 |
Залман Млотек: |
Известные во многих
странах мира исполнители идишской песни Адриана Купер и Залман Млотек из
Нью-Йорка уже не раз радовали своим искусством петербуржцев. Каждое лето
на протяжении пяти последних сезонов они приезжали в наш город в качестве
преподавателей на мастер-классах для исполнителей традиционной еврейской
музыки из постсоветских стран. В рамках этих семинаров, организуемых Еврейским
общинным центром Санкт-Петербурга и получивших имя “КлезФест в Петербурге”,
ежегодно проводились и ставшие исключительно популярными концерты
— в Доме актера, Дворце Белосельских-Белозерских и на других площадках
города. Каждый такой концерт завершался выступлением преподавателей семинара,
знакомивших слушателей лишь с небольшой (ограниченной внушительным количеством
участников концерта) частью своего необъятного репертуара. Но этой весной,
на Пурим, прославленный дуэт из Нью-Йорка приехал в Петербург с целой концертной
программой. Концерт собрал полный зал Дворца Белосельских-Белозерских и
стал одним из наиболее заметных культурных событий еврейской общины города
за последнее время. Организатором гастролей американских артистов вновь
выступил Еврейский общинный центр Санкт-Петербурга.
Перед началом
концерта директор общинного центра Александр Френкель и руководитель Центра
еврейской музыки Евгений Хаздан взяли у музыкантов пространное интервью
для видеофильма, снимавшегося группой петербургских кинодокументалистов.
“Ами” публикует перевод этого интервью с некоторыми сокращениями.
Александр Френкель: Расскажите, пожалуйста,
о программе, которую вы привезли в Петербург.
Адриана Купер: Это сравнительно новая
программа. Большую часть этого материала мы уже исполняли на концерте в
Амстердаме. Нас заинтересовали некоторые реалистические и сказочные образы
в идишской песне. Отчасти это родилось из тех отношений, которые сложились
у нас с вами здесь, на “КлезФесте в Петербурге”, от знакомства с вашими
музыкантами и с тем, как они обращаются с музыкой.
Залман Млотек: Что-то мы услышали от
студентов на занятиях. Что-то мы переосмыслили и сформировали в новом формате.
А. К.: Это вообще характерно для нашей
работы. Мы обычно так и поступаем: берем какую-то песню и делаем ее новой,
адаптируем ее. Например, есть хасидская песня, в которой говорится: “Были
б у меня силы, я бы бегал по улице, я бы кричал: „Суббота!“”. Единственное
изменение, которое я ввела, — это замена последнего слова “шабес”
(“суббота”) словом “шолем” (“мир”). Другая песня — песня о религиозном
фундаментализме, написанная известной американской певицей и автором песен
Хали Ниа. Смысл этой песни выражен в словах: “Я не боюсь ни вашего Яхве,
ни вашего Иисуса, ни вашего Аллаха. Я боюсь того, что вы делаете от имени
вашего Бога”. Мы начали много думать на эти темы после 11 сентября. И мы
перевели эту песню на идиш. Можно, конечно, поставить вопрос — а нужно
ли было переводить это на идиш. Для нашей аудитории — нужно!
А. Ф.: Что для вас “КлезФест в Петербурге”?
Почему вы решили стать активными участниками еврейского возрождения в бывшем
СССР?
З. М.: Мы здесь уже в шестой раз. Когда
ехали сюда впервые, то не знали чего ожидать. Но нас ожидала встреча с
людьми, проявляющими живой интерес к идишской культуре — после стольких
лет изоляции, когда эта культура была для них недоступна!.. И что же мы
обнаружили? Мы встретили здесь группу воодушевленных, ярких, талантливых
артистов, которые находят в своей душе, в своем опыте нечто созвучное этой
культуре и творчески преобразуют ее. И это очень важно для нас. Это находит
отзвук глубоко в наших душах, потому что наши корни здесь. И мои прадедушка
и прабабушка с материнской стороны, и предки Адрианы приехали в Америку
из России. Я, конечно, не могу 
сказать,
что, приехав сюда, я вернулся домой, но отчасти это именно мое возвращение
к истокам. И услышать эту музыку, песни на идише в интерпретации молодых
людей здесь было для нас большой радостью и очень нас воодушевило.
А. К.: Я должна сказать, что уровень
студентов, с которыми мы встретились здесь, очень высок. Мы преподаем на
подобных программах в США уже 20 лет, и люди там приходят самые разные…
Здесь же мы столкнулись со студентами, имеющими прекрасное музыкальное
образование, очень открытыми, восприимчивыми для новых знаний. Есть такое
явление — я с самого начала обратила на это внимание — с людьми, непрерывно
живущими на славянских территориях, происходит нечто, что делает их восприятие
еврейской музыки непрерывным и органичным. И это при том, что эта музыка
для них, казалось бы, новая. Ощущение, будто мы переместились на машине
времени, будто это говорит моя бабушка... То есть было ощущение настоящей
аутентичности. И еще это был серьезный вызов нашим предрассудкам о русских
евреях и иммиграции. Не секрет, что по представлениям многих евреев на
Западе, все либо уже уехали из России, либо хотят уехать. А мы обнаружили
здесь укорененные общины, обнаружили людей, живущих здесь в своей культуре.
И это для нас было важно, создало более сбалансированное впечатление о
том, что тут происходит.
З. М.: Одна из очень важных задач,
которые выполняет “КлезФест”, состоит в собирании людей, наиболее активно
действующих в своих еврейских общинах. Для нас особенно важно, что это
не случайные, изолированные друг от друга люди, ухватившиеся вдруг за эту
музыку. Это люди, очень преданные еврейской музыке, что не мешает им преобразовывать
ее тем или иным образом. Стало быть, она что-то значит для них, и есть
надежда, что и для их аудитории. Это то же, что делаем и мы. Поэтому столь
важно было для нас встретить людей, которые тоже активно используют этот
материал и передают его тем, кто его никогда не слышал.
А. Ф.: Расскажите о ваших корнях,
об истории ваших семей.
А. К.: Мой дедушка был родом из Рогачева.
Там он ходил в ешиву, а после революционных событий 1905 года, будучи еще
подростком, эмигрировал в Штаты. Ему было тогда, видимо, лет 13–14. Моя
бабушка приехала из Пятигорска. По сравнению с дедушкой она была гораздо
более русифицирована. Это нетрудно понять: Пятигорск был таким горным курортом...
Дедушка был очень идишлех, но и бабушка — тоже. И все же в ее архиве
очень много записей по-русски. Я помню, как она пела русские народные песни.
Пела и идишские. Это замечательное чувство, когда взрослым человеком попадаешь
туда, где прошло детство твоих предков. Это очень трогательное, теплое
чувство, которое дает мне право ощущать свои корни здесь.
З. М.: Всякий раз, когда я сюда приезжаю,
я ощущаю некую связь с поколением моих дедушек. Родители моей мамы были
отсюда, из России. В Америку они приехали подростками довольно давно. Они
были большими идишистами. Все праздники дома были на идише. Атмосфера была
не очень религиозная, но очень идишлех. Дедушка очень любил еврейский
театр. Я думаю, что мою любовь к еврейскому театру я унаследовал от него...
Родители моего отца были убиты в Треблинке. И большинство его братьев и
сестер были в Варшавском гетто и погибли в Треблинке. Некоторое время назад
мы выступали в Польше, в Варшаве. Я спросил тогда отца (он еще был жив),
хочет ли он туда поехать. И он мне ответил, что ему там больше нечего делать.
Он не хотел туда ехать. И мне было тяжело ходить по улицам Варшавы. Слишком
много я знал про еврейскую общину, которой здесь больше не было. Это не
так сильно чувствуется в других местах Польши, но в Варшаве это ощущаешь
особенно остро.
А. К.: Первое место в Восточной Европе,
куда я попала, был Краков. Было такое странноватое чувство, будто взорвалась
бомба, которая не трогает здания, уничтожая только людей. Все здания, всё
окружение выглядят знакомыми, только евреев нет. Действительно, нет евреев,
ну, может, десяток остался. Мы там давали концерт, и я во время концерта
сказала: “Пейзаж знакомый, но для меня он пуст, потому что нет евреев”.
Переводчик не хотел это переводить, он был растерян, попросил меня повторить,
но я сказала: “Переведите именно это”... Когда же мы приехали в Россию,
для нас было совершенно неожиданно и удивительно, насколько живая и полнокровная
здесь еврейская жизнь, чего нельзя сказать о многих других местах Восточной
Европы. И можно себе представить, что уж если она сейчас такая полная,
то какой еврейский мир здесь существовал в прежние времена, до Катастрофы!
Евгений Хаздан: Как образовался ваш
дуэт, ваше творческое содружество?
А. К.: Посмотрим, насколько по-разному
нам это помнится!
З. М.: У меня плохая память. То, что
Адриана расскажет, будет правдивой историей, а то, что я, — фантазией.
Я помню концерт, который мы давали для американской организации “Hadassa”.
Помню, что она мне сказала об одной песне. Это была песня первых халуцим:
“Im lo akhshav ematay?” — “Если не сейчас, то когда?”. Из песен этого периода
мы подготовили целую программу для “Hadassa”. Вот что я помню.
А. К.: Эту песню я узнала от своей
мамы, которая была активисткой Хашомер хацаир. Ребенком в молодежном
сионистском социалистическом движении она выучила эту песню... Я окончила
школу в Чикаго, переехала в Нью-Йорк, и люди услышали, что я пою, и предложили
принять участие в одном концерте в Бронксе. Я сказала: у меня нет аккомпаниатора.
Мне ответили, что там кто-то для этого будет. Я сказала, что я с ним не
репетировала. Мне сказали: ничего, как-нибудь справитесь. Я появилась,
он на меня взглянул, спросил: “Ты кто?”… и мы справились! Без репетиций,
это было абсолютно спонтанно! Вот этот элемент спонтанности в совместном
музицировании мы продолжаем культивировать, стремимся его поддерживать.
И это очень хорошая, очень важная часть наших отношений.
З. М.: Это связано с доверием, дружбой,
уважением, способностью слушать друг друга. Должен признаться, я не помню
этого концерта. Но я помню свои ощущения, потому что я их испытываю всякий
раз. Даже сегодня. Сколько лет спустя? Столько-то, -дцать лет спустя… Это
особое свойство наших отношений. Для каждого артиста, работающего в ансамбле,
важно иметь музыкальных партнеров, которые его вдохновляют и вместе с которыми
он растет.
А. К.: Эти чувства абсолютно взаимны.
Е. Х.: Почему для своего музыкального
самовыражения вы выбрали именно жанр идишской песни?
А. К.: Я отвечу с неожиданной стороны.
Вот наши дети, в наших двух разных семьях, — у них разные отношения с идишем.
Залман поддерживает еврейский язык в своей семье, говорит со своими детьми
дома на идише. Я тоже немножко говорю на нем с дочерью. Но она сама стала
заниматься изучением языка. Сейчас она заканчивает университет. Она год
училась в Израиле, а вернувшись оттуда, захотела больше заниматься идишем.
И сейчас пишет на идише песни. Когда она была немножко моложе, училась
в школе и ходила на какое-нибудь вокальное прослушивание — в хоре или спектакле
— она выбирала для выступления идишскую песню, и мне это тогда казалось
странным. Мы это с ней, собственно, никогда не обсуждали. Но недавно она
написала замечательную песню под названием “Pavele mayne, khaverte mayne”
— “Пава моя, подруга моя” — песню о ее взаимоотношениях с идишем. Она очень
вдумчивая, глубокая, она не станет притворяться, что с ней что-то происходит,
если это на самом деле не так. Она действительно чувствует себя выраженной
в этом языке. Так происходит со многими музыкантами, с людьми пишущими:
они находят язык, который говорит им что-то о них самих и слова которого
им просто нравится произносить. То же самое произошло и со мной: меня учили
петь европейские песни, и я пела на французском, на немецком, на итальянском
и даже немного на русском. Но когда я начала петь на идише (а это было,
когда я училась в колледже), что-то случилось, что-то углубилось, я почувствовала,
что могу что-то сказать на этом языке, пользуясь словарем этих песен. Я
не уверена, что это ощущение очень рационально... Творческий человек всегда
выбирает ту или иную художественную форму, развивает ее и развивается в
ней. Я выбрала эту, но в то же время эта форма выбрала меня.
З. М.: Я родился в такой семье… Моя
мама изучает еврейские песни и публикует песенные антологии. Мой покойный
папа тоже был еврейским писателем и просветителем. И еврейская песня —
это была первая музыка, которую я услышал… И дело даже не в том, что это
была первая музыка. Эта музыка, эти песни были потрясающим живым документом
о том времени, о тех людях, с которыми мои родители были связаны, а значит,
был связан и я. Восхищение и любовь к этим песням, к тому, как в них выражается
человеческий опыт, очень быстро передались от родителей мне. Моя мама тоже
была пианисткой, и я изучал классическую музыку, занимался дирижированием
и интересовался достаточно разными музыкальными направлениями. Но в то
же время я всегда был полон желания сказать что-то новое, что-то свежее
именно в идишской музыке, в которой я вырос, которую я знаю и понимаю…
и сказать это новой аудитории! Что означает идишская песня именно для меня?
Это простота, это искренность и это мелодичность. Кстати, те же чувства
я испытываю, когда слышу здесь русские народные песни. Когда мы тут вечерком
на “КлезФесте” собираемся, мы поем идишские песни. И тут же кто-нибудь
запевает русские. Мне нравится, когда поют русские песни, я люблю их звучание,
люблю потому, что это очень близко идишской народной песне. Музыкальный
язык, музыкальная основа очень близки. Я думаю, многие молодые люди здесь,
в России, воспринимают нашу музыку благодаря ее схожести с родной для них
русской музыкой... Я вырос в этой атмосфере, а повзрослев, я решил попытаться
сделать что-то свое, привнести что-то новое, создать театр с еврейской
песней.
А. К.: В идишской музыке есть очень
глубокое внутреннее напряжение. Она касается широчайшего круга тем, самых
разных сфер жизни человека и говорит очень интересные вещи о социальных,
классовых отношениях, о любви, о войне, о взаимоотношениях родителей и
детей, вообще разных поколений в семье. Иногда эти песни очень простые,
правдивые, ироничные, очень смешные, иногда очень злые. Чувства, эмоции
в идишской песне очень ясны и очень наглядны. Недавно мы говорили о некоторых
еврейских композиторах, которые могут легко перенести тебя от теплых и
смешных домашних сцен между мужем и женой или членами семьи, желающими
на ужин каждый свое блюдо, к песням об исторической мести за насилие против
еврейского народа. Один и тот же композитор может “перебросить мосты” от
личных переживаний к потрясающему ряду исторических событий. Это помогает
нам, исполняя еврейскую музыку, не терять связь с большим миром, в котором
мы живем. Когда ты не стремишься делать музыку приятную, декоративную,
ты сам становишься более глубоким и музыка получается действительно глубокая.
Ведь она касается самых важных для любого человека вещей — таких как воспитание
детей, любовь, секс, старение, семья, религия, общество.
А. Ф.: В заключение, расскажите,
пожалуйста, о вашей работе в Нью-Йорке.
З. М.: Кроме исполнительства и преподавания,
я возглавляю единственный в Нью-Йорке идишский театр, он называется “Folks-bine”
(“Народная сцена”). Это, к слову, единственный профессиональный идишский
театр во всей Америке. Я исполнительный директор “Folks-bine” уже пять
лет. Моя мечта, чтобы у еврейского театра в Нью-Йорке был постоянный дом,
в котором будут создаваться новые произведения на идише для новой аудитории.
Конечно, с английскими субтитрами или другими приспособлениями для перевода
— все это необходимо для того, чтобы вернуть к жизни эту музыку, эту культуру.
Я довольно много путешествовал по Америке и по Европе и знаю, что во многих
городах хотели бы видеть идишский театр, хороший театр. Я подчеркиваю слово
“хороший”, потому что в течение многих лет наблюдался упадок идишского
театра. Увы, говорящее на идише население старело, все меньше людей понимало
идиш, интерес падал и, соответственно, падало качество постановок. Для
меня же было важно предъявлять публике постановки такого качества, за которое
мне бы не пришлось извиняться, постановки на уровне современного мирового
театра, о которых я мог бы сказать, что это часть нашего еврейского опыта,
что они, также как английская драма или русская драма, способны вдохновлять
аудиторию. Мы работаем с новыми людьми, с новыми идеями. Например, мы делаем
представления для детей — в основном на английском, но с некоторым привкусом
идиша. И я могу сказать, что наша аудитория растет, становится моложе.
И меня эта тенденция очень воодушевляет... Еще одна “шапка”, которую я
ношу, — это наша, совместно с Адрианой, работа в организации под названием
“Arbeter Ring”/“Workmen’s Circle” (“Рабочий кружок”). В свое время это
была организация взаимопомощи, основанная евреями-иммигрантами с целью
адаптации в Америке и борьбы за решение социальных вопросов, стоявших тогда
на повестке дня. В то же время, это была организация, способствовавшая
сохранению еврейской идентичности в секулярном смысле. Я организую концерты
и фестивали по всему Нью-Йорку, много разъезжаю с гастролями, все время
пытаясь найти новые пути для передачи идишской культуры новой аудитории.
Так что моя жизнь насыщена. В то же время я отец троих детей. Так что я
должен платить за их образование и заниматься другими “замечательными”
вещами, составляющими реальную материю жизни.
А. К.: Я работаю в организации “Arbeter
ring” директором подразделения под названием “Центр еврейской культурной
жизни”, то есть администратором культурных программ. Мы занимаемся распространением
еврейской культуры через образование. У нас есть воскресные школы для детей,
программы для взрослых, образовательные программы. Мы издаем разнообразные
материалы по музыке, по изучению языка идиш, педагогические материалы.
Мы пытаемся сосредоточить в нашем собрании разнообразные материалы по идишской
культуре. И мы стремимся находить новые способы существования евреев в
современном мире и предлагаем их людям, связанным с еврейством, но остающимся
при этом вне религии. Я сама в известной степени соблюдаю еврейские религиозные
традиции. Но мы в нашей организации убеждены, что есть определенные ресурсы,
в частности идишские, которые позволяют вести секулярную и, в то же время,
духовно содержательную еврейскую жизнь. Поэтому мы учим людей, как праздновать
еврейские праздники в культурном смысле — через музыку, через искусство,
через личное творчество.