"Народ мой" №23 (292) 16.12.2002
ПОЧЕМУ РУЗВЕЛЬТ НЕ БОМБИЛ ОСВЕНЦИМ Уже шесть десятилетий историки теряются в догадках относительно того, какова была действительная реакция союзников на информацию о гитлеровском "окончательном решении еврейского вопроса". Могли ли Вашингтон и Лондон, несмотря на все трудности ведения войны, пойти дальше в деле спасения европейских евреев? Почему союзники не попытались разбомбить лагеря уничтожения и подъездные пути к Освенциму? Воздавая должное памяти о Франклине Делано Рузвельте как о великом президенте военного времени, невозможно не вспомнить, что его всегда видели в центре этой загадочной истории. Однако историки не располагали прямыми свидетельствами его непосредственного участия в принятии решения не бомбить Освенцим. В нижеприведенном отрывке из только что выпущенной издательством "Саймон энд Шустер" книги Майкла Бешлосса "Победители" приведены неожиданные сведения на этот счет.
К лету 1944 года гитлеровцы уничтожили миллионы евреев. Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль в течение почти двух лет получали информацию о том, что Гитлер задался целью смести целый народ с лица Земли и приводит свой зловещий замысел в исполнение. Лидеры еврейских организаций обращались к президенту и премьер-министру, умоляя их помешать геноциду. Черчилль проявил интерес к идее нанесения военных ударов по концлагерям, назвав в беседе с министром иностранных дел Энтони Иденом уничтожение евреев "вероятно, самым ужасным из преступлений, когда-либо совершенных в мировой истории". Однако в июле 1944 года он предупредил, что проведение американскими бомбардировщиками такой акции будет достаточно опасным и обойдется дорого.
Решающее слово оставалось за Америкой. Самые упорные из защитников Рузвельта и поныне настаивают, что лучший путь к спасению евреев открывала скорейшая победа в Европе. Утверждают, что бомбардировка могла лишь ненадолго приостановить уничтожение, так как нацисты оперативно восстановили бы разрушенное или прибегли бы к еще более быстрым способам умерщвления евреев, которые могли к тому же стать жертвами самих бомбежек. Однако Эли Визель – самый знаменитый из бывших узников Освенцима – желал американских бомбардировок.
В числе тех, кто известие об уничтожении европейских евреев принял особенно близко к сердцу, был министр финансов Генри Моргентау – не только ключевая фигура в правительстве Рузвельта, но и его сосед по Хадсон-Велли и близкий друг. Он был всего лишь вторым в истории евреем в правительстве США (правда, настолько ассимилированным, что никогда не участвовал в пасхальном седере). Чтобы не подвергать испытаниям свою дружбу с ФДР, Моргентау долго удерживался от внешних проявлений того, что потом назвал "самой важной миссией своей жизни" – миссией защиты еврейства. Он не забывал, как после вступления США во Вторую мировую войну Рузвельт в частной беседе предупредил Моргентау и его коллегу католика Лео Кроули: "Не забудьте, что эта страна – протестантская. Католиков и евреев здесь только терпят". Но известия о Холокосте заставили министра финансов пренебречь предупреждением президента.
Моргентау поручил своему бывшему помощнику Джону Пейлу, ставшему директором Управления по делам беженцев, предварительно изучить вопрос о том, способна ли бомбардировка Освенцима и подъездных путей к нему спасти значительное число евреев. Противником американских военных ударов по концлагерям оказался помощник военного министра Джон Макклой. Он назвал предложение о бомбардировке концлагерей попыткой грубо нарушить требование президента об использовании американского военного потенциала только в действиях, направленных непосредственно на выигрыш войны. Это настолько вывело Моргентау из себя, что он обвинил Макклоя в антисемитизме (что тот решительно отверг). Макклоя упрекали не только в упрямом нежелании отступать хоть на йоту от слепого следования инструкциям, но и в толстокожем равнодушии к уничтожению евреев.
Этот высокопоставленный чиновник в течение долгих послевоенных десятилетий отрицал факт обсуждения столь важной проблемы с самим президентом. Однако сейчас есть основание считать, что последнее слово в решении не бомбить Освенцим сказал все-таки Франклин Рузвельт. В 1986 году – за три года до смерти Макклоя – была записана его частная беседа с Генри Моргентау-сыном. 91-летний ветеран Вашингтонской администрации утверждал, что ставил данный вопрос перед президентом: "Я помню, что, когда я заговорил об этом с г-ном Рузвельтом, он реагировал раздраженно и дал понять, что бомбежка Освенцима бесполезна". Согласно Макклою, президент был убежден, что она лишь "спровоцирует" нацистов на ускорение убийств. Рузвельт к тому же добавил, что опасается "обвинений в гибели от бомбежек узников концлагеря и в соучастии в убийствах". В общем, эта идея ему активно не нравилась.
Вспоминая об этом, Макклой признался, что он и сам "не хотел бомбардировок Освенцима... в отличие от кучки фанатичных евреев, считавших, что сопротивление этой идее указывает на терпимое отношение к Гитлеру. И поскольку президент был убежден в неэффективности данной затеи, его позиция была непоколебима". Если считать, что память старику не изменила, и он говорил правду, то нельзя не обратить внимание на его замалчивание в течение 42 лет факта личного участия Рузвельта в отказе от бомбардировок Освенцима. Возможно, Макклой долгое время руководствовался традиционными представлениями об этике чиновников, состоящих на государственной службе в высших эшелонах власти. Согласно ей, от такого сотрудника требовалось сохранять секретность бесед со своим шефом и не давать поводов для критики в его адрес.
Почему же в 1986 году Макклой решился изменить свою трактовку тех событий, Возможно, долго страдая от публичных нападок, он устал нести персональную ответственность за то, что стало одним из самых спорных решений того периода. Особенно в глазах американских евреев, которые издавна смотрели на Франклина Рузвельта как на своего героя. Но могла быть и другая причина. Едва ли случаен тот факт, что человеком, которого отставной чиновник уверял, будто Рузвельт, а не сам он несет всю полноту ответственности, был сын покойного министра финансов, который когда-то обвинил Макклоя в антисемитизме.
Из свидетельств Макклоя следует, что решение относительно Освенцима президент едва ли согласовывал со своими ключевыми советниками. Ныне, когда рассматривается вопрос о войне с Ираком, решение Рузвельта не бомбить Освенцим предстает в новом свете. Этот эпизод показывает, как поспешно и без шума принятое президентом решение, которое в условиях военного времени отнюдь не кажется особо важным, может оказаться одним из исторических – тех, что останутся неразрывно связанными с его именем.Майкл БЕШЛОССNewsweekСайт создан в системе uCoz