На занятиях по Интернету, как только я освоил выход в международные информационные системы, сразу же занялся виртуальными поисками моей знаменитой однофамилицы, почти родственницы - американской поэтессы Денизы Левертов. Однофамилицы буквально, ведь англоязычные фамилии не имеют грамматического рода, мужского или женского. С большим огорчением я узнал, что в декабре 1997 года она умерла. Тогда я обратился к подшивкам "Литературной газеты” начала 1998 года, узнать, был ли некролог. Нет, не был. Другие времена - другие песни. Случись это лет десять назад, "при старом режиме”, конечно, не обошлось бы без некролога с небольшой подборкой стихов. Не было никаких сообщений и в журнале “Иностранная литература”, открывшем в свое время дорогу поэтессе к русскому читателю.
     Дочь выходца из Белоруссии, из Витебской губернии Оршанского уезда (оттуда же, откуда родом и мой отец), осевшего в Англии и там женившегося, Дениза Левертов родилась в 1923 году в Англии.
 

Я белая американка,
неразделимая смесь
кельтско-семитской крови,
выросла под стеклом
английской теплицы,
чуть старомодная,
беспечная и счастливая
художница.

     Уже в 5 лет Дениза решила стать поэтессой. Когда ей было 12, она послала свои стихи к тому времени ставшему уже англичанином Т.С.Элиоту и получила от него ободряющий ответ. Говоря “по-русски”, Элиот стал для Денизы своего рода “стариком Державиным”, благословившим ее на тернистый путь поэзии.
     Работая в конце войны в английском госпитале медицинской сестрой, она

внимательно вглядывалась
в их (мертвых, Е.Л.) опустевшие лица
в мгновение смерти или
когда подвязывала им челюсти
и укладывала восковые безвольные руки
и затыкала ватой уши и ноздри...

     Английская медсестра - не “сестра” нашей, российской. Мы видим это по сериалу “Скорая помощь”. Там гораздо больший круг вполне самостоятельных и ответственных задач, и эта работа, самостоятельная и ответственная, но и тяжелая, даже опустошающая, как ни странно нравилась молодой девушке.
 

Но я любила власть и порядок
наших ночей...
... любила знать, что должна делать,
и список дел таял с каждым часом...
... А я осталась в палате смертников,
помня, что я...
... влюблена в порядок,
придира, ангел, порхающий
между коек в тиши,
подушки взбиваю, воду
подношу к пересохшим губам
и приметы агонии заношу в ночной отчет.

     Кого могла воспитать эта, повторюсь, тяжелая и изнурительная работа мы знаем по нашим больницам. Ее спасла поэзия и (красивая легенда?) американский писатель Митчел Гудмен. Этот коктейль своей постоянной сопричастности к горю и смерти людей, увлеченности поэзией (уже в 1946 году в Лондоне вышел ее первый поэтический сборник) и личной увлеченности М.Гудменом (в последствии Митч - герой многих ее стихотворений) “спас и сохранил” ее для будущей поэзии. Что касается поэтических предпочтений уже того времени, да пожалуй, и всей ее жизни, то здесь ее учителем и путеводной звездой стал один из крупнейших американских поэтов 20 века У.К.Уильямс (1883 - 1963), с творчеством которого она познакомилась еще до переезда на американский континент.
     Дениза и Митчел поженились в 1947 году, несколько лет провели в путешествиях по Европе. Как могут проводить свое время в Париже американские писатели, мы знаем из книг Хемингуэя и Генри Миллера. Молодожены пошли по пути Хемингуэя. Для Д.Левертов это были годы погружения в американский литературный мир, приобщения к американской литературе.
     Окончательный переезд на американский континент, рождение сына Николая, натурализация, приобщение к поэтической “школе Черной Горы” - колледжа, ректором которого был Ч.Олсон, автор теории проецированного стиха, передаваемого в динамике соотнесением ритма стихотворения с дыханием читающего, что диктовало форму стиха как “проекцию” содержания, напряженная и плодотворная личная работа Левертов как поэта (первый американский сборник стихов вышел в Сан-Франциско в 1957 году), все это вывело Левертов на ведущие позиции в американском литературном мире. Впрочем, возможно, это было лишь частью советского мифа, упоминавшего лишь деятелей литературы и искусства, занимавших определенные, левые, "прогрессивные” позиции в политике (П.Робсон, Г.Фаст, Т.Драйзер, Дин Рид). Очень часто этот миф частично или полностью расходился с действительным положением. Так или иначе Д.Левертов в литературной жизни и политической борьбе того времени заняла определенно левые, "прогрессивные”, как писали наши газеты, позиции. Приведем слова о ней переводчика Вл.Корнилова: "... американский поэт-бунтарь (как известно она выступала против американской агрессии во Вьетнаме, против политики американцев в Чили, Никарагуа, Сальвадоре)...”. Выступала она и за равные права всех американцев, против любой дискриминации по расе, полу, национальности. Знаком ли Вам, сегодняшний читатель, термин “дай-ин”? Поясню, пользуясь комментариями О.Аляринского к сборнику стихов Д.Левертов “Избранное” (М. 1989): "Дай-ин” - вид антивоенной демонстрации, когда ее участники ложатся на землю и притворяются мертвыми, имитируя последствия ядерной бомбардировки”. Вы скажете: "Какая наивность!”, и будете не правы. Ведь в условиях развитой “четвертой власти” - средств СМИ количество участников таких манифестаций отслеживается, анализируется, влияет на позиции политических партий, постоянно борющихся за расширение своего электората. В социальном плане участники антивоенного движения не были одиозными личностями или маргиналами. Активным участником этого движения был нынешний президент США Билл Клинтон.
     А теперь вернемся к Д.Левертов:
 

И в полдень мы дали представленье,
как все мы умерли, мы разыграли
всеобщую гибель - она же грядет,
коль скоро мы промолчим.

     Не знаю, как эти взгляды повлияли на ее литературное положение в Америке. Быть может, эта ее “левизна” являлась необходимой частью уже американского или западного мифа. Кто-то из великих сказал: "Кто в молодости не был радикалом - у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором - у того нет ума". Крайней иллюстрацией сказанного был сам Элиот, трансформировавшийся из бунтаря в монархиста. Так или иначе, работала Д.Левертов весьма плодотворно. С 1957 по 1994 ее сборники выходили с периодичностью один раз в 2 - 3 года. Ее радикализм обеспечил ей очень большое внимание со стороны нашей, советской прессы, широко переводившей “одну из крупнейших современных поэтов США” (цитата из нашего издания). В журнале “Иностранная литература” ее стихотворения печатались в 1966,1972,1976 и 1988 годах. В антологиях и сборниках ее печатали в 1975, 1982 и 1986 годах. Наконец, на закате перестройки в издательстве “Радуга” вышло ее “Избранное” объемом около 300 страниц со вступительной статьей М.Кореневой и комментариями О.Алякринского (тираж 10 тыс. экз.). Конечно, для внимания русского читателя одного радикализма было мало. Хотя этому нельзя придавать преувеличенное значение, но для нас было важно и ее обращение к русской литературе. Правда, такое внимание нисколько не помогло Хемингуэю, очень высоко оценивавшему великую русскую литературу 19 века, "3аписки охотника” И.Тургенева, в частности, что, однако не ускорило знакомство с ним, Хемингуэем, советского читателя. В случае же с Д.Левертов ее обращение к Чехову в сборнике “Жизнь в лесу” в 1978 году было не только симптоматично, но и глубоко личностно.
 

...Чехов с ними.
С нами.
Темно-зеленые томики,
неуклюжие старательные переводы.
Мы читаем бессистемно.
мы даже не пытаемся прочесть их все подряд,
веря в их беспредельную щедрость.
.....................................................................
Что внушал нам Чехов? Кто был этот Чехов,
......................................................................
повествующий историю Каштанки.
... Что он значил
и продолжает значить, не
уложить в законченное определение. Но это связано
не с той Москвой, куда так и не уехали,
а с любовью,
....................................................................................
Твоя улыбка, Чехов...
Заглядывала нам через плечо и еще заглядывает нынче...

     Правда, не все обращения Д.Левертов к русской литературе приветствовались “прогрессивной советской общественностью”. Лишь в 1988 - 89 годах мы познакомились с ее стихотворениями, посвященными Б.Пастернаку и О.Мандельштаму.
 

За день до его смерти бабочка
... в обмороке лежала
... на третьей ступеньке в подземку.
Это была не его душа -
она, я знала, всегда на русской земле, -
но во мне откликнулось что-то.

С кружкой
полуостывшего
кипятка
у печурки,
не слишком
обогревающей
сидел он
и повторял
два зеленых слова...

... девочки, дочки
кофеторговца лежат все долгое
время сиесты, и их белые
платья лежат рядом с ними
.........................................
Но послеполуденный час
догорел, и дочки проснулись,
помчались среди недостроенных вилл,
бодро-бодро пинали ногой
баскетбольный мяч, и уже
платья на них другие,
новые, алого бархата.

     Или другое:
 

... сквозь запечатанное окно
в меня вошла весенняя ночь
в просторной шелковой русской рубахе.
Так вот почему осталась эта кривая линия,
трещина - так и не вставили другое стекло.

     Что-то в нем напоминает мне другого революционного "левака" - В.Маяковского, тоже раннего периода, затем тоже пришедшего к своей “политической поэзии” (термин Д.Левертов). Однако можно пошутить, в отличие от Маяковского, любившего лошадей, Д.Левертов в мире животных особо выделяла свиней - символ любви, плодородия и семейного очага в восточной мифологии (Ассирия, Вавилон, Египет, но, понятно, не Палестина).

Да, когда я (свинья, Е.Л.) была молода
и не знала запретов,
я, помню, купалась.
моя хозяйка, человечья самка,
вошла в приятную,
в прохладную,
в мокрую реку,
и я за ней
вошла и поплыла.
И так это было легко,
как будто вода
стала воздухом и будто я
стала пташкой летящей.
О, какая же это радость -
озродиться
в свежей проточной воде
и осмелиться и, переплыв
этот поток, обрести
мох и тень.

Или другое:

Я люблю моих человеков, а также их близких,
но я должна сказать -
и да услышат меня мои детки, -
род человечий опасен...
... Но, думаю, только люди
сначала развращают жертву,
как развратили нас, ...
... они берут наши изувеченные жизни,
им и в голову не приходит,
что и свинья имеет душу.

     Конечно, любовь Д.Левертов к свиньям несколько снижает ее авторитет у людей с иудаистской или мусульманской ментальностью. Уместно вспомнить также уже упоминавшегося Т.Элиота с его любовью к кошкам и абстракциям и еще раз сравнить с ним нашу героиню с ее симпатиями к конкретным и довольно приземленным пресмыкающимся и реалиям жизни.
     Следует отметить, что приход или переход некоторых поэтов к политике имеет своего рода традицию, о которой говорит сама Левертов: "Молодым поэтам, говорил Неруда, никогда не следует начинать с политической поэзии... Мы, чью жизнь пронизывает неослабное ощущение насущной значимости политики и кто в то же время пишет стихи, более всего желаем достичь в своем творчестве такого сращения личного и общественного, убеждения и песни, когда никто не сможет разделить наши стихи по рубрикам”. (На краю тьмы. Что такое политическая поэзия? Сб. Д.Левертов. Избранное, М.,1989). Статья Левертов заканчивается шестью выводами, из которых нам представляются интересными второй и пятый:
     “2. Подозрительность в отношении политического или социального содержания - феномен новейшего времени, проистекающий из узкого и ошибочного представления о стихотворении как выражении интимного чувства..."
     "5. Поэзия может косвенным путем влиять на ход событий... укрепляя дух тех, кто борется за общее дело”.
     Но самые интересные слова Д.Левертов говорит в конце статьи: "... слово - сокровище творца, влюбленного в свой материал, даже, говоря словами Хикмета, на краю тьмы”. Эта концовка в большой степени нивелирует и дезавуирует многое из сказанного Левертов ранее, но поэт - это не математик и даже не философ. От него нельзя требовать непротиворечивости. Для него она сама может быть инструментом или приемом его работы. Именно в этой концовке Д.Левертов полностью проявляется как поэт, сняв в прихожей свои идеологические привязанности.
     Теперь пора, наконец, приступить ко второй части заглавия нашей статьи: в чем польза Интернета. Конечно, не только в том, что там мы можем узнать о смерти интересного нам человека. Мне бы хотелось сделать достаточно смелое предположение о первопричинах случившихся с нами за последние 10 лет перемен. Мне кажется, что в том, что с нами случилось, не виноваты ни Горбачев, ни Ельцин, ни сам Собчак со всей межрегиональной депутатской группой. Главным “виновником” всех перемен, происшедших в мире и в нашей стране, я считаю Билла Гейтса, собравшего в гараже* свой первый персональный компьютер. Ведь пока, чтобы властвовать в мире, достаточно было добывать из земли миллионы тонн нефти и руды, выплавлять тысячи тонн стали, изготавливать десятки тысяч танков и самолетов, ничего не могло измениться. Но как только показателем мощи государства стало количество абонентов, подключенных к глобальной информационной сети, держава-монстр стала просто фикцией. Ведь все могущество этой державы держалось на полной закрытости и огражденное от всех и вся. Эта держава просто не могла сосуществовать в условиях открытого обмена информацией, людьми и идеями.** Именно это имел я в виду, говоря о Денизе Левертов как последнем романтике американской левой поэзии.

     **Другим примером прямого влияния развития техники на социально-политическую ситуацию, но уже с противоположным знаком, может служить известное усовершенствование хлопкоперерабатывающей машины, сделавшее рабский труд в США выгодным для рабовладельцев, и этим самым отсрочившее отмену рабства более чем на 100 лет.