Когда тебе 20 лет и ты живешь в общежитии в
одной комнате с еще четырьмя такими же оболтусами, жизнь кажется прекрасной
и удивительной. Мы учимся на 3 курсе института. По армейским признакам
ты практически “старик”, и это вселяет в тебя чувство гордости. Осенью
1972 года в небольшой комнате старого общежития на Среднем проспекте Васильевского
острова нас живет 5 человек.
Леша Ц. – местечковый еврей из небольшого
городка Речица Гомельской области. Все мысли заняты только любовью
к девушке Полине из той же Речицы. Любовная драма, которая произошла через
некоторое время после описываемых событий, конечно, требует отдельного
рассказа.
Сема К. по прозвищу Птичка – самый взрослый
и мудрый еврей из нашей мишпухи. Маленький, толстенький, кругленький. Кажется
таким уютным, как толстое пуховое одеяло. Поступил в институт после службы
в армии. У меня всегда вызывало удивление, что он мог делать в армии с
его миниатюрными, пухленькими, маленькими ручками. Известный всем как темнила
и врун. Постоянно не ночует в общежитии. Потом рассказывает сказки о прекрасной
даме, с которой он провел эту ночь, хотя все знают, что ночь он провел
в песчаном карьере, где подрабатывает учетчиком, считая ходки самосвалов,
вывозящих песок.
Марик Г. – еврей из Ташкента. Наследник боевых
традиций еврейского “казачества”. Дед Марика – известный в Узбекистане
чекист. Герой войны с басмачеством. Очень уважаемый советской властью человек.
Ветеран партии Ленина, который получил наградное оружие из рук самого Сталина.
Что не мешало Марику быть отъявленным антисоветчиком и расистом, считающим,
что “чурки” не люди, а настоящие люди живут в Израиле.
Олаф – представитель маленькой, но гордой
Эстонии. Я не помню его фамилии, но его игру на гитаре я запомнил на всю
жизнь. Он прекрасно играл на гитаре, правда, только те два аккорда, которые
сумел выучить. При этом он музицировал практически круглосуточно. Выглядело
это так. Утром, когда все вставали, Олаф, одетый в майку и трико со вздутыми
и отвисшими коленками (вы наверно помните эти спортивные штаны – домашнюю
униформу всего мужского населения нашей великой советской Родины), садился
на свою кровать, брал в руки гитару и затягивал под два аккорда очень жалобную
и грустную песню на эстонском языке. Когда вечером мы возвращались домой,
Олаф в той же позе, в тех же штанах продолжал сидеть на кровати и тихонько
подвывал свою песню. Складывалось впечатление, что он весь день провел
за этим занятием. Как он смог при таком времяпровождении дотянуть до третьего
курса, я до сих пор не понимаю.
И вот, в начале октября, к нам в комнату,
в наш еврейско-эстонский коллектив подселили первокурсника. Желторотики
только вернулись с полевых работ, которые, как вы знаете, были обязательны
для студенчества. И из-за отсутствия мест в общежитии нас уплотнили. Так
к нам в комнату для проживания и попало это чудо в перьях. Наш “молодой”
оказался очень занимательным человеком. Его детство прошло в какой-то глухой
деревеньке на Вологодчине, а в институт он попал по направлению от колхоза,
не сдавая экзамены. Такая практика существовала в годы советской власти
и имела целью растить творческую интеллигенцию из народных масс рабочих
и колхозников, чтобы эта самая интеллигенция была предана политике партии
и правительства. Вы можете себе представить ситуацию, при которой дикарь
из племени Нямбо-Нямбо попадает в современный мир и его заставляют работать
в офисе с компьютером. Нечто подобное произошло и с нашим поселенцем.
Я не хочу сказать, что он был дураком или
дебилом, но его мировоззрение, незнание обычных и простых для нас вещей,
кругозор были просто удивительными для всех нас. Например, он мог, выполняя
задание по черчению, приколоть лист ватмана кнопками к полу и сидя на коленях
что-то там чертить. Читатель, конечно, может представить себе состояние
паркета на полу в комнате общежития, которое не ремонтировалось сто лет
с момента постройки. Однако появление дырок на листе ватмана вызывало у
нашего героя искреннее недоумение. Конечно, количество шуток и приколов,
которые терпел этот молодой человек в нашей компании, было запредельным,
но молодость зла, и осуждать ее за это то же, что осуждать солнце за то,
что оно уходит за горизонт, и наступает ночь.
И вот однажды я был один в комнате, когда
в нее вошел наш первокурсник. По его поведению я понял, что произошло нечто
неординарное. Он был возбужден, но при этом выглядел каким-то жутко удивленным
и подавленным.
“Что случилось” – спросил я.
“Миша, мне только что по секрету сказали,
что в нашем институте учится несколько евреев”, – ответил он мне шепотом,
как будто открывая страшную государственную тайну.
Можете представить мое шоковое состояние,
когда я получил такую важную и потрясающую информацию, учитывая то обстоятельство,
что данный молодой человек уже живет несколько месяцев в одной комнате
с четырьмя евреями, да и вообще институт связи всегда считался еврейским
из-за большого количества представителей данной национальности среди преподавателей
и студентов. Но быстро придя в себя, я четко сориентировался в ситуации.
“Да, я слышал об этом”, – ответил я. И перейдя
на таинственный шепот, сообщил моему собеседнику, что по непроверенным
данным у нас в комнате один из них живет и это Сема К., то есть Птичка.
Моя информация вызвала у парня жгучий интерес.
Он стал выяснять у меня, не известны ли мне какие-либо признаки, которые
отличают еврея от обычного человека.
“Как, – неподдельно удивился я. – Ты что,
не знаешь, что у евреев растет хвост?”
“Да, я этого не знал, – согласился мой собеседник.
– Это существенный признак. По нему легко отличить еврея от обычного человека”.
Я рассказал о нашем разговоре всем жильцам
комнаты, конечно, за исключением Птички, который как обычно появился очень
поздно, проведя чудный вечер с прекрасной дамой (в песчаном карьере). Тут-то
и началось то, что скорей всего не поддается описанию, потому что это надо
видеть и слышать.
Парень подсел к Птичке и стал ему что-то шептать
на ухо. Сема отмахнулся от него, но “молодой” не успокоился и продолжал
что-то просить. Мы все, затаив дыхание и с трудом сдерживая смех, следили
за развитием ситуации. “Да пошел ты на …, пидор гребаный”, – была следующая
реакция Птички. Но уговоры продолжались. В их диалоге то и дело мелькали
слова: “покажи”, и далее неразборчиво, и “пошел на …” очень четко и отчетливо.
Вдруг Сема взлетел на стол, стоящий посреди комнаты, оголил задницу, повернулся
ею к “молодому” и закричал: “На, смотри, можешь даже поцеловать”. Вы можете
представить нашу реакцию? С трудом сдерживаемый смех вырвался наружу. Мы
смеялись до заикания и спазмов в желудке. А два главных участника этого
представления с удивлением смотрели на нас и не понимали происходящего.
Потом Птичка рассказал, что весь вечер просил у него этот определитель
истинного еврейства. Он просил Сему показать ему голую задницу. При этом
клялся и божился, что у него нет никаких сексуальных поползновений, а только
познавательный и научный интерес. Он даже предлагал деньги, но Птичка гордо
отверг это соблазнительное предложение и оголил зад совершенно бесплатно.
Через некоторое время за неуспеваемость наш
юный ценитель еврейских задов был отчислен из института. Следы его затерялись
на необъятных просторах нашей родины. Но я думаю, он не пропал в жизни.
Имея очень ответственного папу – главного агронома колхоза и стойкое коммунистическо-патриотическое
воспитание, он, конечно, нашел свое место где-нибудь в думе или администрации
президента. Ну и Б-г с ним.