"Народ мой" №6 (299) 31.03.2003
ЛЕНИНСКИЕ БРЕВНА Рассказ К сожалению, только раз в году бывал в Стране Советов коммунистический субботник. Это же сплошной нахес! В воздухе так и веет равенством и братством, и начальник 1-го отдела может запросто поведать тебе итог нелегких бдений и анализа накопленных оперативных данных: "А ты, хоть и еврей, но парень ничего". Нет, что и говорить, приятно услышать такие слова, идущие из глубины души, всего лишь на пол-литра заполненной алкоголем. У главной застрельщицы, "мотора" субботника, парторга Нины Михайловны на левой груди ленточка: "В труде, как в бою!"
– А что, – спрашиваю, – ожидаются убитые и раненые?
– По-моему, вы уже ранены, причем в голову, и я не представляю, как вы продолжите ваши научные изыскания.
И разворачивается ко мне кормой, да так резко, что я чувствую бортовую качку. В вольном эфире вихрятся песни последних предсмертных пятилеток, на ветру полощутся лозунги, что-то вроде: "Товарищи ученые, покажем, что мы можем работать руками так же, как головой!"
На ленинский вопрос "С чего начать?" ответ нашелся сразу: огромный валун лежит здесь, вероятно, с мезозойской эры и никому раньше не мешал. Не мешал бы и теперь, если б не стремление родной советской власти удовлетворять постоянно растущие потребности простого советского человека. На этот раз 70-летняя старуха начала нас удовлетворять с помощью личных автомобилей. И, как всегда, возникли "временные трудности": автомобили превратились в бродячих собак, не имеющих ни будки (гаража), ни даже гидранта, или дерева (стоянки). Вот и осенила кого-то гениальная идея – оборудовать автостоянку на месте этого валуна. Но субботник – это еще не значит, что вольница: все должно быть одобрено и учтено строгим партийным оком. Ликвидацию последствий мезозойской катастрофы надо было согласовать с заместителем парторга института по идеологической работе Львом Даниловичем Штейном. Его за глаза звали "маленький Троцкий", и не только за внешнее сходство, но за изумительные пусторечие, лицемерие и беспринципность. Когда его близкая приятельница спросила, зачем он вступил в партию, он ответил: "Когда садишься в трамвай, надо брать билет". Кандидат наук в миру, в сфере духовной он был вполне способен продать в египетское рабство брата Иосифа или отливать золотого тельца, пока Моисей ходит в горы за скрижалями. В 1967 году он бодро осудил "израильскую агрессию", а перебравшись позднее в Америку, быстренько "перековал" серп и молот на Маген Давид и стал большим иммигрантским активистом. И вот партийное "добро" Льва Даниловича на захоронение допотопного камня получено. У края того валуна мы вырыли огромную яму и просто спихнули его туда, И теперь я знаю, как наши единокровные братья в египетском рабстве передвигали огромные каменные блоки при строительстве пирамид.
Нет, все-таки было нечто мистическое в словах "партактив" или "райком". Даже не зная иврита, я выдохнул "Шма, Исраэль!", когда на субботнике возник Представитель Райкома. Откуда-то выбежали половозрелые пионерки с букетами цветов, райкомовец произвел мавзолейные жесты, произнес ритуальные слова и вошел в здание вместе с директором института. В брежневские времена каждый советский человек по нескольку раз в день испытывал чувство глубокого удовлетворения. И мы испытали его сполна, когда райкомовец, помахав нам по-ленински ручкой, отбыл принимать очередной объект. От пытливого научного глаза не ускользнул итог десятиминутного бдения в директорском кабинете – увесистые пакеты, судя по их бутылкообразной национальной форме, несомненно, вполне социалистические по содержанию.
И вот, наконец, ритуальные бревна водворены туда, куда положено, официальная часть субботника завершилась и... Как описать этот апофеоз всякого субботника? Я бы сравнил его с бутылкой шампанского, когда народ как пробка выстреливает с поля трудовой битвы и светлыми газированными от счастья струями растекается по своим рабочим в будние дни местам. Коронный номер, конечно, "клюковка" – разбавленный спирт, настоенный на живой ягоде, внеземной напиток, который капля по капле приводит индивидуума в состояние космической невесомости, когда о нем любовно говорят: "Наклюкался!" Наши девушки уже "приняли на грудь" и запели о самом сокровенном на мотив "Ландышей". Мужики зашаманили "Шумел камыш...", но не успели допеть самый драматический эпизод, как в комнату ввалился главный инженер Трихамов. Если вы спросите, оправдывал ли он свою фамилию, я вам честно отвечу: нет, не оправдывал. Потому что на самом деле он был Стохамов. Этот гуманоид был живым воплощением торжества эволюционной теории Дарвина, ибо только в результате многовековой селекции мог возникнуть такой совершенный и законченный антисемит. Гнилые прокуренные зубы и каркающий голос дополняли классический облик потомственного алкоголика. Зная, зачем он пришел, мы нацедили ему стакан клюквенной, и тут Трихамов полностью выпал из процессов эволюции и общественно-политической жизни и оказался под лабораторным столом. Это была явная недоработка с нашей стороны: субботник закончился, а у нас в лаборатории в неподобающем месте лежало "бревно" с большим партийным стажем.
Меня всегда волновал вопрос: каким образом тщедушный вождь мирового пролетариата мог тащить огромное бревно, что с необычайным социалистическим реализмом отображено на знаменитом полотне "Ленин на коммунистическом субботнике в Кремле". В тот памятный день я получил, наконец, ответ на этот вопрос. Читатель может не поверить, но живы еще свидетели, которые взвалили мне на плечо тяжеленного главного инженера, и я по-ленински перенес это бревно в его собственный кабинет.
Повествование было бы не законченным, а впечатление от субботника не полным, если бы я не представил вам нашего директора Николая Юрьевича Мандратьева. В противоположность главному инженеру, он не отличался широтой мысли. То есть он не был антисемитом в широком смысле этого слова, а всего лишь бытовым юдофобом. Его всегда серое пресное лицо с глубоко посаженными глазами, прикрытыми толстыми линзами очков, не выражало каких-либо эмоций. В кругу представителей правящего нами мафиозного клана он с партийной прямотой говорил, что "кадры в институте засорены", имея в виду евреев. Прислали его к нам в институт из-под Саратова, из какой-то страшно закрытой организации. Он в этих саратовских степях так "нахимичил", что территорию, приблизительно равную половине Бельгии, превратил в поверхность астероида. Теперь, много лет спустя, там стерильная пустыня, где "ничто не колышется". Словом, наш директор был человеком, у которого "ума палата, а глупости – саратовская степь".
И вот теперь я задаю извечный вопрос: чем же я, еврей, не угодил России? Мой прапрадед со стороны отца был кантонистом – служил царю-батюшке 25 лет срочной и еще 25 сверхсрочной службы, за что получил "право-жительство" за чертой оседлости. Мой дед со стороны матери был добровольцем русско-японской войны 1905 года и полный Георгиевский кавалер, что могу подтвердить имеющейся у меня фотографией. Я сам работал не за страх, а за совесть, воспитывая детей "в духе пролетарского интернационализма". И я кричу через Атлантический океан: "Ау, большевички, или кто там сейчас вместо вас, отзовитесь! Ответьте мне на один единственный вопрос: почему?"
И еще – хочется сказать "им" большое человеческое спасибо за то, что всем нам довелось поработать на овощных базах и в колхозах, на стройках коммунизма и на субботниках, и когда мы добрались до Америки, то уже не боялись никакой работы. Спасибо и за то, что, пытаясь унизить нас, где можно и нельзя писали: "еврей", "еврей", "eврей" и не дали нам забыть об этом. За то, что сделали все невозможное и немыслимое, чтобы в финальном акте мы могли им аплодировать отсюда, из-за океана.Иосиф ПАНИН-младшийСайт создан в системе uCoz