НЕИЗВЕСТНЫЙ ШАГАЛ

     Марк Шагал был женат дважды. Об этом знают все. Но мало кому известно, что у Шагала был продолжительный роман с еще одной женщиной, которая родила от него сына. Эту страницу жизни художника приоткрывает новая книга о Шагале, написанная его другом Яаковом Бааль-Тшувой...

Яаков Бааль-Тшува

     Есть в жизни Шагала период, который на протяжении многих лет был скрыт от любопытствующих: кроме Бэллы и Валентины, двух женщин, на которых Шагал был женат и которых любил, у него была еще одна возлюбленная. Ее имя – Вирджиния Макнилл-Хаггард. Она была рядом с Шагалом долгие семь лет, родила от него сына, но никогда не была связана с ним узами брака. Сына Вирджиния назвала именем Дэвид – в честь брата Шагала, умершего совсем молодым, но фамилию он носил Макнилл – фамилию матери, оставшуюся у нее от первого замужества. У Дэвида есть на то по крайней мере одна веская причина: отец практически не виделся с ним. В частности, потому, что этому противилась Валентина.
     “Валентина была категорически против того, чтобы этот период жизни Марка Шагала стал достоянием гласности, – пишет Яаков Бааль-Тшува в своей новой книге “Шагал”, богато иллюстрированной работами художника. – Поэтому те, кто интересовался жизнью и творчеством Шагала и хотел писать об этом, остерегались затрагивать тему его отношений с Вирджинией”.
     Бааль-Тшува признается, что в первой своей книге о Шагале он тоже не решился писать о тайном романе художника, и только кончина Валентины позволила приоткрыть завесу тайны.

Шагал с Беллой. 1934

     Роман Шагала с Вирджинией Хаггард начался в Соединенных Штатах, где художник жил после кончины своей первой и горячо любимой жены Бэллы (она умерла в 1944 году в результате осложнения после гриппа). Утрату Шагал переживал очень тяжело: он, для которого рисовать было так же естественно, как дышать, на протяжении девяти месяцев не сделал ни единого штриха. Он целыми днями просиживал у окна, из которого открывался вид на реку. Мольберты с эскизами были повернуты к стене. Дочь Шагала Ида, тревожась за душевное здоровье отца, наняла экономку – поразительно красивую молодую женщину, чтобы та позаботилась о нем.
     Ида вовсе не рассчитывала на то, что отношения Шагала и экономки перерастут в роман: Хаггард была замужем и воспитывала пятилетнюю дочь. Ее муж-шотландец, художник и театральный оформитель, временами впадал в депрессию и не мог работать, поэтому Вирджинии, дочери бывшего британского консула в США, приходилось самой обеспечивать семью. Шагалу было тогда 58 лет, Вирджинии – 30 с небольшим. Художник не мог не оценить утонченную прелесть молодой женщины, но на первых порах, очевидно, не сознавал этого в полной мере. Вирджиния была для него, скорее, лучом света, скрашивающим его одиночество. Когда она подавала Шагалу еду, он всегда просил ее присоединиться к трапезе... Роман между Шагалом и Хаггард начался еще до того, как она развелась с мужем, да и Дэвид родился, когда Вирджиния все еще состояла в браке.

Шагал и Вирджиния, Канны,1951

Марк Шагал, Вирджиния Хаггард и их сын Давид

     Вирджиния Хаггард живет сейчас в Бельгии. Яаков Бааль-Тшува несколько раз встречался с ней во время работы над книгой, и она рассказала, что жизнь с Шагалом была для нее очень нелегкой. Ее тяготила роль “мужниной жены”. Кроме того, среди свойств характера великого художника не последнее место занимала скупость: он, чьи работы при жизни выставлялись в Лувре, был одним из самых богатых художников столетия, но с содержимым своего кошелька расставался крайне неохотно.
     В 1948 году Шагал познакомился с бельгийским фотографом-портретистом. Тот стал часто захаживать в дом к художнику и постепенно завел за его спиной интрижку с Вирджинией Хаггард. Шагал, надо полагать, не подозревал о том, что его возлюбленная ведет двойную жизнь. Во всяком случае, Вирджиния только спустя три года, в 1951-м, официально развелась с Макниллом и тогда же оставила Шагала ради возлюбленного-бельгийца. Она забрала сына и отказалась от 18 работ художника, подаренных ей в разное время, оставив себе лишь два его рисунка. Шагал был глубоко ранен разрывом с Вирджинией – ведь он любил ее всем сердцем.
     В 1986 году, спустя год после кончины Шагала, Вирджиния опубликовала небольшую книгу о своих отношениях с художником. Книга не вызвала ажиотажа: в ней не было ни особых открытий в области искусства, ни сенсационных деталей интимного характера – Вирджиния отдавала дань уважения великому художнику.

    С Валентиной, своей второй (а в сущности – третьей) женой, Марк Шагал познакомился в 1952 году благодаря все той же Иде. Валентина, Вава, как ее называли близкие, владелица лондонского салона моды, была на четверть века моложе Шагала и обладала железным характером. Она сразу навела свой порядок в его жизни, наложив табу на все, что касалось взаимоотношений Шагала с Вирджинией Хаггард. Этот “греховный роман”, который закончился задолго до знакомства Шагала с Валентиной, ее просто бесил. Скорее всего, она ревновала: ведь период жизни с Хаггард был одним из самых плодотворных в творчестве художника. Именно тогда он создал великолепные декорации к двум балетным спектаклям, “Алеко” и “Огненная птица”. Радость и счастье, которые дарила Шагалу возлюбленная, нашли воплощение в его работах.

Шагал и Валентина

     Отношения между Валентиной и Идой очень быстро испортились. Вава забрала бразды правления в свои руки и постаралась свести к минимуму влияние дочери на отца. Ида стала все реже появляться в доме Шагалов, отец перестал дарить ей свои работы – всякий раз, когда он хотел сделать это, Вава говорила, что картина уже кому-то обещана. Она фактически отняла у Шагала и сына, не давая мужу видеться с ним. Яаков Бааль-Тшува утверждает, что Дэвид был разочарован отсутствием внимания со стороны отца. Правда, в финансовом отношении он не был ущемлен: французское законодательство признает за детьми, родившимися вне брака, право наследования. Таким образом, имущество Шагала (который не оставил завещания) после его кончины было поделено между Валентиной, Идой и Дэвидом.
     В настоящее время Дэвид Макнилл живет в Париже, он певец и композитор, основные области приложения его таланта – джаз и рок.

     Отношение Шагала к Израилю и иудаизму было неоднозначным. “Ни один художник не уделил столько внимания иудаизму, сколько Шагал, – пишет Бааль-Тшува. – Во многих смыслах его можно назвать самым еврейским художником столетия. Он свободно говорил и писал на идише – правда, с ошибками, но все же... Он несколько раз бывал в Израиле, дружил и переписывался с израильтянами. Отношение Шагала к еврейству, к иудаизму во многом сформировано под влиянием Бэллы, которая прекрасно знала идиш и обожала еврейскую литературу. Шагал часто повторял: не будь я евреем, я бы не стал Шагалом. Но собственное еврейство он держал в строгих рамках личных интересов”.
     В Эрец-Исраэль Шагал впервые побывал в 1931 году, в канун праздника Пурим. Тогдашний мэр Тель-Авива Меир Дизенгоф пригласил художника принять участие в церемонии закладки первого камня в фундамент будущего Тель-Авивского музея – того самого здания, в котором спустя 17 лет Бен-Гурион провозгласил создание еврейского государства. В 1951 году Шагал вновь посетил Израиль. Его вклад в развивающуюся израильскую культуру ограничился несколькими работами, переданными в дар Тель-Авивскому музею. Шагаловские гобелены и мозаики, украшающие один из залов кнессета, были щедро оплачены Ротшильдами.
     Мечте израильских меценатов (в том числе бывшего мэра Иерусалима Тедди Колека) создать в Израиле музей Шагала не дано было осуществиться. Швейцарский архитектор Маркус Динер, коллекционировавший работы Шагала, в 1964 году даже разработал макет здания будущего музея, но Шагал решил, что Ницца для этого подходит больше. Как утверждает Бааль-Тшува, Шагал считал, что, если музей будет находиться в Иерусалиме, он не привлечет должного внимания со стороны международной общественности. “Шагал жаждал получить признание при жизни, и музей в Ницце обеспечивал ему это признание, – пишет Бааль-Тшува. – Он понимал, что в Израиле негативно отнеслись к его решению, и это, очевидно, волновало его: он несколько раз спрашивал меня, сердятся ли на него израильтяне по-прежнему...”.
     С каждым годом отношения Шагала с Израилем и иудаизмом становились все более прохладными. “Во многом виновата в этом Валентина, – объясняет Бааль-Тшува. – Она хотела, чтобы Шагал как можно меньше ассоциировался с еврейством. Валентина и сама принадлежала к Б-гом избранному народу, хотя ходили слухи, что она перешла в христианство. Но даже если это всего лишь слухи, она делала все для того, чтобы воздвигнуть стену между Шагалом и иудаизмом”.
     Парадоксально, но факт: Шагал рисовавший Стену плача и синагоги, делавший гравюры по мотивам ТаНаХа, не любил, когда его называли еврейским художником. Однажды некто, решивший издать еврейскую энциклопедию, в которую вошли бы статьи о деятелях искусства и культуры, обратился к Шагалу с просьбой разрешить включить его имя в список. Художник ужасно рассердился и написал этому человеку гневное письмо, пригрозив подать на него в суд, если тот посмеет упомянуть его в энциклопедии. “Мы всегда беседовали между собой на идише, – вспоминает Бааль-Тшува, – но стоило нам на улице поравняться с кем-нибудь из французов, как Шагал тут же переходил на французский”.
     Шагал, по словам автора книги, был в курсе того, что его критикуют за, мягко говоря, эластичное отношение к иудаизму. Объяснял же он это свое отношение по-разному, в зависимости от ситуации.
     - Как-то Жака Липшица попросили создать скульптуру для церкви, – пишет Бааль-Тшува. – Он сказал, что готов выполнить этот заказ при одном условии: к постаменту скульптуры должна быть прикреплена табличка со словами: “Жак Липшиц, преданный сын иудаизма”. Когда же к Шагалу обратились с просьбой сделать для церкви рисунки, он спросил мнение Хаима Вайцмана, и тот ответил, что решение целиком зависит от Шагала. Шагал, разумеется, рисунки сделал. У него всегда была наготове причина наподобие “да, я выполнил работу в церкви, но не для церкви, а для французского правительства...”.
     В свое время Шагал отказался выполнить декорации для спектакля “Скрипач на крыше”, хотя сделать это для него было бы вполне естественным – в конце концов скрипач на крыше, в образе которого Шагал вывел своего дядюшку, присутствует на одном из самых известных его рисунков.
     Зато в работах Шагала большое место занимает Иисус Христос, который воплощал для художника образ страдающего еврея. Иисус присутствует даже на полотне “Сотворение мира”, хотя его там не должно было бы быть по определению.
     - Это ли не явное стремление Шагала понравиться христианам, стать для них своим? – вопрошает Яаков Бааль-Тшува.
     Когда Шагал скончался, Валентине позвонил главный раввин Ниццы с просьбой позволить похоронить художника на городском еврейском кладбище. Госпожа Шагал сказала, что в этом нет необходимости, она намерена похоронить мужа в Сен-Поль де Вансе. “Но ведь там нет еврейского кладбища?!” – удивился раввин. “Это не имеет значения”, – ответила Валентина.

Марк Шагал

     Каким человеком был Марк Шагал? По словам Яакова Бааль-Тшувы, очень и очень сложным. Шагал пережил две мировые войны и большевистскую революцию в России. Он был современником целого ряда художественных стилей, многие из них – русский авангардизм, кубизм, футуризм и даже поп-арт – отражены в его творчестве, при этом Шагал никогда не хотел принадлежать к какой-либо определенной школе. Его можно сравнить со стивенсоновским доктором Джекиллом – мистером Хайдом: он был полон противоречий, застенчив и дерзок, сложен и прост, временами безрассудно щедр, временами скуп, как бальзаковский Гобсек. Он мог быть резким и жестким, мог сильно обидеть человека. Однажды в Нью-Йорке Шагал отправился в галерею в Пьеру Матиссу, сыну известного импрессиониста и агенту по продаже произведений искусства, и по ошибке забрел в другую галерею, где проводилась выставка. Художник, картины которого выставлялись, пришел в изумление, увидев Шагала. Справившись с волнением, он спросил у мэтра мнение о своих работах. “Что и говорить, жизнь тяжела...”, – бросил Шагал и, развернувшись, вышел из галереи.
     На открытие своей выставки в Музее Помпиду он пришел в сопровождении молоденькой журналистки. В холле музея висел большой портрет кисти Миро. “Как тебе нравится?” – спросил Шагал у журналистки, кивнув на портрет. Та ответила, что портрет ей очень нравится. “Дерьмо!” – отрезал мэтр. На открытие выставки Миро он идти наотрез отказался, зато сходил позже, надев темные очки и несуразную шляпу, чтобы его не узнали. На вопрос о том, как ему понравились работы Миро, Шагал ответил лаконично: “Когда человек мертв, у него не прощупывается пульс”.
     Шагал никогда не сказал ни одного доброго слова в адрес своих современников-коллег по искусству. Абстрактную живопись он не признавал вообще, утверждая, что у него она вызывает те же эмоции, что и плюющий в общественном месте человек. Но при этом безумно завидовал Пикассо и Матиссу – не их таланту, а их популярности и престижу. Несмотря на зависть, Шагал искал дружбы с Пикассо. Они встречались несколько раз, но симпатии друг к другу не испытали. А после специального “дружеского обеда”, который устроила по просьбе отца Ида, и вовсе перестали общаться. В чем причина? За столом Пикассо спросил Шагала, почему он не выставляется в советской России. “Только после тебя, Пикассо, – усмехнулся Шагал. – Ведь ты как-никак коммунист, а твоих работ в России тоже что-то не видно”. Пикассо не остался в долгу: “Я знаю, почему ты не выставляешься в России, – там нельзя заработать”, – сказал он. Взбешенный Шагал выскочил из ресторана... Больше они никогда не разговаривали друг с другом.
     Самое дорогостоящее из всех проданных до сих пор полотен Шагала – “День рождения”, некогда принадлежавшее музею Гуггенхайма и приобретенное японским коллекционером за 14,5 миллиона долларов. Японцы, пожалуй, самые ревностные почитатели творчества Шагала, в Стране восходящего солнца издано 15 книг о нем и каталогов его работ. Вообще рынок произведений искусства буквально наводнен рисунками Шагала, причем более ранние его работы ценятся значительно выше поздних.
     Основная часть рисунков художника принадлежала его шурину, брату Валентины, Мишелю Бродецкому, которого Шагал не слишком жаловал. Бродецкий скончался в 1977 году, за год до кончины он продал 70 работ Шагала, выручив колоссальную сумму – 65 миллионов долларов.