В НЕМЕЦКОМ ПОЕЗДЕ
Путешествия поездом означают прежде всего общение.
Даже для такого интроверта как я. Вот недавно встретил я в безбожно переполненном
ICE девушку Паулу. Двадцать пять лет, оригинальная манера одеваться, едет
к своему другу в Мюнхен. Очень общительная, ну очень, хотя в основном эта
общительность объясняется выкуренным перед отъездом косяком.
Сидевшую там же даму средних лет следует отнести
– если кто интересуется классификацией – к совсем другому типу. Внимательно
прислушиваясь к нашей с Паулой оживленной беседе, она два часа изо всех
сил старалась свой интерес скрыть. Используя для маскировки автобиографию
Дитера Болена. Тот факт, что она ни разу не перевернула страницу, еще можно
объяснить литературными изысками текста. Но зачем при этом держать томище
вверх ногами, не смог ни я сам догадаться, ни дама мне объяснить.
Такие слушатели встречаются в поездах нередко.
Я и сам, по крайней мере иногда, присоединяюсь 
к
их тайному обществу. Что может быть интересней, чем – благословен будь
родной русский! – беседа пожилых супругов, бывших москвичей, разбирающих
по косточкам одежду и манеры присутствующих. Получаешь – вроде бы углубившись
в чтение “Зюддойче” – и свою собственную исчерпывающую характеристику.
Но еще интересней выражение лица почтенной
четы, когда, выходя, желаешь им на языке потерянной родины всего доброго.
Доброго вечера непременно желает нам и жизнерадостный
проводник. По радио, естественно. Он имеет наглость желать нам доброго
вечера в тот момент, когда поезд с двухчасовым опозданием вползает наконец
на перрон мюнхенского вокзала.
Причины постоянных опозданий всегда разные.
Я могу понять отчаянных оленей, бросающихся
наперерез поезду.
Я могу понять и обитателей села Унтеробердорф,
своими силами, с помощью стопкрана организующих остановку возле малой родины.
Тем более что по зловредным законам физики, хуторянам еще придется брести
обратно три километра к родному порогу.
Чего я понять не могу, так это объявления
жизнерадостного проводника во время получасовой – по расписанию трехминутной
– остановки в Хильдесхайме: “Дорогие пассажиры, поскольку мы ожидаем доставки
свежего пива для нашего вагона-ресторана...”.
Пиво так и не доставили, наш поезд двинулся,
только вот поезд, на который я должен был пересесть в Фульде, ушел без
меня. И можете мне поверить: на трезвую голову Фульда невыносима.
Хотя напиться в вагоне-ресторане все равно
не по карману. Поэтому я там только скрываюсь.
Лучше заплатить два евро семьдесят за растворимый
капуччино и неприязненное обслуживание, чем выслушивать ламентации белокурого,
слегка выбритого и очень пьяного соседа по вагону для курящих всю дорогу
от Нюрнберга до Аугсбурга.
Кроме того, вагон-ресторан находится в десятом
вагоне, а заболевших пассажиров размещают обычно в девятом. Словом, недалеко
идти, когда зазвучит из громкоговорителя непременный призыв жизнерадостного
проводника: “Если среди пассажиров есть врач...” И мой нетронутый, бесстыдно
дорогой капуччино уносит неприветливая официантка.
Пациента, к которому меня не сразу пускает
проводник, зовут Детлеф. С ним случился обморок. Чемоданчиком первой помощи
мне воспользоваться не разрешают. Персонал железной дороги считает, что
уролог Пауль, вошедший через пять минут, как врач лучше во всем разберется,
чем санитар скорой помощи.
Пауль успокаивает проводника, берет чемоданчик
крышкой вниз и открывает. После чего мне позволяют поднять с пола тонометр
и показать, как им пользоваться.
Еще через десять минут мы с Паулем, а также
пульмонолог Фрида, отоларинголог Йоганн, нейрохирург Давид, психиатр Хольгер,
стоматолог Лиза и патологоанатом Ингеборг приходим к выводу, что состояние
Детлефа стабильно и его можно выписать.
Мы переходим в десятый вагон, оживленно обсуждая
– к ужасу остальных обедающих – новые методы вскрытия. Все довольны, кроме
народного целителя Рональда. Его мнение, что Детлеф страдает тяжелым нарушением
биоэлектрического поля, при выписке совершенно не было учтено.