ОДИН ЭПИЗОД БОЛЬШОЙ ВОЙНЫ
За неделю
до войны, получив аттестат зрелости, я шагнул в жизнь. Чуть позже в свои
семнадцать стал добровольцем Народного ополчения. Себя считал подготовленным
бойцом, поскольку неплохо палил из духового ружья в развлекательных тирах.
Помнится нас, обмундированных и вооруженных укороченной винтовкой - карабином,
повели на стрельбище. Пришел мой черед занять огневой рубеж. Что ж, аккуратно
подложил сложенную пилотку под плечо, чтобы смягчить отдачу карабина. И
сразу понеслись шуточки ополченцев. Впервые услышал про еврейское ружье
с кривым дулом. Вчерашние мирные люди, они подначивали для настроения,
но сами стреляли никудышно. Из трех зачетных выстрелов мне удалось выбить
27 очков. Руководивший стрельбами лейтенант рассердился: что за фокус!
Приказал стрелять повторно, после чего меня наметили в снайперы.
Война повернула иначе. “Подвела” грамотность - был телеграфистом,
радистом, артиллерийским разведчиком и вычислителем. В 1941 году, после
того как под Псковом наступление Ленфронта притормозилось, 47-ю тяжелую
артбригаду 152-миллиметровых гаубиц-пушек, где был батарейным вычислителем,
перебросили на Карельский перешеек. Знойным летом наша батарея заняла позиции
в его глубине неподалеку от реки Вуоксы. Комбат, старший лейтенант Леонид
Дмитриевич Попенко, получил указание следовать с пехотой, чтобы вести корректировку
огня для обеспечения переправы через Вуоксу. Он выбрал двоих разведчиков,
а на случай сложных стрельб с учетом метеоусловий, когда надо вводить здесь
же поправки, прихватил и меня.
Скатившись с гряды высоких холмов на нашем берегу, пехота
под мощным артприкрытием довольно быстро форсировала реку. Для взаимодействия
с пехотой мы, артиллеристы, уютно устроились в финских весьма оборудованных
окопах уже на той стороне Вуоксы. И вот тут началось. Несколько суток шли
непрерывные кровопролитные бои - противник пытался сбросить все живое в
реку. Потери пехоты были ужасные. Увы, наша артиллерийская точка оказалась
не при деле: из-за чрезмерного сближения с противником возникла опасность
шарахнуть по своим.
Осталась позади длинная война. Вместо карабина у меня
прижился легкий автомат ППС с откидывающимся прикладом. В самом начале
боев я с автоматом извалялся в глине, и его заклинило. Тихо прислонил ППС
к стенке окопа, а из-под павшего солдата вытащил верный карабин. Стрелял
прицельно. Когда от усталости становилось невмоготу, палил, словно в тире,
для шума. На третий или четвертый день, признаться, мало что соображал.
Правое плечо от стрельбы занудно ныло.
Мою меткость, разумеется, заметили. Пехотный ефрейтор
попросил подавить пулемет. Комбат Попенко махнул рукой, мол, иди. Окопы
были необычайно разветвленные. Ефрейтора, несшего коробку с патронами,
поразило то, что мы ушли в сторону от стрелявшего пулемета. Помучившись,
я наконец-то выбрал фланговую позицию с отличным обзором. Хотел было одолжить
у ефрейтора каску. Тот замотал головой. Впрочем, трупов было более чем,
и надел каску со вмятиной от осколка.
Расстояние получилось, скажем честно, на пределе. Целился
тщательно. Для скрытности стрелял только вместе с пулеметом. Всадил в него,
наверное, пуль десять. Ничего не стоило продырявить расчет, однако перед
нами был последний резерв противника, так сказать женская гвардия...
На обратном пути заглянули в окопчик с хорошим бруствером.
Здесь находился командовавший остатками пехотного полка его начальник штаба
капитан (жаль, фамилию позабыл). Он осмотрел меня от косорылой каски до
заскорузлых ботинок с обмотками, дружески хлопнул по нывшему плечу и наградил...
трофейными финскими сапогами.
Накал боя снизился. Но положение оставалось отчаянным
- что если противник наскребет подкрепление. Внезапно комбат Попенко встрепенулся.
Сквозь нечастую перестрелку явно прорезался отдаленный рокот. Вскоре на
этой стороне показались переправленные просто чудом танки - тридцать четверки.
Противника только и видели.
Потом все враз смолкло. Ни выстрела. Ведь танки расчистили
дорогу, тогда почему прилипли к окопам? Почему не открываем огонь? Предательство??
Ах, дурак я дураковский! То Финляндия была выведена из войны, а ее президент
Паассикиви полетел в Москву с целью переговоров о мире.
На следующее утро Попенко послал меня за реку за водой и заодно капитально
отмыться. Странно, но меня, солдатика, вызвали аж в штаб артбригады. Переправился.
За грядами холмов стояли полнехонькие походные кухни - ждали едоков пехотного
полка. Лично меня накормили под завязку.
В штабе объявили о моем направлении в военное училище.
Сдали нервы - громко расхохотался. После войны пожалуйста. Вдруг чувствую,
как кто-то крепко взял меня за локоть: “Сынок, у тебя десятилетка. Ты самый
образованный в бригаде. Учись! Придет время - меня сменишь”. Командир 47
артбригады полковник Антон Андреевич Щербань улыбнулся в усы.
В Омске, будучи курсантом, виделся с приезжавшим на
побывку к своей эвакуированной из Ленинграда семье (еще мальчишкой бывал
у них) полковником Соломоном Фомичем Варгафтиком. Это он вел тот танковый
рейд вдоль Вуоксы. После войны Соломон Фомич уехал в Кишинев. Если он жив,
ему должно быть лет сто.
... Однажды нас, ветеранов, свозили на Вуоксу. Молча
постояли на последней гряде у братской могилы. Я всматривался в низину
на том берегу и силился разглядеть лабиринт окопов, совсем позабыв, что
минувшие десятилетия могли напрочь стереть следы войны.
Т.ЗАЛЕСОВ, капитан в отставке.
Апрель 1999г.