…Сначала был Киев, рабочая часть поездки с грамотными лекциями по иудаике, роскошной гостиницей и качественным питанием. Как-то получилось, что в Киеве я ни разу не была и первое впечатление было: “Союз” примерно 60-х годов. Несколько запыленная “провинциальная столица”.
     Но была экскурсия по Подолу. Еврейский Киев...
     …И были дома, где сушили белье, переговаривались с балконов, ходили в гости, выходили замуж, рожали детей. А потом шли по Подолу, тогда, в 41-ом. И липы, в три обхвата деревья. Были ли они тогда? Ну, если нет, то камни, земля. ТЕКСТ. Странный оборот! … И было… “…И был вечер, и было утро…”. Головокружительный оборот: и было и будет – соединяющиеся в одно…
     А впереди была та настоящая часть поездки, где от предстоящего – холодок в животе. По местечкам… МЕСТО (маком), на иврите одно из имен Га-Шема.
     Это уже было несколько лет назад в поездке по Западной Украине. Львов, Косов, Куты, Вижница, Садигора.
     История Израиля из Рижина-Рижинца — еврейского “принца”, рассказанная Э.Визелем, материализовавшаяся в кружевные развалины дворца, пылающего кирпичной кладкой среди изумрудной зелени.
     И была могила цадика. Мы шли среди “мацев”, прячущихся в зарослях травы, и казалось, заполнявших почву. И светящийся купол простой гробницы, камушки и травинки, положенные нами вслед за нашим красивым проводником – “габаем” из Черновцов.
     И самое главное – это летний воздух, насыщенный как после грозы внутренним напряжением. И выйдя с кладбища, с удивлением ты понимаешь – это правда…
     А встреча со всем этим произошла давно, когда все уезжали, и Саша Окунь оставил свой с Борей Глинером перевод Э.Визеля “Огонь и души”. И когда, чуть позже я влезла в него, я не могла оторваться. Это была та же энергетика, которой позже были насыщены расколотые мацевы в траве и светящийся купол в Садигоре.
     Взлет из обреченности, из отсутствия смысла. Взлет, потому, что ты человек и всегда есть человек, которому ты нужен, и всегда найдется человек, скажущий тебе именно те слова, которые нужны тебе в данный момент, не подозревая об этом.
     …Тогда соединились дзен-буддизм и Лао-Цзы, а герои суфийских притч дословно повторяли хасидские истории только с другими именами…
     Они подали тебе руку тогда, и, оказавшись утром в Субботу в синагоге, я не могла избавиться от ощущения присутствующего здесь папы в привычной шляпе с полями…
     Почти рождественская история про еврейскую девочку, подброшенную к дому священника, моего прапрадеда, в конце 19 века где-то около Могилева. Все концы старательно скрывались…
     И спустя 100 лет в Ленинградской Синагоге было ощущение сверкнувшего света. А потом Косов, Куты, Садигора.
     Они снова пришли мне на помощь. Снова сверкнул смысл. Я запомнила одно: сверху помогают, когда стараешься снизу…

     Но вот 2-я часть путешествия, в гостиницу собирались художники Петербурга, Москвы, Иерусалима, местные киевские… Странно, я завидовала им, у них впереди это…

Группа художников

Чернивцы

Меджибож	Острог. Памятник жертвам Шоа	Шперх

     …И даже в Буске, где была низина, трава, гуси косолапо стремились к нам, взволнованно гогоча что-то, и были ямки от согнанных на расстрел и гусиные перья беспомощно валялись повсюду, как символ не выслушанного, не записанного и бабушка из Буска наш “Харон” просила реб Довида помолиться за тех, от которых ямки.… А на верху было старое еврейское кладбище, и мацевы свисали, как молчаливые свидетели того, что было там, внизу.
     Жизнь, смерть.… И реб Довид стоял перед найденной могилой цадика 16 века, и сердце привычно тянуло.
     И Броды, безумная красота мацев, сросшихся с этой землей, травой. Лил дождь, как бесконечные слезы матерей, жен, детей, а может Небо, глядя на невозможность найти тех, кто был рядом, рыдало за всех.
     Потом был Острог. И выставка на стенах крепости. Это была хорошая выставка, честная.
     …И не было времени у дочери Царя заехать в Бердичев на ужин к раввину и его жене, пусть простят нас уважаемые реб и ребецн…
     Мы ехали дальше… Недалеко от Острога, среди молчаливых сосен лежит большой валун – очередное место расстрела…
     И опять лил дождь. Лил на небольшую толпу “гостей из далека”, на двух коз, позировавших на камне, с аппетитом грызущих гладиолусы, принесенные на могилу. И снова плакала дочь Царя, а Бешт утешал ее, показывая на коз и рассказывая очередную притчу о том, что жизнь продолжается. И Феликс Лейбович вспомнил песню, которая на идише была записана в тетрадке его мамы, и спел ее в автобусе не очень знакомым голосом и не закончил ее, потому, что сердце у него, наверное, болело тоже.
     Трудно, очень трудно взлететь после этого в цвет, в линию, в воздух, к Небесам…
     Что же это, местечко, место… Рассыпающийся камень, прах? Что это – прошлое?
     Рассыпается одежда. К сожалению, материальной жизни свойственно умирать. А что остается от сгоревшей рукописи? Текст – смысл.
     Ты принц, у тебя есть замок, пусть горящий, а в замке есть король. А значит, есть кому, и есть зачем. И есть пока еще завтрашний день.
     И Король ждет...

     Летом 2000 года группа художников С-Петербурга участвовала в поездке по еврейским местам Украины. Поездка состоялась благодаря поддержке Джойнта.