"Народ мой" №16 (404) 30.08.2007
Блокадный порыв
О ленинградской блокаде написано, озвучено и показано множество горестных воспоминаний, трагических сюжетов. Да, подобных тяжелейших испытаний было не так уж много в истории человечества. И всё-таки в описаниях той ужасной осадной поры больше говорится о героизме защитников великого города на Неве, их духовного мужества. Поистине правдиво и мудро сказано о том, что и тогда, в страшную военную годину, "музы не молчали". Это было неукротимое чувство оптимизма, помогавшее ленинградцам выжить и победить. История богата примерами необыкновенной силы духа жителей блокированного города. Вопреки всем тяготам люди тянулись к культуре, к её достижениям, которые сложились в предвоенные годы.
Хочу привести потрясший меня эпизод, связанный с моим братом Вениамином. До войны наша семья, состоявшая из родителей, бабушки и нас, двух сыновей, жила в Пушкине. Брат родился в 1924 году, а я - в 20-ом. Он прекрасно учился в школе, очень любил спорт, особенно гимнастику и лыжи. В числе отличников, по тогдашней славной традиции, его портрет неоднократно вывешивался на центральной аллее Екатерининского парка.
Ещё пятилетним мальчиком Веня стал учиться игре на фортепьяно. Кабинетный рояль был куплен буквально на последние деньги. Но потом мы нисколько об этом не жалели. Талантливый ребёнок быстро преуспевал. Нередко в летнее время, открыв окно во двор, он по просьбе соседей, отдыхавших на скамейке возле дома, исполнял произведения Чайковского, Глинки, Шопена, Шуберта и других классиков.
Ничто не мешало Вениамину добиться заветной цели - поступить в консерваторию. Он блестяще закончил десятилетку, получил по всем школьным предметам отличные оценки. Имел и необходимую музыкальную подготовку - сначала в домашних условиях, а затем в Ленинградском дворце пионеров, где учился у известного педагога по классу рояля Анны Германовны Райц. И в консерваторию его приняли, причём без экзаменов по общеобразовательным предметам. Его преподавателем стал замечательный пианист Александр Каменский.
Все мечты и планы рухнули 22 июня, когда германские фашисты вторглись в нашу страну. Пушкинским райкомом комсомола тогда руководила очень авторитетный в районе человек Фаина Октябрьская. И последовал призыв: "Молодёжь - в истребительные батальоны". Зная патриотический настрой и порывистый характер брата, я нисколько не удивился, что среди первых юных бойцов-истребителей - выпускников школ, молодых рабочих, студентов, милиционеров был и мой брат. Они патрулировали улицы, парки, чтобы поставить заслон на пути фашистских лазутчиков, парашютистов-диверсантов. Тем более, что фронт с каждым днём приближался.
Как складывались дальнейшие события? Об этом мне рассказал бывший начальник штаба одного из истребительных батальонов, которого я встретил, возвратившись после войны в город Пушкин. Узнав, что я брат Вениамина Шалыта, собеседник поведал мне такую историю. 16 сентября 1941 года, накануне вторжения в Пушкин, немцы были уже на окраине Александровского парка. Вениамин и его напарник по батальону и одноклассник Владимир Ратьковский стояли на развилке парковых аллей возле 45-мм противотанковой пушки. На двоих у них была одна винтовка, да и то учебная. Правда, на крайний случай имелись две боевые гранаты. И этот критический момент не заставил себя долго ждать. На опушке появилась цепь немцев. Увидев наших бойцов, фашистский офицер махнул им рукой, предлагая, видимо, бросить оружие и сдаться в плен. Всё решал какой-то миг. И, не дав фашистам опомниться, ребята выхватили гранаты. Одна полетела в сторону врага, другая - в сорокапятку, чтобы не досталась противнику. Воспользовавшись замешательством гитлеровцев, бойцы рванули в стороны.
Мой брат, скрываясь за кустами, под свист пуль сумел ползком и перебежками добраться до безопасного места. Он знал, что наши кадровые войска отошли к Пулковским высотам. И направился туда. Володя Ратьковский устремился в противоположную сторону, надеясь добраться до Пскова, где жила его бабушка. Наивный юноша полагал, что в тылу противника останется незамеченным и, быть может, благополучно доберётся до места. Уже после войны стало известно, что он погиб.
Вениамин Шалыт в районе Пулково примкнул к подразделению миномётчиков. И здесь сказалась его природная смекалка. Через несколько дней он уже свободно выполнял обязанности наводчика миномёта. Однако вскоре был контужен. Из госпиталя Веню, как не достигшего ещё 18 лет, перевели во внутренние войска. Он охранял мельничный комбинат. Потом по болезни из-за контузии и вовсе отпустили.
В Ленинграде Вениамин разыскал отца, мать, бабушку. Они ещё в августе сумели выбраться из Пушкина. Но жить с ними довелось очень недолго. Они не выдержали блокады, умерли от голода. А в те дни, когда ещё жив был отец, находившийся на казарменном положении, Вениамин задумал, на мой сегодняшний взгляд, невозможное, хотя я его вполне понимаю. Голод, недомогание не сломили его духовно. Он тосковал по музыке, роялю. И однажды сказал отцу: "Ты работаешь вместе с дядей. Спроси его, не согласится ли он одолжить на время пианино? Всё равно стоит без дела. Семья же у них эвакуировалась. Играть некому".
Об этом разговоре и о том, что было дальше, я узнал после войны. Дядя - человек добрый и отзывчивый - дал, конечно, своё согласие и назначил время, когда будет дома. В декабрьские дни 41-го года стояли жгучие морозы. Выйти надо было ранним утром, чтобы засветло вернуться домой. А путь был далёкий - с Лиговки до Морского проспекта на Крестовском острове. Тротуары и проезжая часть были в ту блокадную пору завалены сугробами снега. Да и обстрел мог начаться в любую минуту.
Всё это, однако, не остановило романтиков. Они понимали, что для доставки столь тяжеленного груза, как пианино, потребуются крепкие санки. Как раздобыть их? Подумали и решили обратиться к женщине-дворнику. "Пожалуйста, но за пайку хлеба", - ответила она. Пришлось отдать ей сэкономленный кусочек, оставшийся после смерти бабушки. Её месячную продовольственную карточку пока ещё отоваривали. Запряжённые в тяжёлые санки, путники отправились в дорогу. Никак не думали, что она окажется такой трудной и долгой. Только к вечеру, уже в сумерках, падая от усталости, дошли до места. Дядя, как договорились, был дома, но проворчал: "Я еле дождался вас". Все вместе они ухватились за пианино и докатили его до порога. А дальше …
Музыкальный инструмент для голодных и уставших людей оказался тяжелее, чем они предполагали. Из квартиры пианино вытащить не удалось. Грустно было у них на душе. Не сбылась надежда Вениамина снова соприкоснуться с музыкой, любимым искусством. В консерватории, куда он поступил, регулярные занятия в блокадное время не проводились. Да и ходить туда не было сил. И когда отец с сыном, огорчённые и еле живые, поплелись в обратный путь, мой мужественный брат, перенесший за те месяцы столько тягот и лишений, не выдержал и заплакал.
Спустя некоторое время, когда ослабленный организм немного окреп благодаря прибавке продовольственной нормы, брат решил проситься на фронт, хотя не достиг ещё призывного возраста. В военкомате дали добро, но сказали, что человека со средним образованием целесообразнее направить в военное училище, чтобы там он получил офицерскую подготовку. Об этом он сообщил мне в очередном письме. А в следующий раз написал, что их, выпускников, скоро отправят на фронт. На всю жизнь мне врезались в память такие слова: "Хочу быть там, где находишься ты". Буду мстить за ленинградцев, за смерть наших родителей". Это было одно из его последних писем. Через несколько месяцев родственникам пришла горестная весть о том, что в одном из боёв мой брат погиб.
Сегодня о нём напоминает многое: старинный царскосельский парк, где когда-то вся наша большая семья гордилась портретом Вени; школа в центре города, где он учился и где поныне в школьном музее хранится краткая история его жизни. Под стеклом моего письменного стола лежит несколько фотографий, на которых я вижу моего брата и совсем молодым, и уже в военной форме. Имя его я дал своему сыну. А в нашем Александровском парке стоит памятник там, где мой брат и его товарищи по истребительному батальону приняли свой первый бой.
Сайт создан в системе uCoz