Франсуа Озон – настоящий комильфо в мире современного кино: одинаково независимый и популярный, уже успевший получить призы самых престижных европейских фестивалей и заручиться любовью нью-йоркских сексменьшинств. Его фильмы в меру скандальны, провокационны и циничны. Всего вышеперечисленного достаточно, чтобы быть одним из самых модных режиссеров нашего времени.
     "Капли дождя на раскаленных камнях" – экранизация пьесы Фассбиндера, написанной им в девятнадцать лет. В центре повествования гомосексуальный роман между молодым юношей Францем и сорокалетним бизнесменом Леопольдом Блюмом. Отношения любовников очень скоро заходят в тупик и уже не приносят ничего, кроме боли и раздражения. В результате, отвергнутый любовник принимает яд, а Леопольд находит новый объект сексуальной страсти.
     Действие фильма подчеркнуто театрально, автор намеренно утрирует момент специфической сценической условности, создающей у зрителя ощущение разыгрываемого спектакля. 
     Полемизируя с Фассбиндером, постмодернист Озон посмеивается над самоубийством героя, с его слишком "романтическим" уходом из жизни. Даже лирическое фассбиндеровское крещендо финала не больше чем прощальный жест в сторону любимого режиссера.
     Многие критики, не сговариваясь, усмотрели в "Каплях" альмодоваровское влияние, окрестив фильм "Мужчины на грани нервного срыва". Конец действительно вполне типичен для Альмодавара, чье излюбленное кредо – превращение трагедии в буффонаду.
     Однако постоянное сравнение режиссера с кем бы то ни было (Бунюэлем, Альмодоваром, Пазолини, Тарантино и пр.) не самый лучший симптом для прояснения авторской индивидуальности Озона.
     В сущности, в "Каплях" режиссер не предоставляет зрителю ничего, кроме хорошей стилизации и уже известных постмодернистких клише.

     После апофатического гимна чувственности в "Империи страсти" "Табу" – кино почти целомудренное. Несмотря на сюжет, повествующий о гомосексуальной любви между самураями-ополченцами, великому порнографу удалось обойтись без откровенных сексуальных сцен. Теперь чувственность заговорила на языке жестов, не менее выразительных, чем любовные объятия, и взглядов не менее сладострастных, чем тел.
     Полное созерцательной отстраненности, кино рассказывает о страсти по-восточному сдержанно: на чувства наложены табу, зритель, скорее, догадывается о сути происходящего. Осима намеренно оставляет за кадром некоторые обстоятельства, утаивает сюжетные связи, сводя повествование к скупой хронике событий и заставляя героев говорить на языке притчевой иносказательности.
     Из очевидных достоинств хочется отметить блестящую актерскую игру (поклонники Такеши Китано смогут наслаждаться его красноречивым молчанием), удивительный по силе изобразительный ряд и чарующе прекрасное фортепьяно минималиста Сакамото.
     В сравнении с "Империей страсти", которую, кстати, Осима часто цитирует, "Табу" можно упрекнуть в излишней моралистичности в финале, сводящей поэтичный, метафорически сложный фильм-афоризм к дышащему екклезиастовской усталостью нравоучению.

     Критическое сознание европейца, не склонное благоговеть перед лицом любых национальных святынь, вероятно, не способно произвести на свет монстра в духе пафосного голливудского эпоса.
     С легкой руки Люка Бессона героиня национального масштаба и гордость всех французов Жанна Дарк превратилась в бедную душевнобольную девушку, с которой провидение сыграло дурную шутку. Приняв свои болезненные фантазии за знамения Вс-вышнего, она, одержимая чувством своего мессианского предназначения, заразила этим французских солдат, поверивших в нее как в Спасителя.
     Весьма травестийно трактуемое посланничество Орлеанской Девы (к тому же, бездарно сыгранной экс-супругой режиссера Милой Йовович) не позволяет серьезно относиться ко всем, даже самым драматическим коллизиям ее судьбы. (Жалость – едва ли исторически уместное чувство по отношению к той, кто спас нацию от позора.) Даже костер не выглядит убедительно и не вызывает слез трагического катарсиса.
     Впрочем, в фильме есть на что посмотреть. На все главные роли Бессон пригласил самых интеллектуальных из оскароносных: Джона Малковича, Фэй Дануэй и Дастина Хофмана. Восхищают полные символической поэтики эпизоды божественных озарений Жанны. Батальные сцены по размаху скромнее голливудских, но от того естественнее и аутентичнее эпохе. Кстати, снимали кино в основном "на национальной почве" – среди готических ландшафтов Франции и Чехии.
     На правах волюнтаристического предположения замечу, что такое двусмысленное отношение к национальным героям религиозного толка заставляет заподозрить еще один непроявленный дискурс, а именно: параллель судьбы Жанны, которая вещала от имени Вс-вышнего и всем известного исторического лица, пережившего в Иерусалиме подобную драму ровно 2000 лет назад. Если сопоставить эпизоды двух судов, то можно обнаружить много любопытных совпадений и почти дословных цитат. Из фильма (в таком варианте прочтения) можно сделать вывод о том, что посланничество, независимо от масштаба личности, всегда отдает самозванством, заставляющим мир относиться к себе серьезно, на единственном основании протекции потусторонних сил.