|
|
Если спросить российского еврея, что такое «еврейский писатель», то в 30-40% случаев будет назван Башевис Зингер (чаще – только Шолом-Алейхем и Бабель). Если же спросить, может ли писатель быть одновременно еврейским и американским, то более половины ответят утвердительно. И, как пример, назовут Сола Беллоу и Ицхака Башевиса Зингера. Такое вот интересное сочетание... Для читающего российского еврея Зингер – писатель несбывшегося: всякий понимает, а если не понимает, то чувствует, что он-то сам или его родители, или родители его родителей вполне могли оказаться «там». И тогда он сам стал бы не тем, что он есть сегодня, а кем-то другим. И о наших, увы, российских безобразиях лишь с некоторым удивлением иногда читал бы. «Как же они там живут, бедные», – изредка думал бы он.
В литературно-публицистическом журнале «Нота бене», который издает в Иерусалиме знаменитый Э. Кузнецов («самолетное дело», если кто забыл), в номере 8 за апрель 2005 года опубликована статья Михаэля Дорфмана «Башевис-Зингер: портрет, который ни в какие рамки не укладывается». Иногда говорят, что о писателях не надо ни писать, ни читать, все, что они хотели сказать, – в их книгах. Есть прямо противоположная позиция – публиковать и смаковать личные письма, выяснять, какая поэтесса какого писателя не любила, потому что имела ээ... виды на его жену. В данном вопросе, как мне кажется, разумный подход лежит посередине. Потому что в книгах многое можно понять, только зная – в каких условиях, и понимая – почему. Зная, что орали толпы на улицах, понимая, почему плакали, поднимаясь на палубы.
Дорфман начинает свою замечательную статью с призыва «Поговорить о Башевис-Зингере, пока он еще не стал классиком, пока его портрет еще не добавили к иконостасу или, как по Талмуду, не построили вокруг него ограды, а его книги не покрылись пылью.» Этого, как мне кажется, можно не опасаться, и автор сам пишет (но в конце статьи), почему. Проблема смены окружающей культуры при эмиграции, классическая еврейская проблема, все более становится общечеловеческой проблемой. Мы, евреи, гонимые народной любовью, оказывается, торили дорогу миллионам и миллионам.
Дорфман пишет, что Зингер – писатель загадочный. Имя его пишут по-разному – но разве это удивительно? Непонятно, к какой литературе его отнести – а разве это обязательно? Заслуженно ли досталась ему Нобелевка, или же были более достойные, чем он, – а что, нет более важных вопросов? Так что дело не в загадочности. А в актуальности. Как захватывающий детектив, читается «исследование» об отношении к книгам Зингера среди американских евреев. И вообще об отношении к книгам среди ортодоксальных евреев Америки – мира, который, кстати, мы вообще знаем мало и плохо.
Естественно, автор излагает биографию Зингера, с – естественно – разными интересными подробностями, рассказывает об идишистской литературе и культуре того времени, об их связях с «вмещающей породой», как говорят минералоги, – с окружающими культурами. И некоторая упрощенность подхода вполне окупается занимательностью повествования, тем более, что статья Дорфмана – не наука, а публицистика. Нам же, знающим так мало, все пойдет на пользу. Тем более, что объем статьи и подробность изложения позволяют считать ее учебником (ну ладно, конспектом...) по истории «культуры идиш» в Америке. Автор анализирует историю языка, отдельные произведения и творчество Зингера в целом, его восприятие тогда и теперь, описывает и судьбу идиша в наше время. И произведения, и восприятие были отменно новаторскими и скандальными – по меркам того времени. Вот цитата: «Создавая свой мир, Башевис-Зингер пренебрегал веками устоявшимися искусственными границами между ученым и простонародным, между законом и преданием, между кодексом-галахой и мифом-сказкой-агадой. Рационалисты уличали писателя в вере в духов и бесов, хуже того, в манипулировании мрачной языческой мистикой, оплодотворявшей в первой половине ХХ века тоталитарные националистические движения во всем мире». Вот оно как...
По мнению Дорфмана, Башевис-Зингер внес колоссальный вклад в американскую культуру, проложив дорогу – опять это еврейское «проложив дорогу»! – эмигрантской литературе других народов, т. е. показав, что, как ее называют в американском литературоведении, «этническая литература» тоже существует. Успех Зингера на крупнейшем в мире американском книжном рынке открыл дорогу писателям-эмигрантам европейского, азиатского и латиноамериканского происхождения.
Разумеется, Дорфман подробно описывает полемику вокруг творчества и личности писателя, когда стало известно о присуждении ему Нобелевской премии в 1978 году. Так уж устроен человек, что именно такие события пробуждают интерес к книгам – на уровне от Нобеля до локального литературного конкурса. Людям нужен «повод», а главное событие в жизни многих, увы – когда что-то дали, и не мне, а другому. Автор подробно разбирает, чем был «силен» тот или иной претендент на Нобеля и делает вывод – «Башевис-Зингер, как и Шолом-Алейхем до него, действительно силен не стилистикой, не хорошо скроенной фабулой. Оба они приобрели всемирную известность не повестями и романами, а особым еврейским умением создавать и рассказывать короткие истории. Хотя даже самые средние романы Башевис-Зингера – это все же хорошие романы.»
Автор не обходит и «скользкие» вопросы. Если некоторая откровенность Башевиса-Зингера в описаниях любви нас, в значительной степени секулярных, вряд ли заденет, то его отношение к Катастрофе не вполне обычно и заслуживает отдельного разбора. Вегетарианство – личное дело каждого, но знаменитая фраза: «Там, где речь заходит о животных, любой человек становится нацистом. Для зверей каждый день – Треблинка» звучит, конечно, кощунственно.
В заключение своего эссе Дорфман резюмирует: «Писатель далеко не случайно получил свою Нобелевскую премию и стал для мира символом великой созидающей еврейской культуры. Всемирное признание и живой неослабевающий интерес к его творчеству – не только дань уважения вкладу идиша в мировую культуру. Личность Башевис-Зингера наглядно показывает универсальный процесс перехода с одного языка на другой, постоянно происходящее в еврейском народе в течение всей его многотысячелетней истории. Уникальный еврейский опыт опять особенно важен в стремительно меняющемся современном мире, где похожий процесс переживают сотни миллионов. Творчество писателя отразило, а во многом предвосхитило и сформировало, новые тенденции многокультурного мира, отрицающего иерархию культур, признающего равноправное сосуществование самобытных этнических и культурных единиц. Творчество Башевис-Зингера продолжает золотую цепь еврейской традиции, оберегаясь от грозящей его сынам опасности предаться фундаментализму, а с другой, его учителям и поводырям избегнуть окостенения и догматизма.»
К этому мало, что можно добавить. Разве что... Хорошо быть еврейским писателем! И вот почему. Писать для читателя, знающего и, более того, живущего историей – радость. Когда ты знаешь, что можешь написать «рабби Акива», «респонс», «Катастрофа (Шоа)», «Энтеббе», «Газа» – написать и знать, что тебя поймут. Всегда.