Обычно человек подсознательно уверен в собственном бессмертии. Тут работает механизм вытеснения. Разумеется, люди умирают, но это другие люди - ведь я-то не из таких, уж со мной-то этого никогда не случится. Скажем, могильщики, они всегда перед лицом смерти, однако же, как известно, не живут в постоянном унынии и печали, во всяком случае, большинство из них. Они делят мир на тех, кто хоронит и кого хоронят. Поскольку хоронят не их, они чувствуют себя очень хорошо. И сохраняют чувство юмора.

     – Но все-таки на рациональном уровне люди прекрасно понимают, что это случится и с ними, что и они тоже рано или поздно умрут.
     – Ну конечно, они это знают, но это абстрактное знание никах не влияет на их поступки, планы и жизненные установки. Жизнь многих людей строится на неформулируемом предположении, что она будет продолжаться бесконечно. Рамбам*, размышляя над этим интересным явлением, называл такую установку безумной, однако полагал, что это безумие – необходимая предпосылка развития: действительно, если ты можешь умереть в любой момент, стоит ли строить дворец, который простоит двести лет? Зато только благодаря такому безумию (говорит Рамбам) в мире вообще существуют дворцы.
     Осознание смерти как реальной возможности именно для тебя может решительно изменить человеческую жизнь.

     – Означает ли это, что человек, задумавшийся о смерти, должен стать лучше?
     – Лучше? Почему лучше? Совершенно необязательно. Разве, если он перестанет строить дворец, он непременно станет лучше? Ведь можно рассуждать и так: если завтра все равно помирать, то уж сегодня надо погулять на славу. Если вчера такой человек еще как-то считался с окружающими, сегодня он вообще не принимает их в расчет.

     – А что творят солдаты на войне?!
     – У меня был один знакомый офицер – его посылали на самые опасные задания. Он мог погибнуть в любой момент, и прекрасно это сознавал; в конце концов его убили. Так вот, когда какая-то девушка ему нравилась, он сразу говорил ей: "Хочешь со мной переспать?" – на ухаживания у него просто не было времени, все его планы простирались не далее сегодняшнего вечера.
     Перед лицом смерти многое отпадает, смерть создает острое ощущение настоящего. Когда Иаков предлагает Исаву продать первородство, тот руководствуется именно такой логикой: доживу ли я вообще до того момента, когда эти права понадобятся? Между тем плата за проблематичное будущее предлагается немедленно. Не следует забывать, что Исав был охотник (а согласно нашему преданию, и разбойник); он постоянно подвергался опасности и привык жить сегодняшним днем.

      – Но разве близость смерти не приводит человека к мысли подвергнуть свою жизнь ревизии, как-то ее переосмыслить?
     – Да, такое случается. Но только вопрос в том, к чему приводит эта ревизия. Человек переосмысливает свою жизнь в соответствии с собственной иерархией ценностей. В обычной ситуации, когда он не думает о смерти, важное и неважное в его жизни перемешано. Теперь он, возможно, попытается отбросить то, что представляется ему второстепенным и посвятить остаток жизни главному.
     Допустим, главное в его жизни – оставить детям как можно больше денег. Теперь, когда он осознал, что времени у него осталось совсем немного, он вообще перестанет думать о средствах – ведь ему надо торопиться. Если главное – удовольствия, человек попытается за оставшееся время спустить все деньги, которые у него есть, поскольку будущее потеряло для него какую бы то ни было актуальность.

     – Но ведь возможна и принципиально иная иерархия ценностей.
     – Конечно, возможна. Но я хочу сказать, что эта иерархия не возникает вдруг, в один момент, как только человек подумал о смерти, – она создается всю жизнь. Чтобы стать оперным певцом, надо серьезно потрудиться. Чтобы стать праведником – тоже. Смерть подводит итог, это завершение того, что было, точка в конце текста, который уже почти полностью написан, и у тебя (если обстоятельства позволяют) остается совсем немного времени, чтобы дописать последнее предложение. Но, чтобы текст вышел достойным, надо работать над ним всю жизнь, а не две недели перед смертью.
     Смерть задает масштаб. В наших утренних молитвах повторяются размышления Екклезиаста о том, что все, что обычно почитается важным и ценным, в сущности, ровным счетом ничего не значит, и сила, и слава, и даже мудрость; дела несущественны, дни жизни ничтожны, и нет преимущества у человека перед животным.

     – И что же, на этой пессимистической ноте все и завершается?
     – Вовсе нет. В молитве говорится: и нет преимущества у человека перед животным, кроме чистой души, которая будет держать ответ перед Вс-вышним.

     – Отсюда следут, что основная жизненная задача – поддержание чистоты души, и если это удалось, тогда смерть не страшна. Но разве такая установка не приводит к тотальному обесцениванию деятельности человека в мире? Если дела несущественны, а существенна только забота о чистоте души?
     – Бояться надо не смерти, бояться надо неправильно прожить жизнь – только этот страх конструктивен, потому что помогает что-то реально изменить. Что же касается заботы о чистоте души, то она, согласно нашему пониманию, осуществляется, в том числе, и в многообразной деятельности человека в мире. И с этой точки зрения дела могут и должны быть осмысленны и существенны.