|
Семен Борисович Ласкин – писатель, драматург, киносценарист, историк литературы – был, как мы бы сейчас сказали, ещё и талантливым промоутером, человеком, который умел не только написать сценарий, но и найти пути для его реализации, создать рекламу, что необходимо для успешности проекта. Живя в советское время, когда все было подчинено государственному контролю, Семен Борисович всегда находил пути для реализации своих начинаний. Будучи членом ленинградского, а потом и петербургского Союза писателей, он устраивал выставки последних представителей авангарда 20-х годов и их учеников и последователей, художников, которые как бы не существовали для официальной культуры. Работая над пушкинской темой, которая для каждого «прогрессивного» человека стала символом официальной советской литературоведческой и идеологической шаблонности, и как реакция на это возникали такие произведения, как анекдоты Хармса о Пушкине, «Прогулки с Пушкиным» Абрама Терца и т.д., Ласкин добился невозможного: потомки Дантеса открыли для него свой архив, что позволило найти новые материалы, опираясь на которые, он смог дать нетрадиционную версию взаимоотношений Дантеса, Натальи Николаевны и Пушкина. |
8 апреля 2005 года скончался известный петербургский писатель, драматург, пушкинист Семен Борисович Ласкин. Мы встретились с его вдовой, Ольгой Александровной Ласкиной, которая любезно согласилась дать интервью для нашей газеты.
Л. Г. Ольга Александровна, расскажите, пожалуйста, как начиналась творческая деятельность Cемена Борисовича?
О. Л. Он окончил медицинский институт и очень активно занимался медициной, даже написал кандидатскую диссертацию, но не стал ее защищать. Будучи еще студентом, он все время уходил в литературу. Но, тем не менее, 17 лет он проработал врачом. И когда его как консультанта вызвали к больному, а врач сказал: к вам пришел писатель, – а он уже писал, у него публикации были, книги, – то он на следующий день подал заявление. Представляете, такое сказать больному?! Он ждет консультанта, а ему говорят: к вам писатель пришел! И с этого момента Семен Борисович стал заниматься только литературой. Он очень много печатался в журнале «Юность». Там была опубликована его первая повесть о врачах «Боль других». Учился он в одной группе с Василием Аксеновым. Они вместе получили распределение в торговый флот, и, хотя должны были быть судовыми врачами, работали в разных деревнях по Беломоро-Балтийскому каналу. Визы для загранплавания им, как евреям, не дали.
Л. Г. А как вы познакомились?
О. Л. Познакомились мы очень смешно. Я раньше окончила институт, потому что... как-то раз он решил, что хватит ему учиться и остался на второй год, просто прекратил в школу ходить в 9-м классе. Потом, окончив первый курс медицинского института, он забрал документы и поступал в театральный институт на режиссерский факультет, причем он шел первым – все пятерки были. Когда его отец узнал об этом, он пришел к ректору и сказал: вы ему жизнь погубите, не принимайте его. И, когда Семен пришел смотреть списки, его там не было. Таким образом отец опять вернул его в медицину. Так он потерял еще год. И, когда они приехали в Приозерк на практику, я уже работала там врачом. После окончания института я попала в город Приозерск, была районным венерологом. Там мы и познакомились и довольно быстро поженились. У них даже на капустнике такая шутка была: «Кто на практике женился?» И все хором отвечали: «Ласкин!»
Л. Г. А быстро – это через какое время после знакомства?
О. Л. Через месяц. А может быть, и меньше! Он уехал в Ленинград на несколько дней и подал без меня заявление в ЗАГС. А через год у нас уже родился сын Саша. Вскоре я перевелась во Всеволожск, а потом уже в Ленинграде работала. А в Приозерске я после окончания института четыре года проработала.
Л. Г. А как можно жить так долго в таких городах, родившись, можно сказать, в столице?
О. Л. Очень легко. Когда я вышла из поезда, я была потрясена – асфальт! Я думала, что сейчас утону в грязи! Иду по асфальту, прихожу в центр города – стоят дома, там же от финнов много осталось... Мне дали комнату, работала я в поликлинике, выезжала в разные места...
Л. Г. А какие-то развлечения были?
О. Л. Вы знаете, развлекаться некогда было, потому что зарплата была очень низкая...
Л. Г. Но кино же тоже дешевое было.
О. Л. В кино мы ходили. По несколько раз даже. Там очень хороший кинотеатр, кстати, был. Библиотека была хорошая. Хозяйством мы не занимались. У нас была столовая, мы говорили «пошли в тошниловку». Рынок только по воскресеньям открывался, надо было в шесть утра вставать, чтобы что-то купить. Голодное очень было время. Я ведь в 51-м году окончила институт.
Л. Г. Как раз тогда начинались гонения на врачей-евреев.
О. Л. Да-да-да. Вот у нас главный врач был еврей – Гольдберг, и все говорили, что евреи плохие, а Гольдберг хороший. И так же было по отношению ко мне. Помню, кагда я первый раз повезла отчет в Ленинград, все приняли нормально, как положено. А уже в 53-м году стали придираться совершенно ни к чему – и не приняли. А я еще не слышала сообщения по радио.
Л. Г. У вас была откровенно еврейская фамилия?
О. Л. Оснас – литовская фамилия. Мой отец был литовский еврей. Да и внешне я не была очень похожа на еврейку.
Л. Г. А когда вы познакомились с Семеном Борисовичем, он знал, что вы еврейка?
О. Л. Не знаю. Это случайно получилось. Я там совмещала две должности. Помимо венеролога, была еще и патологоанатомом. И я как раз вскрывала труп, надо было давать заключение. Вдруг пришла группа студентов, и они стали что-то там шутить: симпатичная девочка и тому подобное. Я их всех выгнала. Ну а потом как-то стали общаться, они же были на практике. Жили мы там с врачами дружно, было много молодежи.
Л. Г. А вам было важно, чтобы ваш муж был еврей?
О. Л. Нет, об этом никто не думал. Отец у меня погиб на фронте в 42-м, мама воевала, была врачом. И, когда она в 46-м году вернулась с войны, я уже была студенткой 2-го курса. Мне было очень тяжело приучиться: куда пошла? когда придешь? что ты будешь завтра делать? Я же была самостоятельный человек. Всю блокаду прожила в Ленинграде, получила медаль «За оборону Ленинграда». А родители Семена Борисовича были очень рады, что я еврейка. И когда я поменяла фамилию, его отец был очень доволен, потому что жена его старшего сына не взяла фамилию мужа.
Л. Г. А что за человек был Семен Борисович?
О. Л. Веселый. Очень веселый, энергичный, писал капустники. Когда он был студентом, он в Малом оперном театре участвовал в мимансах – массовых оперных сценах, трешку зарабатывал. Он всегда был розовощекий, и в театре говорили: «Вот видите, как у него грим хорошо наложен». Он живой человек был. В более зрелом возрасте он очень увлекся живописью, много выставок делал. В этнографическом музее, например, он выставлял художников-евреев. Это была выставка, посвященная Холокосту. Он собирал графические работы художников 20-30-х годов; открыл нескольких художников, о которых вообще никто ничего не знал. У него есть книга «Вечности заложник» о художнике Василии Павловиче Калужнине. Если бы не Семен Борисович, то этот художник пропал бы. Все его работы валялись в Мухинском училище где-то между дверьми, и никто не знал, куда их деть: хотели их даже выкинуть... Потом он открыл художника Николая Макарова и довел его даже до Русского музея. Он был в командировке в Мурманске и случайно на выставке самодеятельных художников в кинотеатре увидел его работы и был потрясен. Потом Константин Кордобовский. В прошлом году было три его выставки – в Царском Селе, в Музее Достоевского и в Музее-квартире Пушкина, но этим уже сын занимался.
Л. Г. А каким Семен Борисович был в семейной жизни?
О. Л. С ним легко было жить. Он ни к чему не придирался, единственное, не любил заниматься хозяйством. Но я не предъявляла к нему никаких требований, поскольку мне не доставляла труда работа по дому. Ходил он иногда со мной в магазин, но всегда стоял в стороне, это его не волновало, никаких претензий к еде у него не было: что есть, то есть.
Л. Г. То есть вы понимали, что его дело – это литература.
О. Л. Совершенно верно. И если он сидел дома и работал, а мне надо было идти на работу в вечер, то я знала, что нельзя включать радио, трепаться по телефону. У него с 8 утра до часу-двух дня были рабочие часы. Потом он уже занимался другими делами, очень много выступал в школах, на различных мероприятиях – активную жизнь вел.
Л. Г. Вы сказали, что в 9-м классе он бросил школу. Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
О. Л. У него был приятель – Генка Стеклов, который окончил потом Институт иностранных языков и стал крупным переводчиком. Школа у них была около Охтинского кладбища. И они решили, что больше учиться не будут, ходили на кладбище и там сидели.
Л. Г. Родители не знали, что они не ходили в школу?
О. Л. Может быть, и знали, потому что один раз они поехали в кино, и вдруг в трамвай входит мама Семена Борисовича. «Вы куда?» «Мы в кино». А у него родители очень демократичные были, милые, хорошие люди: в кино – так в кино, нет занятий – едут в кино. Не было никаких репрессий. И они решили остаться на второй год в 9-м классе.
Л. Г. А когда вы столкнулись с еврейской жизнью?
О. Л. Вообще, я из рода Эйгеров?. Был такой знаменитый еврейский философ Эйгер. В «Шоше» Зингера, когда брат приезжает на свадьбу, он идет в синагогу и возвращается оттуда счастливым, потому что ему удалось купить «Респонсы» Эйгера. В Израиле, где мы, кстати, были с Семеном Борисовичем десять лет назад, есть даже общество Эйгеров. Семен Борисович всегда себя считал евреем, один раз даже ездил в Москву на какой-то еврейский съезд. Он сделал альбом «Художники-евреи Санкт-Петербурга», но альбом так и не вышел, не нашли средств на издание. У нас дома, кстати, есть талес и тфилин, оставшиеся от моего отца. Идиш, правда, никто из нас не знал, но кое-что из того, что говорили наши родители, когда хотели от нас что-то скрыть, мы понимали, поскольку знали немецкий язык.
Л. Г. А каков был круг литературных интересов Семена Борисовича?
О. Л. Он был очень разносторонний человек. Например, в театре комедии 20 лет шла его пьеса «Акселераты», было дано 600 спектаклей. Потом была пьеса «Полоумыч» на еврейскую тему, шедшая в театре «Балтийский дом». Это пьеса об учителе литературы Павле Наумовиче, у которого были некоторые странности, поэтому в школе все его звали Полоумыч. Эти пьесы по всему Союзу шли. Есть у него книга «Вокруг дуэли», в которой Семен Борисович доказывает, что Дантес был на самом деле влюблен в Идалию Полетику, а Наталья Николаевна в этой ситуации была ширмой. По его сценарию был снят фильм «Дела сердечные» о работе скорой помощи.
Л. Г. А на чем он основывался, когда писал о Пушкине и Полетике?
О. Л. Он много работал в архивах, даже ездил в Париж и встречался с внуком Дантеса, и тот ему дал несколько писем.
Л. Г. Вы действительно считаете, что Дантес был влюблен в Полетику?
О. Л. Конечно!
Л. Г. А почему же он тогда женился на Екатерине Николаевне Гончаровой?
О. Л. Начальник Дантеса же был муж Полетики!
Л. Г. Но ведь многие литературоведы не поддерживают эту версию о Полетике.
О. Л. Да. Даже в Пушкинском доме один раз и обругали. Он пришел домой с гипертоническим кризом. А в Германии, кстати, эта книжка получила премию. Наталью Николаевну он реабилитировал полностью.
*Рабби Акивы Эйгер (1761, Айзенштадт, Венгрия – 1837, Познань) – общественный деятель, талмудист, галахический авторитета, раввин Познани, основатель и глава крупнейшей в Европе ешивы, автор трудов «Указатель к Талмуду» (впоследствии включался практически во все издания Талмуда), «Хидушим» («Открытия»), комментариев на Мишну, Шулхан Арух и др.