Антифашистскому искусству в России никогда не везло. В советское время оно, официально приветствуемое, находилось на самом деле под подозрением: изображение фашистской практики и идеологии вызывало много ассоциаций с практикой и идеологией советской. Кроме того, в западной антифашистской литературе был велик удельный вес полузапретной “еврейской темы”.
     Конечно, антифашистские мотивы появлялись в прозе о войне, в немногочисленных книгах о Холокосте, в мемуарах. Образцом критики нацистской идеологии был роман Юрия Домбровского “Обезьяна приходит за своим черепом”. Можно вспомнить и других авторов, например Стругацких. Но, возможно, единственным произведением советского автора, содержащим тотальную, системную критику фашизма, был фильм Михаила Ромма “Обыкновенный фашизм”. Другие режиссеры предпочитали снимать элегантных и остроумных нацистов в красивых черных мундирах. Роли исполняли все звезды советского кино. То, что некоторые нацисты по ходу действия оказывались советскими разведчиками, по сути ничего не меняло. Вместо антифашизма – неуместная объективность и эстетизация нацизма.
     В постсоветское время количество по-настоящему антифашистской литературы увеличилось (как и всякой другой, в т. ч. фашистской и полуфашистской). Но последние годы мы видим другую тенденцию: активно издаются и пропагандируются – причем не нацистскими, а вполне респектабельными либеральными издательствами и критиками – не антифашистские тексты, но произведения авторов, в той или иной мере разделяющих фашистскую идеологию.
     Так, в солидном журнале “НОМИ” говорится о высокой духовной ценности фильмов Лени Рифеншталь. А вроде бы адекватный критик Михаил Трофименков восхищается даже не интересными романами Дрие ля Рошеля (“Жиль”), а его откровенно антисемитскими дневниками и находит здоровую основу в фашизме (потом пришли всякие Гиммлеры и Эйхманы и все опошлили). Существует Общество друзей Селина. Могут нравиться романы Селина, но быть другом антисемита и предателя…
     Именно поэтому радует издание в 2000 году двух, правда, довольно старых книг очень известных и у нас, и в Европе авторов, – книг, посвященных проблеме фашизма и антисемитизма.
     Автор вышедших в 1948 году в Германии “Записок Якоба Литтнера из подземелья” был представлен публике как мюнхенский торговец, переживший эмиграцию, жизнь в гетто маленького польского городка, чудом спасшийся и теперь решивший опубликовать свои записи. Тескт “Записок…” оказался очень непохож на аналогичные документы – книги Анны Франк или Маши Рольникайте. Вместо неспешного повествования, массы бытовых подробностей, непритязательного “домашнего” стиля – серия стремительно чередующихся эпизодов, фрагментарность, несколько экзальтированный стиль, минимум быта, психологии. В наиболее эмоциональных эпизодах автор переходит на ритмизованную прозу, довольно строго организованную (“Мы бродили по полям. Мы голодали. Мы не могли согреться. Мы прятались ото всех”). Рассказчик, пройдя через страшные испытания, не ожесточается, а, напротив, приходит к религиозно окрашенному гуманизму. Все это напоминает не столько дневник, сколько роман, созданный в традиции немецкого экспрессионизма – с его экзальтированностью, схематичностью, антипсихологизмом и убеждением, что  “человек добр”.
     В 1991 году выяснилось, что настоящим автором этого произведения был знаменитый западногерманский писатель Вольфганг Кёппен (1906–1996). Он якобы обработал дневники еврея, уехавшего навсегда в США. Кёппен, прославившийся своими романами 50-х–60-х годов (“Голуби в траве”, “Теплица”, “Смерть в Риме”), был белой вороной среди немецких писателей того времени, создававших реалистическую, иногда более лирическую (Генрих Бёлль), иногда более натуралистическую прозу. Кёппен писал модернистские тексты, опиравшиеся как на технику Джойса, так и на приемы немецкого варианта модернизма – экспрессионизма. Это была проза очень субъективная, несколько перенасыщенная символами, бесспорно антифашистская и глубоко пессимистическая: мир лежит во зле, добро в мире слабо, беззащитно и в итоге гибнет.
    Все это довольно далеко от его романа о мюнхенском еврее, хотя ощущение тотальной катастрофы, гибели передано уже в нем. Впрочем, белой вороной Кёппен проявил себя еще в 1947 году: когда Бёлль, Рихтер и другие создавали романы о судьбе немецкого солдата, о разрушенной Германии, Кёппен влез в шкуру еврея – “чужого” – и явил один из первых романов о Холокосте, о трагедии евреев и вине немцев. Оказалось, что полное тревоги и ужаса экспрессионистское мировосприятие не устарело.
     При всем том книга Кёппена – это свидетельство и эмоциональный всплеск, но не анализ. Сборник французского писателя и философа Жан-Поля Сартра “Портрет антисемита” – попытка анализа феномена антисемитизма. Надо сказать, что текст знаменитой работы “Размышления о еврейском вопросе” (1946) покажется знакомым даже тем, кто ее раньше не читал. Дело в том, что идеи, высказанные Сартром, в дальнейшем повторялись, обсуждались, критиковались почти всеми авторами, писавшими об антисемитизме. Это и представление о том, что “образ еврея” “конструируется” самими антисемитами, что еврейский характер, еврейская психология – это реакция на невыносимую ситуацию, созданную христианским буржуазным обществом. Это и описание еврея как наиболее яркого воплощения личности, задавленной обществом (упорно проводится аналогия между положением еврея и положением рабочего). Сартр вводит в оборот тезис: антисемитизм не проблема евреев, это проблема неевреев. Наконец, он очень жестко пишет о том, что кровь евреев, пролитая нацистами, – на руках всех неевреев, всех христиан (этот тезис атеиста Сартра стал общим местом современной протестантской теологии).
     Независимо от нашего отношения к сути этих идей – многие из них ожесточенно оспариваются уже более 50 лет, – следить за работой сильного и оригинального ума чрезвычайно интересно. С этической точки зрения позиция Сартра представляется безупречной.
     Первая глава “Размышлений…” представляет собой своего рода портрет “идеального антисемита”. Сартр приходит к выводу о том, что антисемитизм – это отказ человека от сложности, неоднозначности, индивидуальности, то есть отказ человека от своей человеческой сущности в пользу цельности, присущей дереву или камню. Повесть “Детство вождя”, написанная в 1939 году, как бы иллюстрирует этот тезис, рассматривая детство и молодость обычного француза из обычной буржуазной семьи, его воспитание, его поверхностные увлечения то литературой, то психоанализом, его полуосознанный поиск цельности, идентичности. И он находит эту цельность в рядах антисемитского политического движения. Начинается с малого: ссора с другом, обида на него, а друг – полуеврей, и вот звучит сакраментальная фраза: “Он еврей – это многое объясняет”. И отсюда путь к членству в фашистской партии и к антисемитскому насилию проходится очень легко и быстро. Сартр передает это самой композицией – вторая часть существенно короче начала. Искомая цель достигнута: “Люсьен – это тот, кто ненавидит евреев”. И все. Смысл жизни найден. Никаких проблем у героя больше нет и не будет.
     В повести поражает не только превращение симпатичного героя в антисемита-погромщика. В 1939 году, до войны и оккупации, Сартр предсказал, каким восприимчивым к антисемитизму окажется средний француз, французское общество. Антисемитизм Люсьена в глазах его друзей и женщин – достоинство. Сартр, к сожалению, все “угадал”: через год Франция (не вся, конечно, но большая часть) примет антисемитские акции нацистов.
     В “Размышлениях…” Сартр выдал еще один прогноз: антисемитизм исчезнет только с победой социализма…