.
     На фоне общего фиаско в потугах исправления преступников выгодно выделяется деятельность религиозных организаций. Сперва нехотя, а затем с пониманием тюремная система пошла на создание четырех отделений, где заключенные, обязующиеся вести религиозный образ жизни, проводят целые дни на уроках Торы. Сегодня более трехсот осужденных живут в зоне без телевизоров, где от них требуется не только соблюдение Субботы и других законов, но и многочасовое ежедневное изучение текстов. Результаты такой системы реабилитации оправдали себя. Почти никто из прошедших через нее не вернулся в тюрьму. Религиозные организации помогают осужденным после освобождения найти работу и продолжать изучение Торы. Успех их распространяется на относительно небольшое количество людей среди общей массы сидящих, но зато охваченная ими публика действительно меняет образ жизни.
     Будучи осужденным на два с половиной года за причастность к осквернению памятника террористу Эль-Касаму и поджог пропалестинской организации посредством недоносительства на совершившего эти правонарушения знакомого, я причисляюсь к политическим заключенным. Точнее у всех у нас написано в графе рода статьи “по линии безопасности”, то есть не по уголовной линии. Однако поместили меня в тюрьму строгого режима “Хадарим”, где сижу с уголовниками и являюсь единственным политическим.
     Согласно их тюремным порядкам каждый осужденный должен работать. Я же сразу отказался наотрез, сославшись на права политического заключенного. Властям это не понравилось, но мы нашли компромисс. В нашем отделении есть выделенная под синагогу комната, где желающие могут справлять свои религиозные нужды. Я разместил там привезенную с собой маленькую библиотеку из двухсот книг, состоящих преимущественно из классики иудаизма и тайноведения, и обязался давать уроки всем желающим. Меня оставили в покое.
     Признаюсь, первые недели я тешил себя мыслью, что среди восьмидесяти обитателей нашего заведения найдется несколько радетелей религиозных и философских текстов. Сперва они заходили ко мне с любопытством, присаживались и просили что-то поучить. Я брался за толкование псалмов, вещал им про духовное устройство мира, но все обычно сводилось к двум основным темам их жизни. Либо кому заклинание какое хотелось перед слушанием апелляции в Верховном суде, либо девицу свою строптивую приворотить. Попытки объяснить им, что занимаюсь не колдовством, а изучением духовных основ мира понимания не встретили. Перестали захаживать ко мне соседи-осужденные.
     Только по субботам, когда работы в отряде нет, продолжали некоторые навещать меня, дурея от безделья. Наигравшись в нарды, наслушавшись гнусавой восточной музыки и насмотревшись боевиков по телевидению, приходят они от скуки. По должности открываю книгу и читаю что-то из Библии. Долго слушать не могут. Вопросами одолевают: “А что в Торе про динозавров говорят?” – значит, фильм про динозавров смотрели. Или: “А правда, что в Торе про взрыв в торговом центре написано?” Бывает, книгу возьмут и минуточку почитают, но сразу откладывают из-за неусваиваемости и многозначительно изрекают: “Это балаган”. Так и говорят на своем полуиврите – “балаган”. То есть нечто трансцендентное.
     По вечерам в будни десяток из них приходит на молитву. Это и отдушина, и надежда на вознаграждение. Абстрактная вера в Создателя присуща восточным людям в целом, а нашим уголовникам – в частности. Правда, в нашем отделении она настолько трансцендентна, что на быт ее носителей никак не распространяется.
     По субботам они и утром собираются. Тогда с воли раввин к нам приходит и читает по свитку Торы еженедельную главу. Слушают и даже встают во время молитвы. А засим все обычное: нарды, телевизор и разговоры на странном наречии. Их говор нельзя назвать ивритом или Священным Языком. Количество арабских инфернальных и сленговых слов существенно превосходит число используемых с ошибками библейских корней.
     На восемьдесят человек, треть из коих составляют арабы, приходится всегда два или три серьезно относящихся к обрядности. Бывало, приводили интеллигентных людей, но те всегда на совсем короткие сроки.
     Самым большим успехом в моей религиозной просветительской деятельности стал украинский парень Сашка Степаненко. Его истинно одолевали глубинные вопросы веры. Последние пару месяцев своего пребывания он ежедневно заходил ко мне. Вот и вышло, что в тюрьме веру обрел, без формы ясной пока и без обрядов каких-либо, но веру живую.
     Тюремные власти разрешили сидеть мне в комнате с книгами с семи утра до одиннадцати вечера. Выходит, в камере провожу не более восьми часов в день. Очень помогает использование затычек для ушей. Они существенно способствовали моему написанию непростого богословского труда на псалмы Давида.
     Однако в одиночной камере творческий и духовный КПД еще выше. Там тебя совсем никто не отвлекает. В таких условиях я находился всего два месяца, когда был под следствием. А тут вот слабость проявил и согласился на общую зону, где свободный доступ к платному телефону, чего нет в одиночке.
     Рассказывают про сидящих в одиночке по делу убийства Рабина Игаля Амира, его брата Хагая и Дрора Адани, что те за шесть с половиной лет одиночки не только всю библейскую и талмудическую классику одолели, но и в тайноведении продвинулись до невиданных высот. А Игаль Амир и русскую классику успел освоить.
     Вот и думаю я, не стоило ли настоять на одиночке? Завел было с начальством разговор, но мне резко ответили, что сразу надо было просить, а то вот сидеть мне осталось всего девять месяцев, поэтому менять ничего не будут. Девять месяцев, говорят, – это совсем немного. Я и сам так думаю. Успею ли еще одну книгу написать?