СУДЬБА ЕВРЕЙСКОГО МЕСТЕЧКА

     Говорят, судьба всех “шететелех”, сгоревших в огне Катастрофы, была одинаковой: согнали евреев - никто не сопротивлялся, расстреляли, засыпали землей. И память быльем поросла, ибо вспомнить некому - все погибли.
     На самом же деле все было не совсем так - сопротивлялись многие, каждый по-своему. И всех, к счастью, уничтожить не удалось - свидетели остались.
     Передо мной снимок: 38 уцелевших евреев местечка Янова Калиновского района Винницкой области. 38 из 2100, живших перед войной в этом местечке и еврейском колхозе “Хлебопашец”. И записи показаний свидетелей, сделанные в 1977 году Басей Блехерман, чудом уцелевшей в кровавой бойне.
     Пишу об этом, чтобы погибшие не остались в нашей памяти безликой массой - у каждого было имя, лицо, и вели они себя по-разному, как в жизни, так и на пороге смерти.
     29 мая 1942 года в Янов вошел вооруженный до зубов конный отряд фашистов-мадьяр. Им предстояла кровавая работа - уничтожить более двух тысяч евреев местечка, в основном стариков, женщин, детей, ибо многие мужчины были на фронте.
     Уже 10 месяцев длилась оккупация. Евреев Янова согнали в тесный квартал гетто. За десять месяцев бывшие соседи ограбили, изнасиловали и убили многих обитателей гетто. Вот лишь несколько имен погибших от рук полицаев и “мирных сельчан”: Мошка Абрамзон, Давид Дорф, Мошка Пинчевский, Гецель и Шмуль Фильгурт, Зина Грунфайн, Фройда Шафир - это только те, о ком мы знаем.
     Согнанные в гетто, одинокие в большом мире, евреи чувствовали, как над ними собираются тучи. Но никто и представить себе не мог, что цель оккупантов и их сообщников - уничтожить всех: кузнецов и хлеборобов, сапожников и печников, женщин, детей, старух. И вот - приказ: покинуть гетто и без вещей собраться в конюшне колхоза “Хлебопашец”. Свист пуль и нагаек - идет облава на тех, кто пытался скрыться.
     30 мая 1942 года евреев выгнали из конюшни, построили в колонну. Обессиленная голодом и болезнями, толпа двинулась, подгоняемая пулями и плетками полицаев. За ней шли селяне-неевреи - попрощаться с соседями, узнать, что с ними будет. Евреи шли, опустив головы, словно их превратили в животных, отправляемых на убой. Женщины прижимали самое дорогое, за что всегда были готовы заплатить жизнью - только бы остались живы они, их дети.
     Хайка Скляр шла с дочерью, державшей на руках внука. Дочь отстала. Мадьяр выхватил саблю и одним ударом отсек головы матери и ребенка. Другой фашист сделал снимок - будет чем гордиться, когда вернется к себе в Будапешт.
     Бася Блехерман, узнав знакомую крестьянку, тайком передала ей дочку. Та швырнула девочку обратно.
     В полном молчании продолжали евреи смертный путь. Дошли до Польского кладбища, завернули за глинище, увидели выкопанные ямы и сразу поняли, что их ждет.
     Из сотен глоток вырвался какой-то дикий, нечеловеческий крик. Казалось, еще минута - и отчаявшиеся люди бросятся на своих мучителей, будут кусать их, рвать за волосы.
     Раздались выстрелы. Офицер заорал: “Замолчать!”. Схватил за бороду благообразного еврея, видимо раввина: “А ну, успокой их!”. Раввин заговорил о грехах, из-за которых они сейчас погибнут, но уйдут на тот свет праведниками. Бася Блехерман недоумевает: “Мы слушали, не понимая: за какие грехи гибнем мы, люди трудовые? За что погибнут наши дети?!”.
     Евреи замолчали. Но никто не встал на колени, не просил о милости. Был дан приказ раздеться. Толпа не реагировала. Когда фашисты стали выкалывать глаза непокорным, люди начали снимать с себя одежду. Но не все - Клара Липовецкая и ее золовка стояли неподвижно, взглядами выражая презрение к палачам. Так, стоящих, их и рассекли саблями. Остальных расстреляли из пулеметов и автоматов.
     Толпа редела - ямы наполнялись. Понадобились могильщики. Фашистский офицер показал Янкелю Хлебопросу, как ровнять трупы. Янкель выхватил из кармана бритву и перерезал офицеру горло. Янкеля рассекли саблей надвое - офицер умер по дороге в госпиталь.
     Так в этот день погибло около тысячи евреев. Пропитанная кровью, над трупами еще долго шевелилась земля. К счастью, погибли не все. Так, Песя Шац с ребенком ускользнула из-под носа охраны, весь день простояла в Буге, а ночью Марина Ольхова помогла ей уйти в село Калибабинец, где селяне ее укрыли.
     Начался второй, последний акт кровавой трагедии. Оккупанты и их пособники лютовали, выискивая оставшихся в живых евреев. Расстрел второй тысячи походил на расстрел первой... И мое перо останавливается - нет сил это описать.
     Но и этими двумя большими расстрелами мадьяры не ограничились. Из окрестных сел - Мизякова, Жигаловки, Пикова - привозили по двое-трое скрывавшихся. Нескольких юношей обнаружили в погребе. Кузнеца Янкеля Фурмана погнали босиком через лес, где он, по-видимому, и погиб.
     Почти год спустя, в марте 1943 года, в Улановском лесу высадился десант. И был в нем сын Янкеля, Шмуль. Но спасать в Янове было некого - городок был “очищен от евреев”, по-немецки - “юден рейн”.
     В 1944 году советские войска освободили и Янов. Тех немногих яновцев, кто вошел с войсками в городок, встретила мертвая, кладбищенская тишина. Как могло сердце выдержать это?
     Еврейского Янова больше нет. Как нет и еврейского колхоза “Хлебопашец”. И не хочется рассуждать на тему, могли ли яновцы сопротивляться. Они погибли, но живут в нашей памяти. Их трагическая судьба - как призыв: “Не забывайте нашей трагедии, чтобы Катастрофа не повторилась!”

Александр ХАРЬКОВСКИЙ
Сайт создан в системе uCoz