Б.М.Калаушин. “Memoires”

    Предлагаемые читателям страницы я получил в апреле 1999 года от художника Бориса Матвеевича Калаушина. Он тогда уже сильно болел, в очередной раз ложась в больницу, передал мне кусочек о разговоре с Вениамином Зускиным из своих неопубликованных мемуаров.
    В последнее время вышло несколько исследований по материалам КГБ, в которых в той или иной степени речь идет о закрытии ГОСЕТа, об убийстве С.Михоэлса, аресте В.Зускина и т.д. Это книга Г.Костырченко “В плену у красного фараона: Политическое преследование евреев в СССР в последнее сталинское десятилетие” (М. 1994), “Верните мне свободу!”: Мемориальный сборник документов из архивов бывшего КГБ” (М. 1997) с делом Вен. Зускина и, наконец, книга В.Левашова “Убийство Михоэлса”, выпущенная в серии “Русские тайны” (М. 1998). Но ни в одной из них нет ни слова о том, что И.Сталин хотел отправить ГОСЕТ в Израиль.
    Не нашел я упоминаний об этом разговоре ни в автобиографической прозе А.Мариенгофа, ни в “Амбарных книгах” Евг.Шварца, не писала об этом и Е.Катерли. Но й меня нет никаких сомнений в том, что такой разговор произошел. Да и с какой стати его надо было бы выдумывать Калаушину? Он лицо совершенно незаинтересованной. Вероятно, когда материалы из архивов КГБ будут более доступны, найдется объяснений и этой загадки.
    Напомню краеугольные даты предшествовавших и последующих событий.
    Соломона Михоэлса убили 13 января 1948 года, Израиль был провозглашен 14 мая, гастроли ГОСЕТа им. С.Михоэлса в Ленинграде проходили в июне, во время которых и происходил это разговор, а 14 ноября следующего, сорок девятого, был закрыт ГОСЕТ, как собственно, и все остальные действующие тогда еврейские театры.

    День был ясный, солнечный, у стола в шезлонгах расположились дамы, с Тамарой Даниловной и детской писательницей Катерли, а чуть сбоку - Евгений Шварц с дочерью, а в голове стола драматург Исаков и Анатолий Мариенгоф оживленно обсуждают театральные новости с только что приехавшим москвичом, режиссером Зускиным.
    Только что сняли какие-то пьесы в московских театрах, репетиции не дожили до премьер, и эти новости очень волнуют наших драматургов. Один Евгений Шварц невозмутим, он верит в свою звезду и в звезду Николая Акимова.
    Невозмутим и Зускин, он больше похож на министра, чем на режиссера.
    Импозантно сидит в шезлонге, нога на ногу, выставив вперед ногу в изящном ботинке, откинувшись на спинку и являя взору роскошную рубашку с великолепным галстуком, со сверкающей защепкой с бриллиантом; одна рука отведена эффектным жестом с папиросой, дымящейся голубым дымком и в длинном мундштуке, другая рука выводит в воздухе фиоритуры, рисуя символические знаки, синонимы рассказываемого; мелькают блестками и огромные запонки на широких манжетах; он выглядит настолько комильфо, как будто бы только что с дворцового приема.
    Импозантен и его рассказ, эффектный и величественно плавный; я никогда не слышал более респектабельных интонаций, богатых модуляций, разве что у Качалова, барски великолепного и актерски игривого; дойдя до какой-то степени возникающего пафоса, катарсиса, Зускин устало снижает тон, как бы вспоминая, что он не на сцене - и снисходя до немногих слушателей, завершает импровизированным полувздохом, как бы отстраняясь от сказанного, полуиронически, полупокровительственно, снижая пафос, но оставаясь на Олимпе...
    - А Еврейский театр? - волновался Исаков. - Я слышал, Еврейский театр переезжает в Израиль?
    - Как можно, - актерски переливчато рассмеялся Зускин, - московскую публику - и оставить без Еврейского театра?!?
    Он медленно отряхнул пепел и сделал жест рукой, означавший - “никак невозможно”.
    - Но я все же слышал, - Исаков был настойчив, - что Еврейский театр переезжает в Тель-Авив...
    - Вот об этом мы и ведем переговоры, - вельможно обронил Зускин.
    - С кем?
    - Как с кем? С правительством, - со Сталиным, - в этом была актерская кульминация: слова “со Сталиным” Зускин произнес обыденно, тихо, без нажима, как бы давая понять, что вести переговоры со Сталиным - для него дело обыденное, простое.
    На миг все смолкли, оценивая значение сказанного.
    - Торги с властями опасны, - неожиданно произнес Евгений Шварц, как будто читая какой-то эпиграф (или эпитафию)...
    - Почему же? - встрепенулся Зускин. - Мы выдвинули требования разумные, обоснованные, взаимно-приемлемые. Мы выдвинули условия, при которых наш театр сможет эффективно работать - и в Тель-Авиве, и в Москве.
    - И там и здесь?
    - И здесь, в Москве, и там, в Иерусалиме и Тель-Авиве... разумно сохранить наши обычные сезоны в Москве - скажем, с сентября или октября до первого мая, - а май-июнь-июль-август давать гастроли там, там это время для спектаклей наиболее эффектно, а для москвичей - наш привычный сезон.
    - Ох, и жарища там, наверное!
    - Жара - да, но там она переносится легко... Хотя многие ее боятся, боятся ехать... Но это пойдет! Многие боятся бросать московские квартиры... Так мы добились - (многозначительная пауза) - чтоб нам оставили квартиры в Москве - дали новые квартиры в Тель-Авиве.
    - Ого! - воскликнул Исаков. - Не слишком ли жирно?
    - Нет. Просто вполне разумно...
    В это время Израиль был вопросом номер один. Великобритания не хотела отдавать оккупированную зону. Израиль добивался независимости, СССР признал Израиль первым - в первый час провозглашения независимости, немедленно начал снабжать Израиль оружием, добивался признания независимого Израиля в ООН, требовал убрать английские войска, передать Израилю Иерусалим...
    Современная история любит неожиданные зигзаги. У Сталина с Израилем не получилось того, что получилось с “советизацией” Чехословакии. По разумению Сталина - “кто не нами, тот враг”. Кто “не выполнил задания” - “изменник”, “враг народа”. Члены Еврейского комитета были арестованы и расстреляны. Жена Молотова Жемчужина была сослана в лагерь...
    В 1968 году Альтман открыл в ЛОСХе свою выставку и показал на ней портрет В.Зускина “В роли доброго ангела в спектакле Десятая Заповедь” и известный портрет С.Михоэлса (1927). В трактовке Альтмана это прежде всего местечковые евреи-актеры, каковыми они и были, - не шекспировский король Лир, не тот элитарный вельможа, каким явился перед нами в Комарово импозантный Зускин, - в трактовке Альтмана это местечковые евреи, упорные трудяги, способные выполнить любую роль. Сродни портным или молочникам из пьес Шолом-Алейхема, скособоченно-косолапые, но способные на все. Элегантность элитарного Зускина даже как-то вырвалась из этой сути. Но это была маска актера. Трудоемкое карабканье верх, затем - крах...

1999

    Б.М.Калаушину более всего запомнилась “поза” Зускина, возможно, с годами несколько трансформированная в памяти, как наиболее яркая черта. Для меня самое важное - переговоры ГОСЕТа и В.Зускина, после гибели С.Михоэлса ставшего художественным руководителем театра, о несостоявшейся работе в Израиле. Есть в этом отрывке и небольшие исторические погрешности, о которых я говорил художнику. Но более подробный разговор откладывался на осень. Да так и не состоялся.

Публикация и комментарии
Евг.БИНЕВИЧА
Сайт создан в системе uCoz