Те, кто жил в Ленинграде в 80-е годы, очевидно, помнят вспышку интереса к тому, что на Западе принято называть театром фринджа: пантомима, клоунада, хэппенинги, нетрадиционные – чаще абсурдистские – спектакли для одного, двух, много – трех исполнителей. Во Дворце молодежи проходили фестивали мимов, Вячеслав Полунин организовал грандиозный фестиваль уличных театров “Караван мира”, где было все: от этнической музыки до инсценировки “Мастера и Маргариты” в цирковом шапито.
     На этом фоне актер театра Полунина Антон Адасинский создал свой театр “Дерево”. Успех – с некоторым оттенком скандала – был достигнут очень быстро. Однако в середине 90-х годов группа оказалась в Германии, трансформировалась в “Derevo” и стала преуспевающим европейским театром, получила массу призов на фестивалях и за последние полгода дважды гастролировала в Петербурге, показала три спектакля и фильм, снятый самим Адасинским.
     Отличие этих спектаклей от того, с чего труппа начинала, показалось разительным. Ранее “Дерево” было достаточно радикальным, делавшим ставку на выразительность человеческого тела, на его способность только движением выразить все, что задумал автор спектакля. Отсутствие сюжета, крайне аскетичное оформление, простота костюмов: зритель должен был сосредоточить все внимание на движениях прекрасно тренированных тел. Причем эти тела и их движения не были красивы, гармоничны (в привычном значении этих слов) – модная “эстетика отвратительного”, “эстетика уродства” наложила существенный отпечаток на ранние спектакли “Дерева”.
     В спектаклях немецкого периода – “Всадник” и “Однажды” – прежде всего бросается в глаза замечательная работа сценографа, художника по свету и художника по костюмам. “Derevo” становится “богатым театром”: я имею в виду не количество вложенных в спектакли денег, но чрезвычайное внимание к свету, костюму, оформлению. Детали оформления становятся чуть ли не равноправными героями постановки: например, картинка на стене кафе в спектакле “Однажды”. Пролет над сценой куклы, изображающей главного героя, в конце того же спектакля запоминается не хуже игры живых исполнителей.
     Произошли и другие изменения: спектакли становятся сюжетными. Если во “Всаднике” сюжет – в соответствии с традицией театра пантомимы – вполне условен: это, скорее, цепочка видений, связанных только образом протагониста, в чьем мозгу эти образы возникают, то в “Однажды” можно увидеть связную и весьма печальную любовную историю. Впочем, стремление к сюжетной ясности на пользу театру не пошло: “сценарий” остается самым слабым звеном в спектаклях. Отдельные же эпизоды во “Всаднике” выглядят более завершенными, чем спектакль в целом: совершенно потрясает эпизод “Христос”, он абсолютно самодостаточен и как бы не нуждается в остальном действии.
     Теперь о самом сильном в работах “Derevo”. Это игра протагониста обоих спектаклей – Атона Адасинского. Достаточно посмотреть упомянутый эпизод из “Всадника” или легкую, стремительную и невероятно изобретательную сцену из “Однажды”, где герой превращает какую-то изогнутую палку в несколько десятков самых различных предметов, чтобы понять, что мы видим выдающегося актера. И незаурядную личность с большими амбициями.
     Адасинскому стало тесно в театральных рамках, и он снял фильм “Юг. Граница”. Театральная версия под тем же названием была показана несколько лет назад в Санкт-Петербурге на фестивале “Солнцеворот”. Но Адасинский не пошел по простому пути – снять на пленку успешный спектакль, минимально приспособив его к киноспецифике. Выступив в качестве режиссера и исполнителя главной роли, он создал независимый от первоисточника фильм. Кино, конечно, технически несовершенное, сюжетно невнятное, заполненное цитатами из тех фильмов, которые Адасинскому довелось посмотреть. При этом много изобретательных эпизодов и создают настроение абсурдного и опасного мира, обступающего вас со всех сторон и каждую секунду угрожающего вам.