Неприятно, но факт. Нынешний "MASSAGE TO MAN" выступил идеологической перверсией собственным эстетическим и мировоззренческим установкам. Узнаваемость, следование канону – негласные императивы "Послания к человеку" нового тысячелетия. Ориентация на проверенный секонд-хэнд, проявившаяся во всем, начиная с весьма вторичного (ориентированного на образец) и потому часто утильного качества большинства отобранных для участия лент и заканчивая финальным решением жюри. Прогнозируемость, цитатность, капитуляция в кинематографический "easy watching" – таков набор основных штампов "Послания".

Кадр из фильма "Дави на газ"

     "15 минут под землей", отыгрывающий кинематографические клише 90-х; канонически пасторальная "История привычки"; премированный "за анархический и сюрреалистический юмор" необременительно несмешной мультяшный "Дави на газ"; "До востребования", снятый в худших традициях постсоветсткого кино с его ложной задумчивостью и немотивированным поведением персонажей, – большинство награжденных лент Фестиваля можно смело выпускать в коммерческий прокат.

Кадр из фильма  "До востребования"

     Впрочем, бескатарсисная, не задевающая ни чей вкус программа лауреатов была детерминирована с самого начала стартовой (а значит, по мнению организаторов, лучшей) картиной "Послания" "Истории на супер 8" Эмира Кустурицы. То, что впоследствии имя Кустурицы появилось в списке победителей отнюдь не казус, а естественная вера в героя истеблишмента. Ординарная лента о югославской рок-группе, откровенно не претендующая ни на какие даже формальные открытия, напоминающая сотни аналогичных, пусть и лихо отснятых лент, выиграла у гораздо более глубоких "Сборщиков колосков" Варда. Резонанс имени, приватизация национальных амбиций a la Михалков одержали победу над качеством кино. Архивная нарезка, смикшированная с веселеньким бэндом, произвела на жюри большее впечатление, чем европейская рефлексия о культе и забвении вещи.

Кадр из фильма  "Истории на супер 8"

     Справедливости ради отметим еще несколько лент, незаслуженно разделивших судьбу "Сборщиков". Лаконичный "Чердак", 4-хминутный абсурдистский этюд Себастиана Винкельса, и анимационный шедевр "Привет из Кисловодска" Дмитирия Геллера – медитацию на тему памяти, исполненную в аутентичном жанре мнемотехники. И тот, и другой однозначно выбивались из умеренно академического формата "Послания", первый неконвенциональной лаконичностью, второй – концептуальной глубиной.
     Хочется закончить знаменитым "зарывайте траншеи, засыпайте рвы". В нынешней инкарнации фестиваль наступил на горло собственной песне. Закрыться до лучших времен было бы эдиповым решением, однако нынешние руководители "Послания" вряд ли способны на подобный жест.

     Круг, заданный большим и указательным пальцами, очерчивает пределы, в которых вещь становится объектом искусства. Автомобиль, движущийся по автостраде, попадает в область круга и лишь с этого мгновения начинает существовать для нас. Мы не можем знать, был ли он там и тем, кем стал до того, как оказался в поле зрения камеры. Жест художника выхватывает вещь из стихии антропоморфного небытия, осуществляя одновременно приватизацию и гуманизацию вещи.

Кадр из фильма "Сборщики колосков и я"

     Путешествие с Аньес Варда – по сути, культурно-ревизионерский вояж. Поездка, цель которой – коллекция всего оставленного, невостребованного цивилизацией. Виноградники, яблоневые рощи, картофельные поля, щедрые на урожай даже после уборочной страды. Кладбища старых вещей, блошиные рынки, muell (как их называют новые русские эмигранты; в переводе просто помойки, но для иностранных ушей это немецкое слово звучит непереводимо прекрасно). Все то, что на языке цивилизации, с ее страстью к большим величинам, немедленно перекочевывает в область маргиналий. Штучный товар.
     Герои и единственные жрецы этого гетто – бомжи, отставные инженеры, художники, преуспевающие дизайнеры – пассионарные в своей верности ритуалу сбора. Ангелы и мусорщики периферии. Еще не узнанные спасители цивилизации, задыхающейся от перепроизводства и того головокружительного темпа, в котором хронометраж отдельно взятой жизни приближается к отрицательной отметке. Вещи не успевают обслужить своих владельцев, как оказываются сданными в утиль. Библейский потоп, архаическая стихия Вещи, в которой человеческое одиночество выглядит особенно пронзительно и тотально.
     А вот и герои нового ковчега. Улыбчивый чиновник – настоящий неконвенциональный зеленый, в резиновых сапогах до колен, деловито осматривающий помойки в поисках свежей еды. "Магазины выбрасывают множество пригодных для употребления продуктов. Я принципиально не покупаю еду в супермаркетах – не поощряю бессмысленную расточительность их владельцев". Этот индивидуальный бунт гораздо красноречивее протокольных акций зеленых. Древний старик из русских эмигрантов первой волны, архитектор и владелец собственного замка – фантастического колумбария памяти, единственным строительным материалом которого стали старые детские игрушки, фарфоровые куклы и нетесаный камень. Все списанное на свалку истории внезапно обрело вечность, завершив цикл бессмысленных аватар.
     Культ вещи и ее забвение. Фантазматический ад европейца, способного сойти с ума, потеряв работу сборщика тележек супермаркета, очевидно не похож на русский. Вещь как цель и смысл усилий – европейский фетиш, непонятный и генетически чуждый отечественной культуре с ее метафизическим презрением к труду. Французские "сборщики колосков" для homeless необычайно активны. Физиономист вряд ли отличит праздно шатающегося галла от спешащего на бесплатную службу бомжа. Европеец привязан к материи, русский выступает травестией, пародией на эту привязанность – как Акакий Акакиевич с шинелью.
     Пафос Варда не укладывается в банальную констатацию маргинальности искусства. При всей своей поэтичности "собирание колосков" – продуманный социальный жест. Его смысл – примирение человека и вещи, последняя попытка перед окончательным уничтожением цивилизации, этим уже не метафорическим закатом Европы, воплотившимся сценарием какого-нибудь Чапека и срежиссированным в духе эсхатологий раннего Камерона. Сюжетом этого фильма будет новый потоп и новый контроль. Не человека над вещью, но вещи над человеком.