ОДА ПЯТОЙ ГРАФЕ
ОБ АВТОРЕ
Аркадий Фриднер (литературный псевдоним Аркадий Гайворон) - член Союза журналистов со дня его создания, более известен в Одессе, где он - рабочий-токарь - в 17 лет пришел в областную газету “Молодая гвардия”. С тех пор не прерывается его журналистская деятельность. И даже в годы Великой Отечественной его главным оружием было перо. Он был призван в газету действующей 9 Армии, в которой служил военным корреспондентом, а когда Армию расформировали - ответственным секретарем газеты 276 Темрюкской горнострелковой дивизии. Удостоен 14 боевых наград.
После войны А.Гайворон работал в одесской областной газете “Черноморская коммуна”, в которой заведовал отделом фельетонов, был ответственным секретарем редакции, а затем - заведующим редакции республиканского издательства “Маяк”. Он написал ряд книг о городе-герое: “Одесса, мой город родной”, “Одесса говорит: “Добро пожаловать” и др. Книги Арк. Гайворона издавались не только в Одессе, но и в Киеве, Москве, Ташкенте. А агентство печати “Новости” издало его книгу о городе-герое Одессе для иностранных туристах на пяти языках. Всего А.Гайворон опубликовал 12 книг, в том числе сборник фельетонов “Слово не воробей”.
В Ленинграде-Петербурге Гайворон, будучи на пенсии, продолжает журналистскую деятельность, принимает участие в работе совета ветеранов печати. Несколько лет он был нештатным корреспондентом “Ленинградской правды”, печатался в сборниках Лениздата, и ныне публикуется в московских изданиях, в петербургских газетах. А.Фриднер завершает работу над книгой “РОМАН-ГАЗЕТА” о журналистах и журналистике довоенного и послевоенного времени. Уже в семнадцать лет он опубликовал в журналах “Днипро” (Киев) и “Литературный Октябрь” (Одесса) повесть “Швейбеле” (“Спичка”). А в “Профиздате” вышла в 1964 году документальная повесть “Страницы жизни” о выдающемся токаре-новаторе Григории Семеновиче Нежевенко, неопубликованную главу из которой мы и предлагаем читателю. К сказанному остается добавить, что А.Фриднеру в октябре исполнилось 85. Редакция “Ами” сердечно поздравляет юбиляра и желает ему, прежде всего, доброго здоровья.
Мазлтов! И до 120!
Что? Антисемитизм в СССР? Боже упаси! Кто сказал, что
в нашей многонациональной стране, руководимой партией, на знамени которой
начертано: интернационализм, - ущемляют права евреев, считают их людьми
второго сорта? Чушь собачья!
Я помню: как только на Западе поднимали хипиш (шум)
по поводу “так называемого “еврейского вопроса” (во всех семи тысячах газет
и пяти тысячах журналов обязательно “так называемый” и обязательно “еврейский
вопрос” в кавычках, дескать, расскажите-ка лучше, господа хорошие, как
там насчет негров в Алабаме) - как только возникал этот шум, так на экраны
телевизоров вытаскивали элитную еврейскую пятерку - Райкина, Быстрицкую,
Бакланова, Гилельса и генерала Драгунского и проводили так называемую (вот
когда эти слова уместны) пресс-конференцию на тему: как хорошо быть евреем
в Советском Союзе! А комментаторы, демонстрируя их, как экспонаты на выставке
“еврейское счастье”, надрывались: евреи и негры всего мира, смотрите, завидуйте!
Вот где подлинное решение национального вопроса. О каком ущемлении прав
евреев может идти речь в великой и дружной семье советских народов, если
партия и правительство открыли им дорогу к вершинам науки, культуры и искусства.
И чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на участников этой пресс-конференции.
А смотреть на этих талантливых и благородных людей, которых грубо использовали
в политических играх, было жалко и обидно за них. Такие “смотрины” устраивались
каждый раз, когда “там” поднимался злополучный “еврейский вопрос”.
Слышу: так что вы хотите сказать? Что антисемитизм был
возведен в ранг государственной политики? Ну что вы! Официально - ни-ни.
Ни одного партийно-правительственного документа. Днем с огнем, как говорится.
Но зачем решения, документы, зачем оставлять следы, когда существуют анкеты?
А в анкете - Пятая графа. С ее помощью парт- и госчиновники могли творить
чудеса. И на вопрос: был ли антисемитизм, поощряемый сверху, при Советской
власти, - ответ напрашивается сам собой. Фактов, подтверждающих это, из
жизни только одного - моего родного города Одессы, треть населения которого
составляли евреи, я мог бы вспомнит сотни. Но я расскажу лишь одну историю,
известную мне не по наслышке, а взятую из собственной журналистской практики.
В Одессе, по Украине, а затем и по всей стране в 50-60-е
годы гремело имя Григория Невеженко. И теперь, наверняка, люди старшего
поколения его помнят. Подойдите на улице с микрофоном, как это сейчас практикуется,
к человеку 60-70-летнего возраста и задайте ему вопрос:
- Имя Григория Невеженко вам что-то говорит?
И, уверен, услышите в ответ:
- Невеженко? Не тот ли, известный на всю страну токарь,
который, кажись, вместе с ленинградцем Борткевичем стал зачинателем скоростного
резания металлов? И еще лауреатом был не то Ленинской, не то Сталинской
премии... А некоторые, возможно, даже вспомнят:
- А у меня книжечка о нем где-то пылится...
Да, тот самый. И была, была такая книжечка. И называлась она “Страницы
жизни”. И был он Лауреатом, и депутатом Верховного Совета, и членом ЦК
компартии Украины. И имя его было занесено в Украинскую энциклопедию...
Это все пришло потом. А открыла это имя одесская газета
“Черноморьска комуна”, в которой я в те годы работал. С ее страниц началось
его шествие к всесоюзной популярности и славе. Имя Невеженко замелькало
на страницах республиканской, затем - союзной прессы, а также на экранах
только-только зарождавшегося телевидения. И как было принято в те времена
- такого человека стали посылать в командировки по стране с целью распространения
опыта. И не только по стране, но и в страны социализма - ГДР, Чехословакию
и даже в Англию! И, конечно же, выдвигать в областные и республиканские
руководящие органы, представлять к званиям и наградам. Словом, он был наделен
всем набором почестей, каких удостаивались люди в нашей стране за высшие
достижения в труде. Кроме Героя Социалистического труда, к которому все
же был представлен. Но об этом потом.
В “Профиздате” в ту пору работал заведующим одной из
редакций мой друг Анатолий Карлов. И вот однажды Карлов позвонил мне в
редакцию. Поговорили о том, о сем, а затем он предложил мне написать для
“Профиздата” документальную повесть о лауреате Сталинской премии - новаторе
Григории Невеженко. С этого началось мое знакомство со знаменитым токарем,
перешедшее в продолжительные деловые и дружеские отношения.
Первым делом отправился на Завод радиально-сверлильных
станков имени Ленина, расположенном на одной из окраин Одессы - Ближних
Мельницах. Пошел в цех, на рабочее место токаря, которое, как писалось
в газетах, содержалось в идеальном порядке. Резцы собственной конструкции
- “невеженковские” и другие инструменты, - все имело свое место, ни одного
лишнего движения, счет времени велся на доли секунды, а точность резания
на микроны.
Затем стал изучать героя будущей книги более основательно:
бывать не только на заводе, но и ездить с ним на другие предприятия, куда
наперебой приглашали его для демонстрации метода скоростной обработки металлов,
и не на своем, как многим представлялось, особым, специально оборудованном
для рекордов станке, а на чужом и случайном. Стал чаще бывать у него дома
и приглашать к себе домой.
Григорий Семенович был коренастым крепышом, с чертами
лица типичного украинца - уроженца небольшого городка Голта (ныне Первомайск),
расположенного в глубинке Украины. Значительную часть населения составляли
евреи, потому что когда-то городок находился в так называемой черте оседлости.
Но вернемся к Невеженко. Некоторые нетерпеливые читатели
могут задаться вопросом: какое имеет отношение рассказ о новаторе к антисемитизму?
Имеет, и самое прямое, как к антисемитизму, так и к дальнейшей судьбе новатора.
Итак, все шло своим чередом: Григорий Семенович работал, продолжая наращивать
скорости. Вместе с ростом рекордов росла и его трудовая слава и общественное
признание.
Невеженко трудился так, что его собирались представить
еще и к званию Героя Социалистического труда. Я приближался к завершению
книжки о нем. И в тот момент, когда рукопись была отправлена в Москву,
в Одессе разразился скандал. Скандал серьезный, но тихий, без широкой огласки
(в печать не просочилось ни строки), внутрипартийный аппаратный скандал.
Повод, на первый взгляд, был пустяковый: поскольку Григорий
Семенович стал фигурой заметной в республике и стране, его имя нередко
упоминалось в печати, а биографические данные как депутата Верховного Совета
Украины не составляли тайны и были доступны всем. И вот однажды в обком
партии приходит письмо, автор которого назвал себя жителем Первомайска,
то есть, земляком Григория Семеновича. Содержание письма было таково:
В одной из газет он случайно прочел материал о депутате
Верховного Совета Невеженко. Если это тот самый Невеженко из Первомайска,
- сообщал в органы земляк-доброхот, - то он является сыном известного у
нас кузнеца Самуила, а не Семена, и по национальности он еврей, а не украинец,
как сказано в газете. Одно из двух: либо газета ошибочно указала национальность
депутата и члена ЦК Компартии Украины, либо она сознательно вводит в заблуждение
партию и общественность республики.
Вот такое письмо радетеля за чистоту передовых рядов
строителей коммунизма прибыло в руководящий партийный орган. Но Бог с ним,
с этим доносом. Дело в другом: как на этот донос отреагировали в высоких
партийно-государственных инстанциях. А в этих инстанциях поднялся настоящий
переполох. Представляете, какой конфуз: по разнарядке, спущенной сверху,
требовалось делегировать в высшие органы власти рабочего-украинца, а подсунули
еврея! Где была бдительность, почему проглядели, как могли такое допустить?
И если другие письма и жалобы трудящихся мариновались
месяцами и годами, то на этот “сигнал” партийные органы реагировали с завидной
оперативностью. Незамедлительно письмо из обкома было направлено в Ильичевский
райком. Из райкома - звонок секретарю парткома завода - срочно явиться
вместе с Невеженко. Звонок этот их не насторожил: новатора не раз в рабочее
время отрывали от станка на различные мероприятия. И на этот раз, ничего
не подозревая, он явился в райком. Если раньше работники райкома и даже
секретари приветливо встречали его и говорили с ним уважительно, чуть ли
не заискивая, - все-таки член ЦК, а они всего-навсего партаппаратчики,
- то теперь зав. Орготделом был с ним подчеркнуто официален и сух. Процитировав
нужное место из письма земляка, потребовал письменного объяснения по существу
изложенных в доносе фактов.
Какой-то миг на лице Григория Семеновича отразилось
недоумение, когда же до него дошел смысл письма и слова заворга, Невеженко
как можно спокойнее и сдержаннее ответил:
- Насколько я понимаю, меня подозревают в подлоге, в
сокрытии национальности, мол, решил примазаться к украинскому народу с
карьеристской целью. Так, что ли? Так вот мой паспорт: я получил его еще
в Первомайске в те годы, когда я и помышлять не мог ни о каком депутатстве,
ни о лауреатстве. И когда в партии не было антисемитизма, - хотел добавить,
но сдержался. - Вот мой паспорт, и в нем указано то же, что и во всех моих
анкетах.
Наступило неловкое молчание. Сконфуженный заворг все
же пытался сохранить “партийное лицо”, и требовать объяснений “по существу”
и приведения паспортных данных в соответствие с истиной. Наверное, обком,
не скупясь на командировочные, уже послал в Первомайск комиссию, чтобы
докопаться до этой самой “истины”, - подумал Григорий Семенович, и ответил:
- Хотите - проверяйте, а я менять ничего не стану. Но
если даже допустить, что мой доброжелатель прав, все равно не пойму, из-за
чего такой переполох? Меня, между прочим, награждали и избирали разве за
принадлежность к той или иной национальности? И от того, отец мой Семен
или Самуил, обрезанный он или нет, не зависит, как я режу стружку и какие
резцы для этого сконструировал.
И категорически отказавшись что-либо менять в своих
анкетных данных, Невеженко покинул здание райкома.
Ах, каким наивным человеком оказался Григорий Семенович!
Талантливый токарь-самородок, прекрасно разбиравшийся во всех тонкостях
своей профессии, он плохо знал аппаратную жизнь, хотя и был вхож в коридоры
власти. Не знал он, рабочий-токарь, коммунист, искренне веривший в Ленина,
что для партчиновника гораздо важнее и авторитетнее Синица (первый секретарь)
в обкоме, чем Ленин в мавзолее. Он не знал и того, что для партаппаратчика
Пятая графа в сто раз важнее, чем увеличение скорости резания металлов
в 500 и даже в тысячу раз! Конечно, партийному чиновнику лестно было докладывать
наверх о рекордах, а если таковых не было, то выдумывать их. Но соблюдение
Пятой графы в дальнейшей судьбе и карьере чиновника играло куда большую
роль. Ему грозило обвинение в потере бдительности, в незнании кадров, в
сокрытии от партии важных сведений, и еще Бог знает, чем это ему грозило,
- вплоть до потери должности и партбилета.
Многие из нас мечтали о том времени, когда под звуки
торжественного марша будут похоронены в одном склепе близнецы-братья -
Пятая графа Анкеты и Шестой пункт Конституции. Я верил в то, что когда
мой сын вырастет, его не будет преследовать слово “жид”. Я питал надежду
- когда подрастут внуки, - в обновленном демократическом обществе не будет
места историям, подобным невеженковской. Но я жестоко ошибся и в первом,
и во втором случае. Более того. Слушая разнузданные антисемитские спичи
Макашова на митингах, я начинаю думать, что мы вернулись не в “тихий” антисемитизм
недавних времен, а в погромный черносотенный антисемитизм дореволюционного
времени. Глядя на макашовские сборища, мне вспоминается история, рассказанная
Шолом-Алейхемом, - как мужики одной деревни собрались “на майдане возле
церкви” на сходку, чтобы обсудить вопрос, как в их селе покончить с антисемитизмом.
Долго на солнцепеке не могли они найти решения, пока один из них уже под
вечер не предложил: “Чего это мы цельный день голову ломаем? Знаете что,
мужики? Сколько в нашем селе евреев? Трое. Давайте мы их убьем и враз покончим
с этим, как его антисемитизмом”. Макашов с его призывами на сходках организовать
“движение против жидов” мне видится прямым потомком того темного мужика.
Другие, более образованные, лидеры КПРФ придерживаются изобретенного их
предшественниками “анкетного” антисемитизма, жертвой которого стал токарь-новатор
Григорий Невеженко.
Он, как и заявил в райкоме, ничего не стал менять ни
в паспорте, ни в анкетах. Но зато отношение к нему в руководящих инстанциях
резко изменилось. Как по команде (а может быть и по команде) его имя стало
исчезать со страниц печати, он как-то сразу стал всем неинтересен: перестали
приглашать в президиумы и поездки, выдвигать в областные и верховные власти.
Звезда славы зачинателя-новатора угасла, а Звезды Героя так и не удостоили.
У него осталось лишь то, чего лишить даже партчиновникам не под силу: токарный
станок и Мастерство. И, выйдя на пенсию, он продолжал демонстрировать его
с таким же блеском как и тогда, когда пребывал в зените славы.
Конечно, в рукописи, посланной в “Профиздат”, об этой
истории нет и не могло быть ни слова. В те времена нельзя было допустить
даже мысли об опубликовании подобной истории. Но поставить издательство
в известность о партийных “раскопках” в биографии героя книги был обязан,
чтобы оградить сотрудников от возможных неприятностей. К счастью, они оказались
людьми здравомыслящими, нормальными, и, если хотите, в тех условиях, смелыми.
И книжка вышла в свет. Так что этот материал прошу воспринимать, как неопубликованную
главу к давно вышедшей документальной повести.
Аркадий ФРИДНЕР
(Арк.ГАЙВОРОН)