За что расстреляли антисемита?

Много стран есть на свете других:
Те же птицы там в воздухе реют,
Те же зерна там в яблоках зреют,
те же косточки в вишнях тугих.
Есть многие страны на свете,
А родина только одна.
Джек Алтаузен

Стихи, которые вынесены в эпиграф, написаны выдающимся человеком, хотя поэтом он был небольшим. В основном, журналистом, работал в "Комсомольской правде", где заведовал литературным отделом, куда приходили Маяковский, Багрицкий, Уткин. До этого юный сибиряк, родившийся на Ленских приисках, потрудился и золотодобытчиком, и матросом на китайском корабле, который ходил по линии Шанхай-Гонконг, где его все звали Джек, а на самом деле звали его Яков Моисеевич Алтаузен. В 1923 году он приехал учиться в Москву, привез его туда другой поэт - Иосиф Уткин. Оба были популярны в молодежной среде, потому что поэзия тогда была как-то растворена в воздухе той эпохи. Для Джека Алтаузена поэтическое слово никогда не расходилось с делом: едва началась война с фашистами, он был на передовой, и в 1941 году, когда армия отступала и бойцов награждали не очень, он уже получил орден Красного знамени. А в 1942-м погиб в бою под Харьковом.

Но не он главный герой нашего повествования - он просто участник. А главным героем является другой сибиряк, из казаков, который тоже работал золотодобытчиком, был матросом и стал поэтом. Очень известным и очень популярным, стихи которого сегодня активно переиздают.

Пушкин утверждал, что гений и злодейство несовместны. Поэзия тоже никак несовместима со злодейством. Великий философ Николай Бердяев писал, что антисемитизм - это бездарность. Павел Васильев своей жизнью опроверг гениев: он был и ярым антисемитом, и талантливым поэтом. Увидит еврейское лицо - и с криком "жид" бросается в драку "спасать Россию".

В Высшем художественно-литературном институте пролетарских писателей имени В.Я.Брюсова в ту пору учились молодые люди, имена которых вошли в историю советской поэзии - Маргарита Алигер, Евгений Долматовский, Иосиф Уткин, Джек Алтаузен, и он, Павел Васильев. И стоило Васильеву увидеть еврейское лицо, он тут же бросался в драку. Особенно если был пьян, что случалось с ним довольно часто. И отпор получал не всегда. Тем не менее, поэтом он был необыкновенно талантливым и плодовитым. Его называли "вторым Есениным" и даже "вторым Лермонтовым".Так же, как и Лермонтов, он прожил 27 лет. На 28-м году жизни его расстреляли. К тому времени он успел выпустить поэму "Песнь о гибели казачьего войска", "В золотой разведке", "Люди в тайге". Поэма "Соляной столб" появилась в журнале "Новый мир", позже вышли поэмы "Кулаки" и "Христолюбивые ситцы". Чтобы не быть голословным, приведу отрывок из любовного стихотворения Павла Васильева, посвященного Наталье Кончаловской - в то время жене ныне здравствующего гимнописца и "Дяди Степы" Сергея Михалкова, будущей матери выдающихся кинорежиссеров Никиты и Андрона Михалковых. Васильев был в нее влюблен. Позже она вспоминала, что к судьбе поэта приложил руку и сам гимнотворец. Вот этот отрывок:

Необычно, зримо, поэзия так и прет из каждой строки, наполненной невероятно молодой экспрессией. Но были и другие стихи, которые в то время ходили по рукам:

Павел Васильев в "засильи жидов" обвинял Сталина, которого считал добрым гением и покровителем евреев. Подозрение вызвало и вот это стихотворение:

Как и Осипу Мандельштаму, ему не сошло с рук стихотворение про Сталина. Такое просто так не проходит. Его не раз судили за антисемитские выходки. Начиная с 1931 года, Васильева задерживали, арестовывали и допрашивали ежегодно по 1937-й. Он оскорбил Маргариту Алигер, набросился с кулаками на Евгения Долматовского. Иосиф Уткин дал ему отпор, а вот Джек Алтаузен как следует поколотил антисемита и настоял на том, чтоб его исключили из Союза писателей. Более того, поскольку Алтаузен был газетчиком, об антисемитских выходках Павла Васильева знала вся страна: газета писала о каждом судебном процессе над шовинистом. Особенно возмутило общественность то, что однажды в ресторане клуба литераторов Васильев ухватил двумя пальцами за выдающийся еврейский нос директора клуба Эфроса и водил его так по круглому залу ресторана. Так стал знаменитым нос Эфроса. Перед окнами особняка Максима Горького, которого Васильев считал еврейским покровителем, он в пьяном виде устроил устроил идиотские пляски и пел непристойные частушки:

Это самое приличное из того, что он пел. И Горький тогда сказал: "От хулиганства до фашизма расстояние меньше воробьиного носа". Один раз из тюрьмы Васильева вытащил Куйбышев. Другой раз он был осужден на три года, но как талантливый поэт срок получил условный. 3 марта 1937 года его уже арестовали всерьез. И не одного, а целую группу писателей-деревенщиков-почвенников. В нее попал и сын Сергея Есенина, малолетний Юра Есенин.

На первом же допросе Павел Васильев признался, что они готовили крестьянское восстание с целью убийства вождя народов. Артем Веселый собирался выкатить на Красную площадь пушку и лупануть по Кремлю. Надоели партия, вождь народов, колхозы. Он сообщил, что собирались убить Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Ежова. "Нам бы на три дня установить в стране фашизм, и мы бы вырезали всех евреев. Власть в СССР принадлежит евреям. Скоро посадим Сталина на штыки…".

На первом же допросе Васильев назвал всех соучастников "заговора", которых именовал не иначе, как "враги народа". Это поэты-деревенщики Клюев, Наседкин, Клычков, Макаров, Орешин, Никифоров…

Из собственноручного заявления Павла Васильева: "Я выслушивал их контрреволюционные высказывания и скрывал их от советской власти. Этим самым я солидаризировался с врагами и террористами, оказался у них в плену и таким образом предавал партию, которая только вчера протянула мне руку помощи и дала свободу… Однажды летом 1936 года мы с Макаровым сидели за столиком в ресторане. Он прямо спросил меня: "Пашка, а ты бы не струсил пойти на совершение террористического акта против Сталина?". Я был пьян и ухарски ответил: "Я вообще никогда ничего не трушу, у меня духу хватит". Теперь я с ужасом вижу, что был на краю гибели и своим морально-бытовым разложением сделался хорошей приманкой для врагов, намеревающихся толкнуть меня на подлое дело убийства наших вождей". Трудно сказать, писал ли это Васильев по доброй воле собственной рукой или под диктовку следователей Лубянки. Почерк, говорят, его, но теперь-то мы точно знаем, как варганились такие политические дела.

В деле о крестьянском заговоре есть показания свидетеля, который, якобы, на тайном совещании заговорщиков слышал, как Иван Никифоров сказал: "Русских писателей угнетают. Литература находится в руках разных Габриловичей, Файвиловичей и других еврейских писателей. Всё в руках евреев!". А Павел Васильев требовал выступить против еврейского засилья в искусстве. "Они жесточе иуд. Они грязнее и кровавее. Верхушка страны разбрасывается русским народом, как похмельный купец червонцами".

Судила их "тройка". Оперуполномоченный Павловский, рассмотрев следственное дело № 11245, установил, что Васильев Павел Николаевич был завербован участником террористической группы Макаровым Иваном Ивановичем для совершения террористического акта против товарища Сталина. Решение об окончании следствия было принято 11 июня 1937 года, а 14 июня Макаров и Васильев были приговорены "тройкой" к расстрелу. Дело, как всегда, слушалось трибуналом на закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты, без вызова свидетелей. 17 июля участники "заговора" были расстреляны в Лефортовской тюрьме. Так погиб Павел Васильев - талантливый поэт и злостный антисемит.

Сегодня заединщики-почвенники обвиняют в этом не сталинский культпоход против народа, а … евреев - "чахоточных гномов русской земли". Они пишут, что всему виной - "волчья зависть безродинных негодяев". Оказывается, не сталинская "теория" о том, что с ростом побед социализма обостряется классовая борьба, а "время 1937 года было взвинчено еврейской подозрительностью, еврейским криком об угрозе со стороны правых, русском национализме, русском шовинизме, русском монархизме, возможном русском терроре, заговоре против ВКП(б), против правительства и советской власти. И понятно, что любой русский человек, относящийся к себе с мало-мальским уважением - антисемит, черносотенец". Они пишут, что редакции газет и журналов, театры, институты были наглухо заселены евреями - не меньше, чем сегодня. Русские дарования натыкались на еврейский "от ворот поворот".

И во всем виноваты "копошащиеся жуки - евреи", и всё происходило "под гнетом сионистских сил". Естествен и вывод: "Не помогши евреям создать полноценную их республику или область, мы, русские, ратующие за национальный благоразумный расцвет русских, имеем врагов - среди евреев, захвативших наши русские очаги в культуре и науке, евреев, подозревающих каждый человеческий стон в национализме, фашизме, антигосударственности, хотя они, очень многие из них, покидая нас, застревают в США, Канаде, Германии, так и не дотянув до Израиля".

Иногда интересно читать прохановское и родственные ему издания. В них много любопытного. Антисемизм всегда был их знаменем, а борьба с ним - оправданием того, что они творили. А поэт Джек Алтаузен не ждал инспирированного суда над "группой террористов". Он просто бил их по морде, потому что любил свою родину-Россию куда как больше профессиональных патриотов и отдал за нее жизнь.