Моя сестра Маша большого ума человек. Мехмат МГУ закончила с красным дипломом, но не в этом дело. Она всегда была вдумчивая и обстоятельная. До сих пор для нее нет простых вопросов и ответов. Все чего-то прикидывает, взвешивает, хотя дело очевидное. Правда, не помню, чтобы хоть раз ошиблась. В общем, настолько умна, что кажется немножко туповатой.
Может быть по этой причине, а, может, по какой еще, но первые четыре года в Израиле она работала на целуллоидной фабрике, паковала игрушки. Игрушка в пакетик – шшух, машинка для пайки – клак, пакет на конвейер – брык и на склад. Сестрица управляла машинкой для пайки. Такую завидную работу почти год искала. А потом четыре года, с одним выходным в неделю, по десять часов в смену и отпуском десять дней. Только на пятый год нашла работу по специальности – программистом.
А вот ее муж – в прошлом ведущий специалист по пьезоэлектронике – устроился сразу. На шинный завод грузить сажу и, похоже, там до пенсии доработает. На шестой год его за доблестный капиталистический труд Гудьир наградил бесплатной путевкой в Эйлат на три дня, с женой. А то, смешно сказать, почти не виделись. Смены разные, он с работы и спать, а сестра на работу. Так от йом ришон до йом шиши (с первого дня до шестого), а в субботу отсыпаются. Люблю израильтян за последовательность – всем олим хадашим предложат дело по уму, по плечу и по сердцу.
Все это произойдет потом, а пока сестра позвонила и попросила помочь, а заодно поговорить. Что-то стряслось, обычно они в моих советах не нуждались, сами умные. Помогать – да, на дачу перевезти и с дачи, а советы – сами с усами. Всего один раз обратились. Сестра решила из Москвы перебраться к маме в Питер, а с мужем не прописывали. Я и посоветовал развестись. Они встали на дыбы: Да как же так! Ой-вэй! Разводиться!
А что особенного, простая четырехходовка: развелась, прописалась, вышла замуж, прописала мужа. При этом ни на день не расставались. На мои невинные шутки о начале новой жизни и неожиданной свободе она шипела, как рассерженная кошка. А все полгода, пока длилась эта бодяга, волками глядели на меня уже вдвоем. Как будто я придумал эти мудацкие законы, положения и инструкции. В общем, если я считал сестру умной, но туповатой, она подозревала, что я потенциальный клиент больницы Кащенко. При этом она меня любила и сейчас любит. А чего не любить – близких родственников больше нет, а делить нам нечего.
Если нужен совет – значит дело серьезное. Я без проволочек прыгнул в тачку и погнал на Васильевский. Разной вкуснятиной пахло аж на лестнице. Вся плита была заставлена сковородами и кастрюлями. Намечалась большая жратва. Готовить сестра не умеет. Это не математика, на кухне соображать надо, фантазировать.
– Что за праздник в доме дяди Зуя? – Пропел я начало известной песни и включился в процесс. Украсить стол должна была «рыба-фиш». Сама фиш лежала на разделочной доске – трехкилограммовая щука. Чтобы сделать из нее искомое блюдо следовало немало потрудиться. Без должной сноровки и подходящего инструмента можно руки себе испоганить на много дней вперед. Так и есть, все ножи тупые. И что за таинственность, предупредила бы я захватил бы подходящий инструмент, ни черта не соображает... Я спустился к машине и извлек из-под сиденья клинок. Лежит себе, хлеба не просит, а сталь знатная – я им запросто гвозди перерубал, а использовал исключительно в мирных целях. В бою – не довелось.
Щука – рыба не самая вкусная, зато дешевая. Блюдо еврейской бедноты. Вообще, народные кушанья удивительно функциональны. К примеру, чурчхела и бастурма, исконное питание грузинских воинов: высококалорийны – орехи, виноградный сахар, мука, сушеное мясо. Места почти не занимают, хранятся вечно, минимум веса и никакой возни в походе. Украинцы вовсю мучное потребляют: галушки, пампушки, вареники – тоже понятно, житница России (в прошлом).
Вот и фаршированная щука. Возни с ней выше головы, зато дешево, вкусно, красиво и кашерно потому, что имеются плавники и чешуя. Кстати, вам, евреи: осетрина – не кашерная еда, т. к. реликтовые плакоидные пластины, покрывающие бока, чешуей не являются.
Приготовить фарш каждый дурак сможет. Набухай в мясорубку рыбное филе, булку, яйцо, зелень, лук, молока чуток, специй щедрой рукой и прокрути разок, лучше дважды. Вся сложность – срезать шкуру, не повредив ее. Составители кулинарных книг учитывают эту проблему и рачительно советуют: «повредив шкуру, зашейте место пореза». Экономщики! Праздничное блюдо, украшение стола со штопкой! Ну, уж нет. Если испортил фасад – твой удел рыбные котлеты, по крайней мере на этот раз. И чтобы этого не произошло, кроме сноровки, опыта и любви к людям, а без этой любви к плите лучше не подходить, требуется острый нож.
Я надрезал шкуру вокруг головы, снял ее чулком, выдрал жабры и отделил мясо от костей. Объяснив, что делать дальше, я вымыл руки, заварил кофейку и только тогда поинтересовался, что тут за хипиш. Сестра оценила мою выдержку и, в свою очередь, долго заваривала, потом закуривала, раскуривала, затягивалась и наконец сообщила, что у нас завтра помолвка. Бог ты мой! Племянница выросла, а я и не заметил. Совсем недавно наша родня и многочисленные гости, подпив слегка, ставили Ленку на табуретку и требовали стихов, а она вся в школьной форме и красном галстуке, с явным удовольствием, звонким пионерским голосом начинала про Ленина и счастливое детство. Я реагировал всегда одинаково, вскакивал, переворачивал стул и выходил вон из комнаты, проклиная по пути растлителей несовершеннолетних. Подозреваю, что доставлял компании дополнительный кайф.
– Погоди, какая еще помолвка, – быстро прикинул я, – ей же еще восемнадцати нет.
– А вот как раз через полгода и поженятся.
– А куда спешить? – Спросил я, – или уже поздно?
– Что ты! – Замахала руками сестра. – Все прилично, как ты мог подумать...
– А чего? Дело молодое – трах-бах, кстати, кто такой...?
– У Володи в отделе работает, ЛЭТИ недавно закончил.
– Вот видишь, а вы расстраивались. И на заводе люди есть.
Племянница закончила престижную французскую школу, первой в списке. Первую пятерку премировали поездкой в Париж. Можно себе представить подковерные игры, грызню, возню, гороно с райкомом. В общем, Ленку бортанули, «не успели оформить документы». Куда смотрели, когда в первый класс принимали, а в десятом классе пятерки в аттестат заносили? Хотя, пошла она в школу в олимпийский год – ослабление режима, а через десять лет – усиление. Кругами ходят. А, может, денег надо было дать на поездку? Но со мной не посоветовались.
Этот реприманд не послужил уроком и документы были поданы в университет на французскую филологию. Вот всем смешно, а у наших все серьезно. Я умолял пойти в педагогический, тем более, что в приемной комиссии были крюки, но куда там... Даже несмышленая племянница заметила, как изумились филфаковские тети, изучая ее паспорт. Впрочем, подошли гуманно, как они это понимали. Ведь как могли: поставить три пятерки, а за сочинение – два, например, за неполное раскрытие образа главного героя, прискребываться к запятым – это технологии вчерашнего дня. Тем временем экзамены везде закончены и год потерян. Они влепили ей пару на первом же экзамене, по профилирующему, по французскому. Дали время забрать документы и перескочить в другое место. Что сделала пай-девочка? Пошла к отцу на завод, в отдел информации, чтобы не сидеть на шее и подготовиться в университет на следующий год, как будто можно за год выучить французский на пятерку. Я понял, что еще года два-три и дело закончится институтом физкультуры, так как у нас еще первый разряд по теннису имелся. Недаром, ох недаром «меняю национальность на две судимости». С судимостями у нас в семье тоже все хорошо, а она не стала менять, и поступила в университет в Тель-Авиве, прибавив к французскому и немецкому, английский, арабский и иврит, естественно. И то, сказать по правде, нам ученые не нужны, нам нужны банкиры. Так что шаг назад, на завод, привел к двум шагам вперед.
– Ну, хорошо, – сказал я, – отдаем Ленку в чужие руки. А что за семья?
– Мама – еврейка, а папа из старинного дворянского рода.
Ну вот, чуть более вегетарианским стал режим, откуда ни возьмись появились потомки старинных дворянских родов. Да эти роды, кто не успел или не захотел сдернуть по-хорошему, расшмоляли еще в начале двадцатых комиссары в пыльных шлемах. А кого пропустили – настигли в тридцатые дорогие органы.
– Ну и чем нынче занимаются потомственные дворяне?
– Папа – физик, а маму зовут Эсфирь Наумовна.
Получилось остроумно. Это вообще смешная тема, чего ни коснись, просто обхохочешься.
– Ну что же, это утепляет образ претендента. И когда смотрины?
– Завтра.
– А, так вот зачем форшмак и фаршированная рыба? Скажем, что Ленка готовила.
– Это лишнее, – сказала рассудительная сестра, – у Ленки другие достоинства, а захочет готовить – научится.
– Все это чинно, благородно и замечательно, но ты ведь знаешь, как я не люблю всякий официоз. Они, небось, упакованы, состоятельны, родовитостью гордятся. Обрати внимание, ты толком не знаешь про них ничего, а то, что дворянский род уже усвоила. Начнут свой комплекс превосходства впереди паровоза двигать, нас «безродных» на место ставить, скажут чего-нибудь не то, а ты меня знаешь. Особенно под этим делом. И я выразительно щелкнул себя по горлу.
Да уж, она знала. Сколько раз меня оттаскивали от зятя, который, приняв на грудь, пускался в рассуждения о преимуществах социализма и передового учения. Явно назло мне, потому что не глуп, а кое в чем и поумнее. И не оттащили бы, не будь он родственником да не разные весовые категории – я в полутяже выступал, а Володя в кости тонок. В других случаях я мог дать в пятак по принципиальным соображениям. Хотя я не настолько человек принципов и чести, как мой друг Юрка Гольдман. Он просто средневековой чистоты человек. Заподозрит кого в покушении на святые истины и сразу бьет, а когда человек приобретет способность соображать, объясняет за что. Надо сказать, что более внимательных слушателей я никогда не видел. Я все-таки сперва объясняю «за что» – это не так убедительно.
Мою нелюбовь к официальным мероприятиям усиливала необходимость надевать костюм. Вся эта оснастка у меня была. В очередной поездке на чужбину я купил дорогущий костюм, рубашки и галстуки, но это была настоящая пытка. Штаны как на вырост – задница сразу на ширину плеч вырастает. Пиджак живет самостоятельной жизнью, отдельно от тела. Галстук душит, белоснежная рубашка с синтетикой наверно – весь мокрый в ней сидишь. Я, к тому же, опрометчиво взял костюм серого цвета, сидишь в нем как мешок с картошкой да еще пятно боишься посадить, и не закусить толком.
Когда я свой бизнес строил, фирму сколачивал, отношения с клиентами налаживал, все в костюме отсвечивал, боссом прикидывался. Через год подбил бабки и решил, что хватит притворяться, и влез в привычные джинсы, кроссовки, майки и свитера. А кого мой прикид не убеждает, могут, конечно, поискать себе другую фирму – только потом не рвите на себе волосы, когда вас нафоршмачат и кинут, по нашему обыкновению. По всему выходило, что я был лишним на этом празднике жизни, о чем я кротко поставил сестрицу в известность. Оказывается, она была к этому готова и ничуть не удивилась. «Вот об этом я и хотела с тобой поговорить», – сказала она.
– И чтобы оделся, как все люди, и галстук, и не пил – раз не можешь сдерживаться.
– Ну, ты, Машуня, из меня монстра не делай, могу и генералом прикинуться свадебным, только смысла не вижу. Без меня прекрасно договоритесь.
– Ты просто ненормальный! – Взвилась сестра, – простых вещей не понимаешь? Никаких особенных жертв от тебя не нужно, просто хочу, чтобы все как у людей – посидели, поговорили, познакомились. Они все придут, братья с женами, человек десять, а нас трое всего, неудобно даже, как бедные родственники.
Для нее это было действительно серьезно и не ее вина, что я такой, мягко говоря, принципиальный.
– Ну все, все, брэк! Сделаем как у людей, в лучшем виде, а что им про меня известно? Надеюсь, правду-матку не выворачивали, а то вся твоя затея выглядеть прилично – заранее обречена.
– Ленка сказала, что ты университет закончил и работаешь где-то инженером, а где – сам придумай.
– Так ты об этом хотела поговорить?
– И об этом, и обо всем другом, чтобы оделся и не пил, и чтобы все прилично было. Домой приедешь хоть на голове стой, а завтра, пожалуйста, сделай одолжение, я ведь тебя нечасто прошу.
– Да чего ты завелась? Я понимаю больше, чем ты думаешь. Кстати, у тебя есть уверенность, что они сами будут вести себя прилично?
– Это их дело, – неожиданно твердо сказала сестра, – а мы обязаны соответствовать.
Вот так всегда с женщинами, незаметно наползут и настоят на своем. Утешиться завтра было нечем – ни выпить, ни подраться.
– Так специальность и место работы могу сам выбирать?
– Выбери, выбери, сделай милость. – В ее голосе послышались снисходительные нотки, она победила. Мне оставалось развлечься выбором места работы. Люблю побыть Лжедимитрием.
Можно было без затей вспомнить о своей прошлой специальности - м.н.с. в институте физики, но это действительно было и потому скучно. Предполагаемый свекор-физик мог поинтересоваться темой и руководителем... никак это не годилось. Правда тем более не канала в данных обстоятельствах, хотя была круче любых выдумок. Нужен был нестандартный и беспроигрышный ход. Почему-то на ум пришло КБ Сухого (десертного, крепленого, двойного золотого). Небрежно так: «КаБэ Сухого». Звучало круто. Бросил и тут же сурово замкнулся: секретно! Сжечь до прочтения! Болтун – находка для шпиона! – остальное сами додумают. Неплохо звучал «Металлический завод имени такого-то партсъезда», правда, последнее слово пованивало, зато первое длинное, звонкое, тяжелое, враз бросало платиновый отблеск на мужественное лицо рассказчика. С конкретной специальностью можно было вообще не заморачиваться: секретно было все, везде и всегда. Наши передовые технологии (в существовании которых я сильно сомневаюсь) секретились, чтобы не украли то, что можно продать. Наш арьергард секретился, чтобы скрыть отставание. Секретились результаты переписи населения, миллионы тонн урожая, число больных и умерших, число ментов и гебистов, тем более соотношение тайных и явных – ну без этих сведений можно было прожить, они и без секретности солгали бы, просто по привычке.
В экспедициях мне приходилось пользоваться картами-километровками. На каждой стоял гриф «секретно» и за утерю предполагался срок. Как я ни старался, «привязать» эти карты к местности было невозможно. Впоследствии выяснилось, что для такой привязки нужен специальный код, который, в свою очередь, был секретным. Продолжение истории с картами доказало полную победу социализма над здравым смыслом. В Москве состоялся международный конгресс почвоведов. Вполне мирная профессия, и неотягощенные потусторонними раскладами американцы подарили нашему Ленинградскому институту почвоведения карты-километровки всей (!) Ленинградской области. Карты были сделаны со спутника, имели непревзойденное качество, и их можно было разглядывать через стереоочки.
Карты засекретили. Тогда я понял, что их шпионские игры – полная фигня, а многочисленные первые, особые, секретные – еще не знаю какие – отделы просто кормуха для сотен тысяч дармоедов. Поделать с этим ничего нельзя – их власть, но знать небесполезно. Так что лишних расспросов гостей можно было не бояться. Немного жаль – это лишало игру известного риска – все равно, как обманывать ребенка.
*****
Домой приехал вечером. Зарулил в синагогу, все равно было по дороге, пошустрить насчет кошера и попал в цвет. Удалось добыть бутылек какого-то сладенького пойла прямо из монастыря в Латруне. Свекрови должно было понравиться, украсить стол, и мне утешение. Я обещал ни капли того, что горит, а если бы сидел весь вечер с пустой рюмкой, могли подумать, что больной.
В синагоге пришлось задержаться, два часа ушло на обсуждение, что делать с «территориями», в особенности с сектором Газы. Президентов Израиля оказалось столько, сколько собеседников, и даже, волшебным образом, больше. Утомили. Еще на лестнице услышал междугородный звонок, в два прыжка добрался к телефону. Звонила Юта, берлинская подруга и подельница.
– Ты менья забиль, старий соблязнитель?
– Да как можно, Юта? Никогда в жизни!
– Гульяешь, а я вьесь вьечер звонью, звонью.
– Дык я к сестры, у сестре – родня все же.
– А ко мнье хочьеш?
– Всэгда хачу! – Я перешел на грузинский акцент, как бы изнемогая от страсти.
Эти мои анекдоты она хорошо знала.
– А я из Тегел (аэропорт) звонью, у нас эску... эскью... шпацирганг в Льенинград. – Банкиры гуляли и устроили чартер для желающих на три дня.
Черт возьми! Как некстати. Что с ней завтра делать? В наш состав она не вписывалась никак, а игнорировать ее я не мог, именно сейчас от Юты зависела заключительная часть нашей совместной банковской операции, подготовка к которой продолжалась полгода.
Одно время я занимался челночным бизнесом. Возил электроприборы в Польшу. Помню особенно ценились изделия из Резекне – дрели и электрорубанки (интересно, как он там, этот завод, небось развалился, не выдержав конкуренции с Бошем или с Блэк энд Деккер?). На эти деньги закупал в ГДР сервизы и светильники, и в Питере все быстро реализовывал, оптом. Оборачивал раз в пять и снова в путь. В Германии я не задерживался, но кое-что успел заметить. Если поначалу законопослушные немцы старались не связываться с русскими, то постепенно стали бомбить именно наших ребят. Полицейские все больше наглели. Оштрафовали за ремень на шестьдесят марок, а я его сроду не накидывал. А когда я попытался отшутиться, потащили в участок, продержали сутки и нагрели на двести. Народ немецкий, сроду невыездной (хуже наших) потянулся в Чехословакию, перебираясь оттуда в ФРГ. На ихнего вождя стали появляться недружественные шаржи прямо на стенах домов, и даже на Главной Стене, но самое неприятное – изменились банковские квоты на обмен рублей на марки. Сначала вдвое, потом впятеро, в десять раз, и даже этот мизер кто-то выбирал раньше меня. Как говорится, «повеял ветер перемен». Я и прикинул, а что если произойдет невероятное – Империя развалится (что произошло, в конце концов, я и помыслить не мог), Германии объединятся, от рубля останутся одни воспоминания. Менять свои рубли на доллары в Питере было неуютно. Статья за валютные операции продолжала действовать, а срок там был до восьми с конфискацией, что придавало энтузиазму правоохранителям, наверняка в доле с коммунистами стояли. Относительно судьбы вкладов в государственный банк я тоже не сомневался (у нас вообще легко прогнозировать – придумай что-нибудь поговнистее, умножь на десять и в самый раз будет).
А вот марка вполне могла уцелеть. Ее на черном рынке меняли десять к одному (доллару, разумеется), но после объединения вполне могли быть подвижки. И только выстроил я свою схему как немцы подсуетились и, не запретив обмен валюты юридически, прикрыли его фактически. Как на работу стал ходить я из банка в банк, разыскивая «коррумпированного чиновника», чтобы даже эту скудную рублевую квоту реализовать целиком из своего кармана. Экспансии мешало плохое знание языков, а способствовало – сплошь женский состав, если бы работали мужики я бы отступился. Найдя подходящую барышню до тридцати, незамужнюю (если не можешь этого определить сходу – тебе не место на передовой) и симпатичную (а как же!) я обращался к ней с какой-нибудь банковской чепухой, искренне благодарил и дарил ленинградскую шоколадку. Да-да, я из этого великого города, одинокий и таинственный незнакомец. После чего неизменно приглашал на бокал вина. Эвфемизм, в России это называется «вместе поужинать», а в Израиле «на чашечку кофе» («лекос кафе»). Ну и всякие маленькие хитрости, как то: дорогие часы засветить, мужским французским парфюмом сбрызнуться, тачку поставить по возможности напротив окон и подольше возле нее светиться. Конечно, идеально было бы смахивать на Пола Ньюмена или хотя бы на Алена Делона, но, чего Бог не дал – в аптеке не купишь.
На восьмой день клюнуло: «кто весел – тот смеется, кто хочет – тот добьется». Строгая барышня заулыбалась, и сразу стало ясно, что она моложе, чем казалась. Такое несоответствие возрастов было недостатком. Зато Юта жила в пригороде, одна (в Германии есть очаровательный обычай: с восемнадцати дети живут отдельно от родителей) и добиралась на работу полтора часа. И это несоответствие компенсировалось моей «девяткой», белой лебедью проплывавшей мимо пластмассовых «Трабантов» и «Вартбургов» – этого позора германского автомобилестроения.
Я быстро добрал разницу в культуре быта (я вообще быстро учусь). Двери на балкон в Германии открывали за ручку, а не толкали дверь куда придется – на двери остаются пятна и ее нужно часто красить. К обоям тоже нельзя прикасаться по тем же причинам. Юта тоже быстро добирала разницу и перестала падать со стула, видя, как я засасываю флакон доппелькорна без видимого ущерба для здоровья.
Я поделился с ней своими планами и встретил понимание. Обговорили ее долю и, хотя аппетиты ее быстро выросли, я не пожалел. Она подсказала блестящий ход: на рубли я покупал болгарские левы, сколько было в банке, а их, почему-то, без ограничений меняли на марки. Моя задача сильно упростилась. Вот такая у нас любовь с интересом получилась. Деньги, кстати, небольшие по нынешним меркам, ведь начальный капитал кровью и потом добыт, но и то сказать: умом, горбом и риском – это не бюджетные потоки тырить. А когда упала Стена и Юта начала менять наши марки: две восточных к одной настоящей, либэ унд фройндшафт укрепились неимоверно. Это был красивый бизнес, с одними положительными эмоциями, но рассказывать об этом было незачем и некому, тем более не потенциальным родственникам.
Теперь мне предстояло выпутываться из форсмажора: брать с собой Юту было никак нельзя – обещал сестре «вести себя прилично», а оставить Юту одну вечером в день приезда – тем более нельзя. Подумал: встречу утром, отвезу домой, за день ублажу как смогу, а пока будет отдыхать и перья чистить, смотаюсь на пару часов и сыграю роль приличного родственника.
Обломили меня с самого начала. Барышня повисела у меня на шее, но присоединилась к группе, которая дружно влезла в автобус. У них программа, а орднунг ист орднунг. Договорились на вечер, и совместный поход в гости приобрел грозную реальность. Я даже поежился, представив себе ярость сестры – ведь не поверит в стечение обстоятельств. Клоунаду с секретными НИИ тоже придется побоку, ну это дело десятое – выкручусь.
Вечерний наряд моей подружки меня добил: мини, бикини, шпильки, «бабетта» – представляю, как родят ежа потомственные дворяне с хасидами, а уж сестра.... На себя я махнул рукой – по делам вору и мука.
Так и получилось. Увидев нас вдвоем, Маша враз поджала губы, а челюсть выпятила. Нарочно – не получится. Зато племянница вся засветилась, нашла подружку. Волновалась, небось, первый бал Ростовой. Я попытался подкатиться к сестрице с объяснениями, но куда там – со скорбным выражением на лице она молча раскладывала куверты.
Гости прибыли на четырех машинах. Размах! Как и обещали – вся мишпуха. Церемонно перезнакомились, сели, выпили. Я наливал себе в крохотную рюмочку (сестра снабдила) сладенькое латрунское, гости чинно опрокидывали стопки с водкой, племянница оттачивала немецкий со своей новой подружкой. Похоже, пока никто не въехал – кто есть ху и кто здесь с кем, а потом это станет несущественно, по себе знаю. Надо только следить, чтобы стопки не пустовали.
Атмосфера мероприятия потеплела, наладилась беседа, зять зацепился с кем-то языком – нашли общих знакомых. Народ попытался выяснить, где я да что, но я отшутился. Уже потянулись курильщики на кухню и кое-где смеялись над анекдотами. Я молчал в тряпочку, как и обещал.
Сестра начала загонять присутствующих за стол, предстояла перемена блюд. Все расселись, приготовились, повисла пауза, Маша внесла горячее. В этой тишине папаша жениха, покрасневший от еды и выпивки, повернувшись ко мне корпусом, громко спросил: «Неужели ты меня не узнаешь?»
Я пригляделся: «Да что-то не припоминаю».
– А ты смотри, смотри внимательно! – С пьяной настойчивостью наезжал он.
Жена дернула его за рукав. – Да погоди ты, – отмахнулся он, и обращаясь уже к остальным, с каким-то непонятным восхищением – Как он обвел прокуратуру вокруг пальца! А-а-а, всем поучиться надо! Ни-че-го доказать не смогли и все же посадили парня, сволочи! Мы все болели за него, защитника выделили, жалобы писали!... Тебе трояк дали?
– Да, три года общего.
Маша побелела как белая стена.
– Ну вот, а говоришь не знаешь. – С пьяной логикой подытожил он.
И я узнал начальника нашего отдела. Ничего удивительного, с тех пор прошло лет пятнадцать, да и в те годы у меня с ним было мало общего. Небожители располагались в отдельных кабинетах, а мой уровень общения был, максимум, руководитель группы.
– Ну, а потом что? – Не унимался он, – как ты? Где ты?
(Хорош бы я был, прогнав свою тюльку о секретной работе в КБ Сухого если бы не Юта. Надо будет обязательно Машке рассказать. Не было счастья, да несчастье помогло.)
Мужик излучал искреннюю радость. Даже стало приятно за него и за себя, почему-то.
– Ну надо же! Вот так встреча! А я все смотрю: узнает, не узнает?
Он широко развел руки, как бы приглашая всех порадоваться вместе.
– А какой выдумщик был. У нас в отделе свадьбу играли, комсомольскую, так он им открытку подарил. В открытке окошечко вырезал и червонец приклеил, да так, что Ленин в окошечко и выглядывает. Так он ему кепку пририсовал! Ха-ха-ха!
Он окончательно развеселился. – Штатный стукач нас заявлениями бомбил, а мы их под сукно, под сукно! Ха-ха-ха! А пел как! Ты еще поешь?
– Пою.
– Ну так спой!
– А запросто.
Маша позеленела как зеленая трава.
Притворяться «порядочным» больше не имело смысла. Я потянулся к «Сабонису», плеснул в фужер, махнул и с огромным облегчением снял пиджак и галстук. После чего снял со стены гитару и запел «Таганку». Припев подпели хором. До чего музыкальны эти полукровки!
Через пару фужеров я догнал компанию.
– Ты Галича пой! – Разошелся папаша окончательно. – Эх! Каких людей сажали!
– А меня ведь еще раз укатали, собаки, – сообщил я, – права подделал, химией отделался.
Маша закашлялась, посинела и цвета уже не меняла.
Водка быстро закончилась. Жениха погнали к таксистам. Вернулся с двумя пузырями, и их прикончили не заметили как. Напелись до хрипоты, расходиться не хотелось. Оказалось, что живем по соседству. Договорились встретиться завтра, уже сегодня и продолжить праздник у них.
Свадьба состоялась в срок. Уголовное прошлое дядюшки ничему не помешало, а то, глядишь, и поспособствовало. Ведь не каждая юная леди имеет такого занятного родственника.
Рисунки Вадима Бродского