Некий мудрый человек сказал, что память есть свойство забывать. Да, даже страшно представить себе жизнь, причем жизнь длинную, когда чуть ни каждый день запечатляется в памяти. И потому, видно, если что и помнится, то только хорошее или же с некой хорошей окраской.

     ... Я родился летом 1924 года. С интервалом в три и пять дней родились мои друзья. Собственно говоря, ничего здесь очень уж удивительного нет. Так примерно и должно было случиться.
     Наши отцы сдружились очень давно, т.к. были они вроде нас одногодками, да и жили в одном рабочем бараке. Не помню кто, но явно не о них написал стихи: "Жили три друга-товарища в маленьким городе Н..."
     Город, стало быть, был маленьким, и потому все трое работали на одном и том же заводе. Васькин и Петькин отцы были токарями, а мой – фрезеровщиком. Говорят, что именно мой папаня остерегал всех троих от выпивки. Я хорошо помню, как он по поводу и без повода не столь уж редко говаривал: "Русский мало отличается от немца – оба хорошо работают и безобразно пьют". Дело в том, что мой отец был немцем, что в те времена как-то никто и не замечал, не обращал внимания.
     Через некоторое время наши папаши познакомились с тремя подругами. Вскоре сыграли три свадьбы. Все три одновременно и за одним столом. Наши мамаши сначала трудились в швейной мастерской, а после нашего рождения все втроем перешли на только что открытую парашютную фабрику.
     Итак, росли мы все вместе под постоянным досмотром наших родителей. Правда, буду честным, они нас не особенно притесняли. Пpocто мы помнили, что наше поведение могло опозорить наших родителей. И мы помнили. И, видно, потому все было в полном порядке.
     Собственно говоря, нам и похулиганить-то было некогда. Во-первых, с малых лет мы все втроем знали, что будем военными, желательно командирами. И потому хорошо и много учились в школе, все трое, естественно, занимались самбо и имели очень приличные результаты. Во-вторых, с 16 лет, хоть это и не вполне законно, посещали аэроклуб, его парашютную секцию. Еще и учились стрелять.
     Родители наши почему-то были не слишком современными. Лишь у Петьки родилась сестра, которая была на шесть лет моложе брата. Может дело в том, что и папаши и мамаши очень были заняты на производстве. Вы, наверное, не поверите, но пятеро из шести Новый, 1941 год встречали с наградами на груди. Тетя Вера была представлена к медали "За трудовое отличие", а обе ее подруги награждены медалями "За трудовое отличие". Тетя Вера очень переживала, хоть и не подавала вида. Но ей друзья говорили, что дочка, единственная на всех, ничуть не хуже медали.
     Наши отцы буквально одним указом были награждены орденами "3нак почета". Перед самой войной мой отец получил, орден "Трудового Красного знамени". Он часто что-то изобретал, создавал собственную методику. Видно сказывалось то, что он последовательно прошел три профессии: слесаря, токаря и фрезеровщика.
     Такая обильная трудовая нагрузка, видно, не позволила родителям обзавестись другими детьми.
     Итак, мы учились, а родители наши трудились. И, вот, как принято говорить, настал час испытаний. Через день после моего семнадцатилетия грянула страшная война. Нужно ли говорить, что мы все шестеро, т.е. двумя тройками, отправились в военкомат в первый день. Родителям было сказано, что их работа на оборонном заводе не позволяет военкомату распоряжаться их судьбами. Нам же указали на возраст, на очень малый возраст. Отцы отправились на завод, а сыновья в райком комсомола.
     Интересно, что военком, прекрасно знавший нашу троицу, уже позвонил секретарю ГК. В райкоме нам предложили идти... домой. Идти и ждать. Примерно через неделю нас вызвали в горком и направили в спецшколу, ибо учли наш парашютный опыт, звания "ворошиловских стрелков", владение самбо и знание немецкого языка.
     Уже в 1942 году мы оказались в составе разведовательно-диверсионной группы и начали весьма активно трудиться. Активно и удачливо. Нам чертовски повезло, что сражались мы все вместе. Забрасывали нас в тыл к немцам не более чем вдесятером. Чаще всего, увы, с нами было еще 5-6 зеленых новичков. Они зачастую были даже старше нас, но имели заметно худшую подготовку. Особенно по самбо. И потому очень часто мы возвращались лишь втроем. Точнее говоря, мы, разумеется, выносили раненых. Если было возможно, то и погибших. Выносили, хоть по инструкций не должны были этого делать. Однажды, пересекая нейтральную полосу, мы попали под минометный огонь противника и ружейно-пулеметный – своих. Минометчики добили наших, а мы с Петькой получили три пули на двоих. Васька вытащил нас обоих, затем пополз за погибшими. Тут его и достал осколок.
     Мы дружно угодили в госпиталь, плюс получили выговор от командира за бессмысленный риск. Уже в госпитале мы получили свои первые ордена – по "Красной Звезде". Первым выписался наш богатырь Василий. Тут же "слиняли" и мы с Петром.
     Теперь уж мы воевали всегда только втроем, везло нам здорово. Но, как говорил Александр Васильевич Суворов: "Сегодня везение, завтра везение... – Помилуй Б-г, когда же умение!" Мы умело избегали боя, уничтожая солидные объекты. Если же бой нам навязывали, то, стараясь не оставлять среди противников живых, завершали схватку.
     Все трое, хоть и в разное время, получили "Отечественную войну" I степени, имели медали "За боевые заслуги", "За отвагу". Никто из нас так и не получил ни единой медали "За оборону", "За освобождение", "За взятие". Ибо это была не наша работа.
     Все трое были еще раз ранены. Раньше всех, да и тяжелее всех досталось мне. Зато, когда оба моих друга оказались в госпитале, мне пришлось выручать группу офицеров и солдат, попавших в окружение. Командовать я не имел права, так как были люди, имевшие более высокое звание. Собственго говоря, я и был-то старшим сержантом. Но мне выпало организовать отход и арьегардные бои. За это мне дали "Славу" III степени.
     Выписался я аж в декабре 1944 года. Успели втроем еще два раза прыгнуть. А вот тут случилось оскорбительное и непонятное. Нaс вызвали в штаб фронта. Это было впервые. До сих пор нам задачу ставили в штабе армии, а то и дивизии.
     Начальник разведупра почему-то вызывал нас в кабинет по одному, соблюдая алфавитный порядок. Я, естественно, оказался последним. Мы не приучены были задавать друг другу вопросы, и потому я не знал, что именно поручено было Василию и Петру. Тут важно иное – мне было сказано, что ребята идут на контакт с американцами, а мне нельзя в этом участвовать. Я не сразу понял, что намекают на национальность моего отца. То, что папаша у меня немец, до сих пор никого не касалось, а тут вдруг стало мне поперек судьбы.
     Короче, дали мне другое задание и, естественно с другой группой из десяти человек. Ребята притащили меня без сознания. Очнулся я лишь в госпитале. Долгое время мне ничего не говорили о Петьке и Ваське. Да кто и что мог сказать! Парней вдвоем выбросили в Арденны. Было это... Короче говоря, все знают, какую мясорубку там учинил вермахт нашим союзникам. Сегодня никто не скажет, когда и как погибли мои друзья. Может погиб самолет, так и не сообщив о высадке. Он, вообще-то говоря, и не должен был выходить на связь до возвращения на нашу территорию. Группа могла погибнуть в момент приземления от огня любой из сторон. Они могли быть уничтожены огнем или гусеницами союзников или врагов...
     Я вернулся домой уже в конце 1946 года. Был вчистую демобилизован после ранения. Вернулся в пустой дом. Мой отец погиб в 1943 году, все же попав на фронт. Петькин умер от ран за месяц до моего возвращения. Здорово был изранен. Т.е. и он добился права воевать. Дядя Вася, отец Петра, тоже был на фронте и тоже сильно изранен. Так или иначе, ушли из жизни все наши матери.
     Я женился на Петькиной сестре. Случилось это в 1948 году. Так я и не знаю почему она за меня вышла – то ли от молодости, то ли в память о погибшем брате.
     Дядя Вася вскоре совершенно лишился зрения, да и я не очень-то мог работать. Говоря короче и яснее, очень скоро мы поняли, что никому не нужны и подали заявление о выезде в Израиль. А именно тогда Советский Союз стал направлять, под тем или иным предлогом, в эту страну участников войны. Правда, предпочтение отдавалось здоровым. Но мое дело было проще – у меня мать еврейка. А по законам Израиля национальность определяется по матери.
     Я взял с собой дядю Васю, жену и дочь. Новое государство назначило мне и тестю вполне приличную пенсию. Весьма заметно превышающую ту, которую нам платили в СССР.
     Такие дела – мы ни дня не работали для этой страны, но имеем солидную пенсию; мы отдали здоровье, а дядя Вася еще и жизнь своего сына, во имя Родины.