"Народ мой" №3 (296) 13.02.2003
Прав ли пан Станислав? У великого писателя и философа Станислава Лема есть произведение, в котором он излагает оригинальное понимание Катастрофы (“Провокация”). Разумеется, излагает от имени персонажа, но, поскольку это понимание оригинально, то оно, естественно, принадлежит автору. Понятно, что иначе и быть не могло: великий писатель с другого конца Земли мог бы ограничиться рассмотрением проблем жизни, смерти, любви, ну и так далее. Поляк пройти мимо Катастрофы не мог, и всем нам ясно, почему. Сколько бы ни говорили об отсутствии коллективной вины и ответственности, но само имя уже ее налагает. Как только мы называем себя евреем, немцем, поляком, русским, россиянином, израильтянином, иудеем, христианином, человеком... Ибо и окружающие ждут от меня того, что они приписывают соответствующей группе. И я начинаю претендовать на какое-то определенное отношение. Конечно, мои ожидания и их отношения могут различаться, если я предпочитаю жить в мире иллюзий – но то мои проблемы. Так или иначе, когда мы употребляем какое-то имя (стол, человек, еврей, удмурт, американец), мы под этим что-то понимаем. Хотите, чтобы в вас не видели еврея, – представляйтесь маланцем. Или, скажем, марсианином...
Так вот, поляк Станислав Лем обратился к теме Катастрофы и предложил вполне оригинальное ее понимание. Само по себе в этом нет ничего удивительного – если вы внимательно читали его книги, вы знаете, сколько раз он предлагал оригинальные решения онтологических проблем. Тем более, что, хотя о Катастрофе написано, мягко говоря, немало, но некоторые детали ни у кого так и не ложатся в картину.
Прежде всего Лем доказывает, что основным движущим мотивом нацистов было желание убивать – именно убивать, так сказать, своими руками, здесь, на месте, в реальном времени. Ибо уничтожить народ можно было куда более экономично, даже с большей выгодой для Рейха, но – за большее время (концлагеря с разделением полов, стерилизация). Время, как они полагали, у них есть – “тысячелетний рейх”. Этот вывод правилен, несмотря на одну ошибку: Лем неправ, когда пишет, что нацисты ничего не зарабатывали на евреях. Разумеется, зарабатывали – хотя, может быть, впоследствии и потеряли (всегда правильнее сначала доить, а уж потом резать), но в данном случае это уже не важно. Да, главным мотивом было желание убивать. Но не просто убивать – а, по мнению Лема, легализовать убийство. Достичь такого уровня деяния, такого количества трупов, такого геноцида, чтобы человечество было вынуждено смириться, признать за кем-то (в данном случае за нацистами) право на убийство. При всей кажущейся странности этого тезиса нечто разумное в нем есть. Люди часто, начав делать что-то неправильное, продолжают это, как бы доказывая себе самим – а значит, и другим (ведь нечто общее есть у всех людей), – что они “имеют право”. Вот, например: московская милиция травит кавказцев, травит демонстративно. И все уже смотрят на это как на вполне нормальное явление. Вот другой, тоже московский пример: когда слово из трех букв можно было услышать на улице раз в неделю, оно удивляло. А теперь? Теперь все нормально, раз в десять минут... Итак, по Лему, мотив геноцида – желание легализовать убийства. Заметим, что отчасти это и произошло, особенно в свете realpolitik. Израиль дружит с Турцией, мир простил ей геноцид армян (хотя они его даже не признали) – особенно потому, что теперь она – главный союзник Запада в борьбе с исламским фундаментализмом. Геноциды в Монголии и Юго-Восточной Азии почти забыты, да и о событиях в Африке знают немногие. Но это еще не вся правда.
Лем утвержадет, что нацисты изображали из себя Бога-отца, вершителя судеб народов, изображали Страшный суд. Этим он объясняет странную и страшную деталь: то, что евреи шли на смерть обнаженными, как на Страшном суде. Не будем приводить здесь его аргументацию, она довольно убедительна. Такая игра вполне ложится в схему легализации убийств. Ибо, если я – вершитель судеб, то, значит, именно мне все можно. И здесь пан Станислав усматривает параллель между нацизмом и терроризмом (“Провокация” написана в 1980 году). А именно: и те, и другие считают и заявляют, что имеют право! Что действия их легитимны. Убийцы провозглашают себя справедливыми судьями. Поэтому, может быть, – а вовсе не потому, что нормальные люди законопослушны, – террористов надо ловить и судить. Их недостаточно просто “мочить”, как это рекомендует В. В. Путин и как это делает ЦАХАЛ. Ибо отстрел только добавляет им героического ореола и множит последователей. Заметим, что сам Лем считал в 1976 году иначе: в романе “Насморк” он утверждал, что террористов надо уничтожать превентивно. Что он считает сейчас, мы не знаем... Впрочем, вполне возможно, что оптимальное сочетание – через одного мочить, а через одного – судить. Лучшее – друг хорошего!
В заключение вернемся, однако, к нашим чисто еврейским проблемам. Что касается Катастрофы, то, может быть, чаще всего мы спрашиваем себя (и других) – как Он позволил свершиться этому?! Вот один из ответов, который следует из лемовских идей: может быть, не было иного способа показать людям, что моральные ценности остаются на месте. Что даже геноцид не делает убийство нормой. Что эрозия этики не дойдет до этой границы.
Хочется верить...Леонид АШКИНАЗИСайт создан в системе uCoz