Если Танах (Библия) – фундамент иудаизма, то Талмуд – центральная несущая колонна, на которой покоится его духовный и философский свод. В определенном смысле Талмуд – это главная книга в еврейской культуре, становой хребет национального существования и творческой активности народа. Ни одно другое произведение не сравнимо с ним по своему влиянию на теорию и практику иудаизма, чье духовное содержание он определяет и указывает людям, как действовать. Евреи всегда осознавали, что их сохранение и развитие как народа зависит от изучения Талмуда. Прекрасно понимали это и враги Израиля; они шельмовали его, проклинали, бессчетное множество раз предавали сожжению и в средние века, и в совсем недавнее время.
     Формальное определение Талмуда – Устная Тора: свод законов, разработанный мудрецами, которые жили в Эрец-Исраэль и Вавилоне с древнейших времен до начала средних веков. Он состоит из двух основных частей: Мишны – книги по Ѓалахе (Закону), написанной на иврите, – и Гмары – комментария к ней, представляющего собой дискуссии мудрецов и объяснения ими мишнайот (ед. мишна), написанного на арамейском языке со множеством вкраплений ивритских слов.
     Такое определение Талмуда, будучи формально верным, совершенно недостаточно и может ввести в заблуждение. Талмуд – не просто изложение законов и комментариев к ним. Это – хранилище многотысячелетней еврейской мудрости, в котором нашло выражение Устное Учение, столь же древнее и всеобъемлющее, как и Письменная Тора. Это сплав Закона, легенд и философских размышлений, сочетание уникальной логики с изощренным прагматизмом, истории – с наукой, притч – с анекдотами. Поэтому Талмуд – сплошной парадокс: его форма упорядочена и логична, каждое его слово тщательно выверено в ходе многовековой работы составителей, которая продолжалась еще столетия после того, как этот свод трактатов уже в основном сложился, – и в то же время все в нем основано на свободной игре ассоциаций, на сопряжении далеких понятий, напоминающем современный литературный жанр “поток сознания”. Талмуд подчинен цели толкования и разъяснения законов – и в то же время является своеобразным произведением искусства, далеко выходящим за рамки чистой юриспруденции и ее практического применения. Талмуд по сей день остается основой еврейского Закона – и вместе с тем на него нельзя ссылаться как на решающий авторитет в практических вопросах.
     Талмуд рассматривает абстрактные и порой совершенно схоластические проблемы с той же серьезностью, что и самые прозаичные вопросы повседневности, – и при этом ухитряется обходиться без всякой специфической терминологии. Основанный на традиции, на передаче авторитетного мнения из поколения в поколение, он вместе с тем не имеет себе равных в настойчивости, с какой подвергает сомнению и пересмотру все установившиеся и общепринятые точки зрения и докапывается до корней любого утверждения, не принимая его на веру. По строгости обсуждения и точности доказательств Талмуд приближается к математике, однако не прибегает к математической символике.
     Изучение Торы, несомненно, служит многим практическим нуждам, но не в поисках житейских подсказок состоит его главная цель и оно не зависит от степени важности или практической значимости обсуждаемой проблемы.
     Цель –- само учение. Это не означает, что практическое приложение разбираемых вопросов для Талмуда несущественно, – напротив: в нем подчеркивается, что тому, кто изучает Тору, но не следует ей, лучше бы вовсе не родиться на свет. Истинный талмудист должен служить и примером в поведении. Но это – лишь один аспект основной талмудической установки, которая гласит: тот, кто погрузился в текст, не должен преследовать никакую иную цель кроме его изучения. Поэтому любой вопрос, связанный с Торой или с жизнью по Торе, достоин пристального рассмотрения и анализа и всегда следует стремиться проникнуть в самую его суть. В ходе этого изучения никогда не поднимается вопрос о том, имеет ли этот анализ практическое приложение. Мы часто встречаем в Талмуде пространные и горячие дебаты по различным проблемам, которые касаются самых отвлеченных особенностей талмудического метода и получаемых с его помощью заключений. Мудрецы не жалели сил даже тогда, когда знали, что данный источник уже отвергнут и не имеет никакого значения для юридической практики. Это объясняет нам и те споры, которые велись по вопросам, относящимся к далекому прошлому и которые, вероятно, уже никогда больше не будут иметь отношения к действительности.
     Талмуд подчеркнуто построен по канонам юридических трактатов, и многие совершают ошибку, считая его сугубо юридической книгой. В действительности, Талмуд рассматривает все, с чем имеет дело, – в основном это Ѓалаха, тексты Торы и традиции, идущие от мудрецов древности, – как явления природы, как объективную реальность. Когда имеешь дело с природой, нелепо утверждать, что то или иное в ней не заслуживает внимания. Предметы и явления, конечно, различаются по степени важности, но все они сходны тем, что существуют. Они есть, и, стало быть, их нельзя игнорировать. Когда талмудист исследует древнюю традицию, он воспринимает ее прежде всего как нечто реально существующее. Независимо от того, обязывает эта традиция его лично или нет, она – часть его мира. Когда талмудисты обсуждают отвергнутую идею или толкование, они относятся к ним как ученые, рассуждающие о неком виде организмов, вымерших из-за неспособности приспособиться к изменившимся условиям. Этот вид, так сказать, не сдал экзамен на выживание, но это не значит, что он не представляет интерес как объект научного исследования.
     Талмуд не является монографией одного автора. Эта книга сложилась в результате сведения воедино накопившихся за долгое время рассуждений и высказываний многочисленных мудрецов, ни один из которых не думал о том, что его слова будут записаны в подобном своде. Их замечания были продиктованы тогдашней действительностью, вызваны животрепещущими вопросами, которые им приходилось решать, и спорами, в которых они участвовали. Поэтому в Талмуде невозможно вычленить некую единую тенденцию или определить специфическую цель. Каждая из дискуссий в значительной мере независима от других и уникальна, и ход обсуждения той или иной темы может не совпадать с другими сценариями. И в то же время Талмуд имеет свой собственный, безошибочно распознаваемый и поразительно цельный облик. В нем запечатлен не индивидуальный творческий стиль автора или редакторов, но коллективный характер всего еврейского народа.
     Хотя Талмуд является итогом многовековой аналитической работы, принято цитировать его в настоящем времени: “Абайе говорит...”, “Рава говорит...” В этом обычае выражена убежденность в том, что Талмуд – не просто свод мнений мудрецов древности и что судить о нем как о памятнике далекого прошлого неверно. Талмудисты, правда, соотносят личности мудрецов с периодами, в которые они жили (и выяснение такого рода является одним из элементов самого изучения), однако о подобных различиях говорится только тогда, когда необходимо, и слова эти не носят оценочного характера. Создатели Талмуда представляли себе время не в виде беспрерывного потока, бесследно стирающего прошлое, но как живую и развивающуюся сущность, в которой настоящее и будущее неразрывно связаны с никогда не умирающим прошедшим. В этом процессе развития одни элементы уже застыли в устойчивой форме, тогда как другие, соприкасаясь с настоящим, пока еще гибки и изменчивы, но весь процесс как таковой возможен только потому, что каждый, даже самый древний, казалось бы, застывший элемент сохраняет жизненную активность и играет свою роль в бесконечном, самообновляющемся общем труде созидания.
     Вера в непрерывное творческое самообновление мира объясняет также, почему во всех талмудических дебатах главную роль играет вопрошающее сомнение. В определенной мере весь Талмуд построен на вопросах и ответах, и даже там, где вопрос не поставлен прямо, он лежит в основе каждого утверждения. Один из самых древних методов изучения Талмуда состоит в том, что любое высказывание рассматривается как ответ и по нему реконструируется соответствующий вопрос. И не случайно Талмуд содержит такое количество вопросительных слов, начиная с простого “почему?”, направленного на то, чтобы удовлетворить обычное любопытство, и кончая фундаментальным “может ли быть, что...”, ставящим под сомнение самые основы обсуждаемой проблемы. Талмуд различает тончайшие оттенки вопросов – принципиальные и частные, по существу и по мелочам. Любой вопрос позволителен и желателен, и чем больше вопросов, тем лучше. Высказывание сомнений не только разрешается, но и поощряется: на этом построен сам Талмуд, на этом построено и его изучение. Ни один вопрос не считается неподходящим, некорректным, если он касается обсуждаемой темы и содействует ее раскрытию. Как только ученик усвоил некие основы, от него уже ждут, что он начнет задавать вопросы и выказывать сомнения. Талмуд, вероятно, единственная в мировой культуре священная книга, которая позволяет и даже призывает сомневаться в любом своем утверждении. Но эта особенность означает также, что Талмуд нельзя познать извне. Уникальный характер этой книги обрекает любое ее внешнее описание на неизбежную поверхностность.
     Подлинное понимание Талмуда может быть достигнуто только посредством духовного слияния с текстом, эмоционального и интеллектуального вовлечения в его обсуждение, в результате чего ученик сам, в какой-то мере, становится его творцом.