Тимашук была назначена в “спасительницы Отечества” — на тех же примерно основаниях, на каких “врачи-убийцы” были назначены шпионами или отравителями, каждому персонажу была предписана роль, задуманная главным режиссером-постановщиком спектакля. Личные помышления, деяния, качества исполнителей не принимались в расчет вовсе — лишь нужное драматургу место в задуманной многоходовой политической комбинации
В 1953 году имя главного нашего персонажа, врача Лидии Федосеевны Тимашук, было известно всем гражданам СССР и всему цивилизованному миру. Российская Жанна д'Арк, советская Орлеанская дева, скромный врач-кардиограф разоблачила фантастический заговор двух всемирных паутин-разведок — ЦРУ и “Интеллидженс сервис”. Как выяснили добросовестные труженики органов Министерства госбезопасности, коварным врагам удалось вонзить свои ядовитые жала в святая святых советской системы — в 4-е (Кремлевское) лечебно-санитарное управление Минздрава СССР. Шпионы завербовали врачей, лечивших членов Политбюро ЦК, министров СССР, лидеров мирового коммунистического движения, военачальников Советской армии. Линия агентурных связей британцев, например, тянулась из Лондона, из МИ-6, через резидента Исайю Берлина (позднее — всемирно известного профессора-философа), через его отца, бывшего рижского лесопромышленника Менделя Берлина, к его племяннику, профессору из Лечсанупра Кремля Л. Берлину, от него через профессора М. Певзнера, директора престижного Института лечебного питания, к академику В. Виноградову, личному врачу вождя народов т. Сталина И. В., и т. д., и т. п. Во исполнение чудовищного задания агенты-убийцы в белых халатах злодейски умерщвляли советских вождей и военачальников — дьявольским способом неправильного лечения...
Авантюру рыцарей плаща и кинжала и сорвала великая героиня-патриотка Лидия
Тимашук. 20 января 1953 года о ней узнал наконец благодарный мир — ее удостоили
ордена Ленина. Через месяц “Правда” написала: “Имя врача Лидии Федосеевны
Тимашук стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой,
мужественной борьбы с врагами нашей Родины... Лидия Федосеевна стала близким
и дорогим человеком для миллионов советских людей”.
Но что конкретно делала врач Тимашук во вражеском логове, кого и как она разоблачила — никому не было известно. Зато тем сильнее полыхала над страной слава спасительницы секретарей ЦК и маршалов.
Увы, как все хорошее в мире, длилась ее слава недолго — примерно два месяца. 5 марта 1953 года т. Сталин умер, и имя Тимашук исчезло из газет (впрочем, одновременно с фамилиями арестованных врачей-убийц). А еще через месяц, 4 апреля 1953 года, та же “Правда” сообщила своим ошеломленным читателям, что Указ Президиума Верховного совета СССР о награждении орденом Ленина врача Тимашук отменен как неправильный “в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами”.
И это имя было вычеркнуто из истории навсегда. Будто не существовало такого человека. Будто Тимашук приснилась в кошмаре!
Как обычно бывало в СССР, публикации сменились слухами. Во-первых, евреи узнали, что эта мерзкая антисемитка Лидия Тимашук служила, оказывается, стукачкой в МГБ. Сотрудники органов делились такой информацией с близкими им привилегированными врачихами. Во-вторых, органы предпочли поскорее отделаться от скомпрометированной агентши — традиционным гэбистским способом: Тимашук погибла под колесами автомобиля. Я, начинающий тогда учитель, слышал и тот и другой слух собственными ушами!
Не поверил, конечно, ничему: если сотрудники органов делятся с посторонними лицами, что тот или иной деятель — стукач, можно со стопроцентной точностью считать, что мы имеем дело с провокацией, попыткой отвести подозрения от подлинного агента на невинную и оклеветанную жертву... Какие-никакие, но гэбисты — профессионалы, своих агентов без нужды даже самым близким и любимым врачихам не сдают! И еще — зачем кому-то могло понадобиться избавление от Тимашук? Что она могла знать такого, чего не знали следователи КГБ по делам МГБ?
Возникал и другой вопрос: кому же понадобилось распускать про нее странные слухи? Кто обладал такими возможностями?
Лишь лет через сорок я, кажется, получил ответ — в Израиле, работая журналистом. Приехавший в Беэр-Шеву гость из Москвы, доктор медицинских наук и член Академии космических наук Виктор Малкин дал мне для чтения некие бумаги из личного архива покойной Тимашук, а именно — ее жалобы в верховные органы власти (в ЦК КПСС и пр.), где врач добивалась реабилитации. Документы показались настолько поразительными по приводимым фактам, настолько опровергающими все, что я знал и думал об этом деле, что пропустить их без внимания было никак невозможно.
Вот вкратце что я узнал:
а) никто Лидию Тимашук не убивал посредством автомобиля. Врач жила (и работала) до своей естественной кончины, до 1983 года. И постоянно, но безуспешно добивалась реабилитации в глазах общества;
б) по словам доктора Малкина, знавшего окружение и семью Тимашук, она отнюдь не была антисемиткой. Скорее, наоборот. И уж точно не писала никаких доносов на евреев;
в) Тимашук не была ни штатной, ни внештатной доносчицей МГБ. Правда, добросовестно выполняла обязанности по отношению к пациенту, пытаясь спасти ему жизнь, а пациентом оказался отвратительный в истории субъект, секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Александрович Жданов. Но ведь в обязанности врача не входит личное отношение к моральным и политическим убеждениям больного: врач обязан спасать жизнь даже самого дурного пациента. Связи с МГБ у Тимашук имелись, но имелись они у всех до единого “фигурантов” по знаменитому “делу врачей-убийц в белых халатах”. Лечсанупр Кремля, в котором они работали, находился в реальном кадровом подчинении у МГБ СССР, а не у Министерства здравоохранения — врачи не могли не контактировать, а иногда и отчитываться перед реальными работодателями. Все участники “дела врачей”, не только Тимашук! Такой была эта должность и эта жизненная роль.
Наконец, главное. Тимашук была назначена в “спасительницы Отечества” — на тех же примерно основаниях, на каких “врачи-убийцы” были назначены шпионами или отравителями. Каждому персонажу была предписана роль, задуманная главным режиссером-постановщиком спектакля. Личные помышления, деяния, качества исполнителей не принимались в расчет вовсе — лишь нужное драматургу место в задуманной многоходовой политической комбинации.
Информация, почерпнутая из жалоб Тимашук, перепроверялась потом по материалам, добытым профессионалами-историками, работавшими с секретными архивными фондами ЦК КПСС и МГБ СССР (здесь хочется выделить мой главный источник — прекрасно написанную книгу архивиста Г.Костырченко “В плену у красного фараона”, М., 1994).
Что же происходило тогда
в реальном историческом времени? Почему Лидию Тимашук подгримировали в
великую героиню советского народа, а потом в антисемитку-стукачку — с равными
основаниями на то и другое служение отечеству?
Драма началась летом
1948 года.
В окружении вождя народов
т. Сталина И. В. самой опасной наградой традиционно считалось назначение
в преемники-наследники. Во время войны на сию роль мысленно “предполагали”
секретаря ЦК и начальника Главного политического управления Красной армии
А.Щербакова, но деятель умер 10 мая 1945 года, через день после победы,
от сердечной болезни, в возрасте 44 лет (во время войны Щербаков сказал
И.Эренбургу: “Дожить бы до победы и отоспаться...”). Его опустевшее кресло
занял вызванный из Ленинграда другой секретарь ЦК — А.Жданов. Через два
года у пятидесятилетнего Жданова начались сильнейшие сердечные приступы,
возможно, из-за постоянных стрессов, вызванных общением с вождем. Жданов
пытался снять жуткое напряжение традиционным русским способом — алкогольными
возлияниями, что, естественно, ухудшало здоровье, да и мешало работать
тоже. Наконец, к лету 1948 года Сталин не вытерпел и сменил больного Жданова
на нового преемника — возвратил из опальной ссылки Маленкова. Огорченного
Жданова настиг новый приступ. Непосредственной причиной явился какой-то
тяжелый телефонный разговор в том санатории, где Жданов отдыхал: секретарь
ЦК поговорил с Москвой, с завотделом агитации и пропаганды ЦК Д.Шепиловым,
молодым и талантливым своим “выдвиженцем”. О чем партлидеры говорили, точно
неизвестно, но ночью после беседы у босса случился тяжелый припадок.
В санаторий “Валдай”
вылетела из Москвы бригада сановных врачей Кремля — профессора В.Виноградов
и В.Василенко и начальник Лечсанупра Кремля генерал-профессор П.Егоров.
В консилиуме участвовали также лечащий врач Жданова Г.Майоров и диагност-кардиограф
доктор С.Карпай.
 |
 |
 |
 |
 |
Кремля П.И.Егоров (1899 - 1967) |
В.Н.Виноградов (1882 - 1964) |
В.Х.Василенко (1897 - 1987) |
(1903 - 1955) с дочерью Инной. Сочи. 1948. |
В.С.Вовси (1897 - 1960) |
Врачи зафиксировали у
пациента застарелый кардиосклероз и приступ сердечной астмы. В процесс
лечения они не стали вносить серьезных изменений.
...Здесь меня ожидало
первое, хотя, казалось бы, естественное историческое открытие. “Качество
лечения, — как сформулировал историк-архивист Г.Костырченко, — высшей сановной
бюрократии было, мягко выражаясь, далеко не идеальным... В уродливо организованном
обществе порокам подвержены все его звенья. И здравоохранение, пусть даже
элитарное, не исключение”. Какая естественная мысль, но как трудно было
принять ее в свой мозг, как невозможно представить, что хозяева жизней
и смертей миллионов людей и неисчислимых казенных богатств не могли — ни
за какие блага, ни за какие деньги! — обеспечить себе приличную охрану
здоровья. Но стоило Костырченко один раз эту мысль высказать — и примеры
в памяти стали возникать сами собой. Вот маршал Жуков: по воспоминаниям
доктора Чазова, в “кремлевку” привезли полководца полутрупом, консилиум
профессоров единодушно приговорил его к неизбежной кончине, и только потому
начинающему кардиохирургу Чазову разрешили рискнуть и применить особый
способ лечения (все равно маршал умрет, так что риска особого нет!) — и
молодой врач вытащил Жукова с того света! Вот генсек Брежнев: по мемуарам
президента Франции Валери Жискар д'Эстена, он поделился с французским гостем
нечаянной радостью: теперь много легче говорить, ибо сделали вождю новую
челюсть... Над нами вся страна смеялась, анекдоты сочиняли, мол, лидер
говорит “сиськи-масиськи” вместо “систематически”, а у немолодого человека,
оказывается, просто-напросто был поврежден рот, и врачи “кремлевки” годами
не могли сделать ему приличный зубной протез, такой, какой был у каждого
нуждающегося обывателя на Западе. Почему? Потому что врачей в “кремлевке”
сортировало ГБ — по своим, а не по врачебным критериям, и ответственным
организатором кремлевского здравоохранения считался лично т. Л.Берия. Отбирал
этот замечательный, что спорить, организатор, конечно, лучших из лучших
— такими, видимо, выбранные им врачи и считались. Но потом... Потом вступили
в силу законы системы. Непреложные. Любой босс стремился попасть в пациенты
к именитому врачу (это считалось делом партийного престижа, как партдача
или казенный “ЗИС”), и на каждого из профессоров Лечсанупра приходились
десятки высокопоставленных пациентов! А поскольку здравоохранение считалось
бесплатным, то с профессорами начальство расплачивалось на свой манер,
как привыкло, т. е. казенными деньгами — даровало все новые и новые оплачиваемые
должности. Костырченко приводит пример: академик Виноградов, помимо врачебной
работы в кремлевской больнице, заведовал кафедрой в 1-м Московском мединституте,
был главным редактором журнала “Терапевтический архив”, заведовал электрографическим
отделением Института терапии, занимал и несколько других должностей. И
остальные обвиняемые по “делу врачей” были невероятно перегружены многочисленными
учебными, редакторскими, научными обязанностями. А ведь медицина как наука
постоянно развивается, необходимо было непрерывно учиться — профессорам
же не оставляли никакого жизненного времени и сил на усовершенствование.
Вот несколько примеров их явных ляпов (позаимствованных мной из книги того
же Костырченко).
Профессор П.Егоров,
например, летом 1952 года направил бывшего министра госконтроля Л. Мехлиса,
страдавшего от сердечной недостаточности, в Крым — что, конечно, противопоказано
при такой болезни. Через несколько месяцев Мехлис умер (было ему 63 года).
Ту же ошибку совершил профессор М.Вовси, направивший на лечение в Сочи
страдавшего болезнью сердца главного маршала бронетанковых войск Н.Федоренко
— тот умер в возрасте 51 года. К списку Г.Костырченко можно присоединить
профессора Р.Рыжикова, который 9 мая 1945 года подчинился желанию своего
пациента, начглавПУРа Щербакова, и разрешил ему выехать на день из санатория
в Москву — посмотреть салют Победы (с другой стороны, как не войти в положение
человека, сгоревшего в войну, — в его желание отметить “день торжества
моего”...). Назавтра Щербаков умер! Но, разумеется, злого умысла в промахах
или ошибках не имелось: закономерное и типичное зло системы поражало метастазами
любые органы, включая кремлевскую медицину.
Но мы, однако, отвлеклись
от сюжета. В истории болезни Жданова пороки кремлевской медицины проявились
особо ярко. Естественно, никто не может оспаривать сегодня, задним числом,
сравнительно благополучный диагноз, который кремлевские врачи поставили
секретарю ЦК в июле 1948года. Возможно, что инфаркта у него тогда не было
и они, по сути, оказались правы.
Но несомненная врачебная
ошибка заключалась в том, что они не насторожились, не предприняли профилактических
мер против возможного обострения болезни. Например, последнюю перед смертельным
приступом электрокардиограмму больному Жданову сделали в санатории за три
недели до смерти. Возможно, его лечащий врач (Г.Майоров) не слишком умел
читать данные, получаемые со сравнительно нового и сложного для него прибора,
и предпочитал делать пациенту традиционный лечебный массаж, который скорее
вредил Жданову в том состоянии, в каком он находился, и ни в коем случае
не мог помочь.
27 августа, примерно
через месяц после прибытия первой комиссии, у Жданова случился новый приступ.
Вновь вылетели в “Валдай” П.Егоров, В.Виноградов и В.Василенко, и на этот
раз в роли кардиографа при них была не доктор Карпай, ушедшая в августе
в очередной отпуск, а заменившая ее сравнительно молодая специалистка —
кардиограф Лидия Тимашук.
Знаменитые профессора,
как я понял, тоже не очень умели читать тогдашнюю новинку — электрокардиограмму.
Во всяком случае, троица консультантов поставила ему старый диагноз: “Функциональное
расстройство на почве склероза и гипертонической болезни”. Не хотели отказываться
от сложившегося у старцев авторитетного мнения. Но более молодая специалистка,
Лидия Тимашук, вглядываясь в записи прибора, констатировала у больного
инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка.
Маститые консультанты
не желали менять свое авторитетное мнение в угоду какой-то выскочке с ее
странными закорючками на бумажных лентах, выскакивавших из прибора. Они
заставили ее переписать заключение в соответствии с ранее поставленным
ими диагнозом (“функциональное расстройство на почве склероза и гипертонии”).
На следующий день главный босс кремлевской медицины профессор-генерал Егоров
записал в историю болезни Жданова: “Рекомендовано... увеличение движения.
С 1 сентября (т. е. через три дня. — М. X.) разрешить поездки, 9 сентября
решить вопрос о поездке в Москву”.
Увы, на следующий день
гулявшего Жданова настиг новый сердечный приступ. И вот тут, видимо, Тимашук
по-настоящему испугалась.
Может быть, я не прав
и слишком плохо думаю о советских людях, может, ее, как врача-профессионала,
лишь взволновали судьба пациента и нарушение ею заповедей врача, капитуляция
профессиональной совести перед давлением именитых начальников... Как бы
то ни было, но ей угрожала в тот момент подлинная смертельная опасность:
если бы впоследствии выяснилось, что у больного был инфаркт (мои знакомые
врачи, видевшие в Израиле копии лент той кардиограммы Жданова, говорят,
что “инфаркт не вызывал сомнения”!), ей угрожали бы арест, следствие и
казнь — за “вредительство”.
Слава Б-гу, уроки доктора
Казакова, лечившего Куйбышева, или доктора Левина, лечившего шефа ОГПУ
Менжинского (оба врача казнены в 1938 году), в медицинских кругах не забывались
никогда. В любом варианте развития событий Тимашук могла попробовать спасти
себе жизнь!
И она написала 29 августа тот самый “донос”, который сделал потом ее всемирно
известной, персонажем истории Государства Российского. В нем сообщалось
по начальству о несогласии с диагнозом Егорова, Виноградова и лечащего
врача Жданова — Майорова, в нем она настаивала на своей первой версии (инфаркт)
и просила, и требовала у Кремля — нет, вовсе не ареста и разоблачения виновных,
как можно заподозрить, исходя из знания советской криминальной истории!
Или из того, что документ до сих пор называют доносом... Она просила у
кремлевского начальства постельного режима для инфарктного больного. Все!
Повторяю, я читал документ своими глазами!
Естественно, никаких
еврейских фамилий там не было уже хотя бы потому, что никаких врачей-евреев
к Жданову не допускали (за исключением д-ра Карпай, которая тогда находилась,
напоминаю, в отпуске на юге). Все упомянутые Тимашук врачи — те самые “русские
фамилии”, что впоследствии в знаменитом сообщении ТАСС от 13 января 1953
года шли в списке не как “агенты Джойнта”, а как “лица, завербованные английской
разведкой” (Виноградов, Егоров, Майоров. Василенко тоже был арестован,
но почему-то в “Сообщение ТАСС” не попал. Возможно, чтобы процент еврейских
фамилий в списке для широкой публики выглядел повнушительней).
Почему бумага была адресована
генералу МГБ Власику, начальнику охраны Сталина, а не во врачебные инстанции,
как вроде бы полагалось сделать? Вот какой вопрос можно задать мне навстречу.
Но ответ прост, как
правда. Потому что реальным куратором кремлевской медицины считалось ведомство
госбезопасности, а не Минздрав, вопреки формально-бюрократическому подчинению.
И еще потому, что по медицинской линии верховным начальником Тимашук считался
тот профессор-генерал медслужбы Егоров, диагноз которого она в своем документе
как раз и опровергала.
“Донос” был передан
в руки начальника личной охраны Жданова майора МГБ А.Белова, но доставлен
им не адресату, Власику, а высшему начальству Белова — министру госбезопасности
В.Абакумову. На другой день Виктор Семенович представил бумагу непосредственно
пред святейшие очи — вождю народов.
А т. Сталин, который
тогда доверял своим академикам и профессорам, а вовсе не безвестной Тимашук,
наложил на важную бумагу резолюцию: “В архив”. Чем сердце и успокоил...
На следующий день Жданов
умер.
Естественно, вскрытие,
организованное Егоровым, подтвердило официальный диагноз. Естественно,
на заочном консилиуме подчиненные генерала, “оставаясь верными принципам
корпоративной солидарности” (Г.Костырченко), подтвердили правильность выводов
профессоров кремлевской больницы. В конце концов, врачей тоже можно понять:
больному уже не поможешь, а с коллегами дальше жить да работать. Так появились
во врачебном заключении вместо рубцов на сердце Жданова, следов перенесенных
и незамеченных инфарктов, “фокусы некроза”, “некротические очажки”, “очаги
миомализации”.
Через неделю произошло
событие, которое убедило меня в том, что Л.Тимашук стукачкой не была, во
всяком случае в общепринятом значении этого термина — доносчицей на коллег
в органы. Генерал Власик передал ее “донос” в Лечсанупр Кремля, тому самому
Егорову, на которого он был написан. Если бы этот документ считался “служебно-оперативной
информацией”, никогда органы так не поступили бы. Какое бы высокое положение
в номенклатуре человек ни занимал, оперативная информация на него самого
к нему никогда не поступала! Не бывало такого случая в истории, даже если
речь заходила о членах Политбюро. Власик поступил именно так, как поступал
обычный советский бюрократ, получая обычный, а не оперативный “сигнал”:
жалобу переслали как раз тем, на кого информатор пожаловался. “Для принятия
мер”.
Меры приняли — недели
не прошло! 6 сентября Егоров собрал совещание, которое заклеймило жалобщицу
как “чужого”, “опасного” человека. Виноградов поставил ультиматум министру
здравоохранения: “Или я работаю в кремлевской больнице, или она”. И 7 сентября
Тимашук перевели из “кремлевки” во второстепенный филиал. Так что единственной
пострадавшей от всей этой истории — сначала на четыре года, до лета 1952
года, а потом начиная с апреля 1953 года и до конца своей жизни оказалась
сама Лидия Тимашук.
В защиту доктора Виноградова
следует сказать: потом он признал свою тогдашнюю ошибку.
Перед освобождением
из тюрьмы в конце марта 1953 года он написал на имя министра Л.Берия: “Все
же необходимо признать, что у А.А.Жданова имелся инфаркт, и отрицание его
мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было
с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и
методов лечения у нас не было”.
Знаменитая Ханна Арендт
в книге “Истоки тоталитаризма” приводит интересную гипотезу того, почему
тоталитаризм в Западной Европе был неразрывно связан с антисемитизмом.
По ее мнению, евреи
исторически играли в тамошнем обществе традиционную роль “рабов короны”,
т. е. сословия, существование которого было прочно связано с деятельностью
центрального правительства той или иной страны. Любой демагог, начиная
борьбу с властью, направлял первые удары именно на еврейство — на этнически,
религиозно и ритуально чуждый местному население элемент, потому и наиболее
удобную мишень, чтобы с нее уже приступать к свержению режима в том или
ином национальном государстве.
Иная ситуация сложилась
в России. Здесь еврейство никогда не было связано с властью, и антисемитизм
как цельная социально-политическая концепция не имел здесь почвы — страсти
в обществе, даже погромные, ограничивались традиционной ксенофобией и христианской
юдофобией, т. е. политически консервативными реакциями. Иногда и в России
пытались создавать антисемитские программы (наподобие “Протоколов сионских
мудрецов”), сочинять антисемитские комбинации (типа “царица-немка, использующая
еврейские связи для работы на Германию” или “временщик Распутин служит
евреям”), но уж слишком явным виделось религиозное отталкивание двора Романовых
от еврейства, чтобы подобные акции могли пользоваться успехом и поддержкой
в российском обществе.
Наоборот, силы тоталитарной
революции использовали в Российской империи недовольство и мощь многомиллионной
еврейской общины, чтобы подорвать сложившийся монархический уклад. Но с
момента победы Октябрьской революции Россия стремительно двинулась по европейскому
пути тоталитарного развития, включая формирование вместо былой христианской
юдофобии современного антисемитизма.
Ведь евреи теперь действительно
были связаны с государственно-партийным аппаратом, занимая в нем многие
ключевые должности. И любые силы, которые могли мечтать о свержении сложившегося
большевистско-советского уклада жизни или об изменении баланса сил внутри
его аппарата, создавали антисемитские программы и начинали атаку с уязвимого
звена — с еврейской группы “при власти”.
Парадоксально, но подлинный
антисемитизм приобрел общественную силу в России именно при большевиках!
Особенностью тоталитарной
системы, по Ханне Арендт, является “вечное движение” — постоянный поиск
все новых и новых жертв, кандидатов на уничтожение: такая система напоминает
ей хищника, который без жертв жить не может, даже если его беспредельная
кровожадность грозит самоуничтожением. Сталин был гением этой системы,
великолепно чувствовавшим ее потребности. И на каком-то этапе движения
он решил, что тактически полезно принести в жертву своему движению еврейскую
группу при правящем режиме.
Так возник парадоксальный
заговор против сложившейся системы власти. Парадоксальный, ибо возглавлялся
ее вождем. На самом деле такие заговоры в истории не редкость (вспомните
шиллеровский “Заговор Фиеско”. Да и Гитлер, вопреки распространенному заблуждению,
захватил власть не демократическим путем. Демократическим путем он получил
пост рейхсканцлера, но при этом за его партию на выборах голосовало меньше
трети избирателей! Абсолютную власть он получил в результате силового заговора,
подготовленного уже в бытность его рейхсканцлером). Сталин задумал коренную
перетряску и большую чистку советско-партийной системы, в которой евреям-“космополитам”
отводилась примерно та же роль, какую в 30-е годы сыграли для него “троцкисто-зиновьевцы”.
В этой ситуации неизбежен
был погром во врачебной системе страны. Евреи как нация традиционно склонны
к медицинским профессиям (та же проблема “баланса” с огромным перевесом
поступающих на медицинские факультеты стояла потом перед Израилем!). И
конечно, еврейская группа специалистов занимала многие ведущие позиции
в системе здравоохранения страны.
 |
 |
 |
 |
 |
Я.Г.Этингер (1887 - 1951) |
М.Б.Коган (1893 - 1951) |
М.М.Коган (1896 - 1967) |
Б.И.Збарский (1885 - 1954) |
С.Я.Темкин (1896 - 1976) |
Аресты врачей-евреев
начались не в 1952 году. Роль катализатора в процессе сыграла “лысенковщина”
в 1948 — 1949 годах (сам академик Трофим Лысенко вовсе не был антисемитом,
но евреи действительно составляли большую группу среди его противников,
“вейсманистов-морганистов”, в частности и в медицине), а также “ленинградское
дело” (в питерской медицине было немало врачей-евреев, и когда забрали
всю партийную верхушку города, было только естественно, что принялись и
за их приближенных — врачей). И конечно, постоянно тлевшее дело Еврейского
антифашистского комитета разбрасывало горевшие антисемитские угольки на
все прочие области еврейской деятельности в жизни страны, в частности на
сферу медицины. Уже летом 1951 года была арестована упомянутая выше врач-диагност
С.Карпай — по обвинению в терроризме (она якобы убила “всесоюзного старосту”
Калинина, а также участвовала в убийстве Щербакова и пр.). Еще раньше был
арестован профессор Я.Этингер, потом скоропостижно скончавшийся в тюремной
камере — но, правда, по обвинению в “несоветском образе мыслей” (что, насколько
мне известно, было не выдумкой органов, а правдой). Арестовали профессора
Р.Рыжикова, обвиненного не только в том, что он умертвил Щербакова, разрешив
поехать на салют Победы, но и Емельяна Ярославского (Минея Губельмана),
у которого врач вовремя не выявил раковую опухоль. Но поначалу медики оставались
как бы на периферии задуманных антиеврейских гонений.
Перелом, видимо, наступил
в начале 1952 года. Осмотрев Сталина и обнаружив у пациента резкое ухудшение
здоровья (прогрессировавший атеросклероз мозга), его личный врач В.Виноградов
рекомендовал пациенту отказаться от политической деятельности и уйти на
покой.
Видимо, Сталин болел
уже не только склерозом мозга, что смог определить терапевт Виноградов,
но и паранойей (этот диагноз ему мог бы поставить только психиатр, которого,
естественно, никто к вождю не пригласил). Во всяком случае, только такой
вывод можно сделать из рассказа по телепрограмме “Кремль” последнего начальника
его личной охраны: вождь тайно попросил одного из своих охранников пойти
с выписанным ему рецептом кремлевского врача в сельскую аптеку, где тот
жил, и купить в ней нужное лекарство на свое имя — ведь в кремлевской аптеке
могли подсунуть отраву под видом лекарства!
В рамках нашего сюжета
это значит, что, начатая как сознательная политическая комбинация, должная
служить тактическим задачам вождя, антисемитская кампания превратилась
у него под конец жизни в искреннюю страсть — наподобие той, что некогда
овладела Гитлером.
...Летом 1952 года следователь
Рюмин вспомнил про давнее письмо Тимашук и вызвал ее на допрос в качестве
свидетельницы по делу “врачей-убийц”, которое он уже вовсю раскручивал
— с благословени Сталина и Маленкова. Она, естественно, пожаловалась, что,
мол, вот четыре года назад генерал Власик не дал хода ее просьбе спасти
т. Жданова А.А. Тут-то Сталин и вспомнил это давнее сообщение, которое
сам держал в руках. Он заподозрил в “измене” адресата, верного шефа своей
личной охраны, Власика (тот был арестован в том же году), и приказал Поскребышеву
отыскать письмо. Интересно, как выглядел Сталин, когда шеф секретариата
нашел “донос” в одной из папок, и вождь прочитал собственноручное решение:
“В архив”?
Дальнейшее известно
массовому читателю и вряд ли заслуживает пересказа: разрешение вождя на
применение к арестованным врачам самых жестоких и страшных пыток из арсенала
органов; потом — постановление Политбюро от 4 декабря 1952 года “О вредительстве
в лечебном деле”; “Сообщение ТАСС” от 13 января 1953 года; а в период между
13 и 20 января приглашение Тимашук уже не в органы, а прямо к секретарю
ЦК Маленкову, который ее поблагодарил от имени партии и отпустил из кабинета,
а потом нагнал, уже в коридоре, и сообщил, что она награждена орденом Ленина.
Преображение ее в живой символ бдительности и советского героизма и — падение
в бездну не просто забвения, а всеобщего презрения, когда осужденные врачи
вышли из тюрем и пыточных камер... Как положено быть в России: либо безоговорочное
восхваление и сочувствие к невинным жертвам (а ведь фамилии некоторых из
“убийц в белых халатах” я встречал в списках свидетелей обвинения и экспертов
гражданина Вышинского А.Я. на процессах их коллег в 30-х годах), либо столь
же одностороннее и безоговорочное осуждение “доносчицы” — хотя, как подумаешь,
сколько из “осуждающих” нынче, попади они сами в сходные обстоятельства,
пали бы в бездну.
Мудро сказано в старинной
книге: “Не судите — да не судимы будете”. А в рамках нашего сюжета весьма
актуальна реплика из старой комедии:
“Минуй нас пуще всех
печалей и барский гнев, и барская любовь!”