Нас пригласили на день рождения к друзьям,
и вечеринка была типично русская: много водки, горы еды, восхитительные
шашлыки из ягненка и цыпленка, приготовленные по всем правилам. Нас усадили
напротив пожилого мужчины очень приятной, я бы даже сказал, благородной
наружности, располагающей к доверительной беседе. Завязался разговор о
подводной трагедии — мы только что узнали о гибели моряков на "Курске".
Я с горечью отметил, что российское правительство проявило полное равнодушие
к случившемуся.
— Вы правы, — живо согласился наш сосед.
— Я хорошо знаком с системой. Служил в армии и знаю, что им на людей наплевать...
Я посмотрел на него более внимательно. На
пиджаке не было ни орденов, ни планок. Подумал, что это довольно необычно:
советские ветераны с удовольствием носят свои награды, особенно в праздничных
случаях.
— Где вы воевали? — спросил я, не столько
из интереса, сколько из вежливости.
— О, и здесь, и там, — ответил он неопределенно
и неожиданно закончил фразу: — А потом я провел десять лет в лагерях...
Я решил, что он, наверное, был военнопленным.
Немцы взяли в плен примерно 5 миллионов советских солдат. Приблизительно
3,5 миллиона из них умерли в лагерях для военнопленных. Советский Союз
не подписал Женевское соглашение о военнопленных, и поэтому немцы с советскими
солдатами не церемонились. Их морили голодом и заставляли работать до смерти.
После войны Молотов, советский министр иностранных дел и правая рука Сталина,
объявил по радио, что среди советских военнослужащих не могло быть военнопленных,
а только дезертиры и трусы, которые сдались в плен вопреки приказу сражаться
до конца, поэтому все они должны быть наказаны. Бывших советских военнопленных,
в том числе и выживших в американской и английской зонах оккупации Германии,
“судили”, некоторых приговорили к смертной казни, многих отправили в лагеря.
Я подумал, что наш сосед был одним из них и поэтому у него нет наград.
— Вы были военнопленным и поэтому попали в
лагерь? — спросил я.
Он горько улыбнулся:
— Нет, я не был военнопленным. Я был в составе
кордона. Знал слишком много, видел слишком много, так что десять лет я
отсидел, пока не умер Сталин.
Я не был уверен, что понял его:
— В составе кордона? Вы имеете в виду, что
были в отряде, который останавливал солдат, бежавших от немцев?
— Точно так, — сказал он. — Это то, что я
делал. Мы застрелили многих. Возможно, я не должен был стрелять, но я стрелял...
У меня есть копия доклада, представленного
Лаврентию Берия в октябре 1941 года, спустя четыре месяца после начала
войны. Этот документ — отчет о действиях специальных отрядов СМЕРША, расстреливавших
отступающих красноармейцев, чтобы остановить их массовое бегство. Отчет
помечен грифом “Строго секретно”. В нем сообщается, что за эти четыре месяца
было арестовано 657,364 солдата, отступавших или отставших от своих подразделений.
Из них 25,878 были расстреляны, причем более трети — перед строем. Отчет
содержит также данные о числе задержанных отдельно по разным географическим
регионам и прочие подробности. Эти цифры становятся еще более ужасными
при некоторых сравнениях. К примеру, за почти четыре года войны от рук
врага погибло 292,000 американских военнослужащих. А Советы своими руками
расстреляли каждого десятого от этого количества только за первые четыре
месяца войны!
И вот я — за праздничным столом напротив одного
из тех, кто расстреливал “собственными руками” и отсидел десять лет за
то, что “знал и видел слишком много”, но отнюдь не за то, что стрелял в
своих. Если бы он служил в СС или был палачом евреев, я не стал бы сидеть
с ним за одним столом. Я был бы возмущен, разгневан, оскорблен... Я считал
бы своего соседа по столу убийцей!..
...Должен ли я считать убийцей этого несчастного
человека, которого заставляли убивать своих собратьев (среди них, наверняка,
были и евреи)? Должен ли я реагивать на его преступления так же, как на
преступления гитлеровца? Должен ли я ненавидеть его за содеянное? Должен
ли я назвать его в лицо убийцей и отказаться сидеть с ним за одним столом?
Или я должен принять во внимание обстоятельства, заставившие его пойти
на такое?
Я не знаю ответов на эти вопросы. И мне до
сих пор не по себе.