В культурной жизни русскоязычного Израиля почти одновременно произошло два знаменательных события – вышли две поэтических антологии на русском языке. Одна из них – под редакцией А. Кобринского – «Антология поэзии. Израиль 2005». Вторая, составленная М. Берковичем и Э. Ракитской, издана в Тель-Авиве и Москве, называется «Сто двадцать поэтов русскоязычного Израиля».
Первоначально А. Кобринским и М. Берковичем была задумана единая антология как возможность выхода к широкой аудитории для редко публикуемых авторов. Никто не представлял масштаба явления, с которым придется столкнуться. Многие годы на слуху были одни и те же имена. Как только стало известно о замысле, стихи, по выражению Кобринского, «хлынули, словно из небесных нор». Причем, хорошие стихи. Но поскольку в коллективе составителей обнаружилось несходство во взглядах, было решено разделиться на две группы и действовать самостоятельно. Это пошло только на пользу читателю, который получил еще более широкое представление о том, кто и как пишет стихи по-русски в сегодняшнем Израиле. Правда, по этой причине некоторые авторы вошли в обе антологии с одними и теми же текстами.
Разумеется, у каждой из этих книг свои особенности. Если говорить об идее, которая вдохновила составителей антологии А. Кобринского, то она касается уникальной судьбы русского языка в Израиле, конформизма и нонконформизма в искусстве. Составители старались быть терпимыми в подходе к присылаемым стихам. В составлении антологии А. Кобринского большую роль сыграл В. Тарасов, отбиравший для антологии поэтов-постмодернистов. По признанию составителей, в некоторые моменты казалось, что из идеи ничего не выйдет – уж слишком хаотично выглядела работа над изданием. Даже в атмосферу презентации антологии постмодернисты внесли свой дух раскованности. Но, на удивление, результат оказался весьма достойным и интересным.
В антологии Берковича-Ракитской постмодернистов нет. Зато во многих стихах этого издания присутствует мотив «света двуединого» – мотив корней, которые остались на культурной родине. Там поэты были «инвалидами пятого пункта», здесь – «русскими»... Разумеется, поэты не замыкаются на своих проблемах и бедах, есть место и любви, и жизни, и надежде. Составители считали, что поэт-еврей интересен не тем, что он думает о еврейском или русском вопросе, главное, чтобы тексты содержали сущность поэзии и соответствовали определенной творческой планке.
Уже ясно, что обе антологии займут серьезное место в литературе Израиля. Они вызывают размышления о том, что из себя представляет эта поэзия, удаленная от культурной метрополии, как она существует в инокультурной среде. По словам Феликса Гойхмана, написавшего предисловие к антологии А. Кобринского, ее собирательный образ похож на землю Израиля с высоты птичьего полета, сумасшедшую палитру, где слепящая белизна гор переходит в сумрачную зелень лесов, неспокойная синь моря в неподвижную сушь пустыни, россыпи золотых городских огней по ночам в полуденное ликование возделанных виноградников. Кого только нет в этой литературе – «традиционалисты», «авангардисты», «модернисты», «постмодернисты», «конкретисты», «концептуалисты» и многие другие. Но одно бесспорно – этот Ноев ковчег удачно держится на плаву.