Провинциальность бывает разная. Бывает агрессивная,
претенциозная, аляповатая, как в “новом русском кино” – во всех этих “занимающихся
любовью” “олигархах” и “антикиллерах”. Бывает провинциальность как осознанная
позиция, как взгляд на мир – случай А. Каурисмяки или О. Иоселиани.
И бывает провинциальность скромная, симпатичная, “провинциальность с человеческим
лицом”. Таково израильское кино, каким мы его увидели в Доме Кино в конце
ноября. Было показано шесть фильмов 1995–2000 годов.
Самый титулованный фильм “Друзья Яны” Арика Каплуна (1998)
не только получил два главных приза в Карловых Варах; великий мизантроп
Иоселиани, крайне критично относящийся к современному кинематографу, в
недавнем интервью высоко оценил работу Каплуна. Возможно, жизнь маленьких
людей в большом южном городе (Тель-Авив), изображенная с любовью и юмором,
напомнила Иоселиани Тбилиси его молодости.
“Друзья Яны” уже демонстрировались в Петербурге
два года назад, и “Некуда” об этом писала. Напомним: симпатичная мелодрама
со счастливым концом, много забавных эпизодов, например “любовь в противогазах”
(действие происходит во время войны в Персидском заливе, а израильтяне
боялись химических атак). Нечто вроде советских фильмов 70-х годов на “семейно-бытовую
тему”, что и неудивительно: фильм снят выходцами из СССР.
Еще один фильм о “маленьких людях” – “Влюбленный из третьего квартала”
(реж. Шаби Габизон, 1995). История о том, как безнадежная любовь
сводит с ума инфантильного владельца “пиратского” видеоканала, разворачивается
на унылом фоне израильского провинциального городка. В конце концов герой
находит понимание и истинную любовь в психушке. Занятно, что в эти же дни
на петербургских экранах можно было увидеть несравненно более эффектный,
профессиональный, но и более фальшивый фильм Михалкова-Кончаловского
“Дом дураков”. Абсолютно разные режиссеры эксплуатируют один
и тот же образ: сумасшедший дом как укрытие от жестокости и бездушия “нормальной”
жизни.
Режиссер Эйяль Хальфон, снявший фильм “Палестинский цирк”
(1998), затрагивает самую болезненную проблему современного Израиля – проблему
оккупированных (или “контролируемых”) территорий, проблему арабо-израильского
противостояния. Сюжет фильма – гастроли цирка из России на территориях,
бегство циркового льва и его поиски – скорее повод для критического изображения
израильской военной администрации, израильских поселенцев. Грубовато-фарсовый,
но яркий образ израильского полковника – дурака, труса и фанфарона, занятого
исключительно своим незаконным бизнесом, – нормальный пример антимилитаристской
и антиармейской сатиры: такие полковники кишат на страницах “Швейка” и
“Уловки-22”. В итоге слова “палестинский цирк” воспринимаются как характеристика
ситуации на территориях в целом.
Национальная самокритика, бесспорно, вещь
более полезная для духовного здоровья нации, чем квасной патриотизм. К
сожалению, оппоненты Израиля к самокритике не склонны: весь арабский мир
с восторгом смотрит египетскую экранизацию “Протоколов сионских мудрецов”.
Да и ситуация на территориях (и в самом Израиле) сейчас, через четыре года
после создания фильма, напоминает не цирк, а кровавый боевик. Все это мешает
воспринимать живой и забавный фильм Хальфона.
Был на фестивале и фильм принципиально другого
уровня. Это “Киппур” Амоса Гитая (2000). То, что Гитай режиссер
хорошего европейского уровня, было очевидно по его фильмам “Кадош”
и “Рай”. “Киппур”, по-моему, 
кино
еще более сильное. Действие происходит в 1973 году, во время войны Судного
дня, на сирийско-израильском фронте. Герои фильма – экипаж спасательного
вертолета, эвакуирующего раненых с поля боя в госпиталь. Материал автобиографичен:
Гитай сам воевал в составе такого экипажа. Но режиссеру и концептуально
важно, что герои его военного фильма не убивают, а спасают людей.
“Киппур” демонстрирует такой подход к войне,
который у нас называется “пацифистским”, “абстрактно-гуманистическим”,
“окопной правдой”. Это подход Хемингуэя, Ремарка, советской “прозы лейтенантов”.
Война в изображении Гитая – это изнурительная работа, страдание тела, невыносимое
давление на душу. И единственная разрядка – короткие разговоры мужчин,
не знающих, сколько им еще осталось жить.
Гитай – гиперреалист, он пытается сократить
дистанцию между зрителем и тем, что происходит на экране. Максимальное
вовлечение. Фильм цветной, но запоминается только грязно-серый цвет – цвет
размокшей земли, солдатской формы, цвет войны. В начале и в конце фильма
звучит саксофон, но основной саундтрек – выматывающий душу вой танковых
и вертолетных двигателей. В одном из эпизодов солдаты долго, чуть ли не
в режиме реального времени тащат, утопая в грязи, носилки с ранеными. Гитай
достигает цели: смотреть на экран почти физически тяжело, но и оторваться
невозможно.
Прямое ли здесь влияние или общее умонастроение,
но “Киппур” ассоциируется с лучшими советскими фильмами о войне – “Солдатами”
Иванова, “Живыми и мертвыми” Столпера, военными фильмами Арановича, Германа.
Фильм Гитая беспафосен, нет в нем “упоения боем”, да боя-то самого мы не
видим, солдаты противника не появляются на экране ни разу. Фильм о победоносной
войне (Израиль разгромил и египтян, и сирийцев) кончается трагически –
вертолет сбит. “Мы победили, но вокруг лежат трупы моих товарищей”, – как
еще в позапрошлом веке написал другой еврей.
Впрочем, современным российским режиссерам
такой подход, видимо, кажется странным. Недавно мы видели фильм, в котором
достаточно грязная и неудачная колониальная война изображается как турпоход
в горы со стрельбой по живым мишеням. В фильме Балабанова тоже прилетают
вертолеты, чтобы спасти всех “своих”, без исключения: не дай бог, российский
зритель подумает, что на войне убивают не только врагов.
В качестве эмоционального аналога фильма “Киппур”
хочется процитировать стихи поэта Бориса Лапина, погибшего в 1941
году:
Взгляни, по пастбищам войны
Ползут стада коров;
Телеги жирные полны
Раздетых мертвецов,В воде лежит разбухший труп,
И тень ползет с лица
Под солнце, тяжкое, как круп
Гнедого жеребца…Солдат, учись свой труп носить…
Леонид Цыткин