Нет ничего банальнее, чем начать статью о кампании против космополитов такими словами: 28 января 1949 г. газета “Правда” напечатала статью “Об одной антипатриотической группе театральных критиков” и назвать тех, кого причислили к этой группе. Фамилии были почти сплошь еврейскими.
     Большинство публицистов делают после этого вывод: началась очередная антисемитская кампания. Вывод правильный. Но если только этим ограничиться, то картина получится неполная, в чем-то даже искаженная. Ни на минуту нельзя забывать, что это были годы борьбы с буржуазным национализмом (украинским, казахским, эстонским...), преклонением перед иностранщиной, даже джазом.
     Первое, на что следует обратить внимание, говоря об этой статье – это несоответствие крупности калибра (орган ЦК) и мелкости цели: какие-то театральные критики, имена которых знают только завзятые читатели искусствоведческих журналов. Понятно, что дело было не в них. И даже не в антисемитизме Сталина. Для него не существовало ни избранных народов, ни любимчиков, ни вообще ничего святого. Его гнев мог обрушиться на любую национальную группу, на любого человека, будь он даже член Политбюро или близкий родственник.
     Ни один народ не может считать себя предметом особой ненависти “отца народов”, каждый народ, и большой и малый, может предъявить Сталину и его режиму горький счет. Вот только время очередного удара “великий дозировщик” выбирал не случайно, а в тот безошибочный момент, который подсказывал его “гений”. Что касается евреев, то для них этот момент наступил во второй половине 1948 г.
     Для многих авторов антисемитизм Сталина – главная причина преследования евреев. Это все равно, что объяснять Северную войну ненавистью Петра I к шведам, а не стремлением “ногою твердой стать при море”.
      1945-1947 гг. были для советских евреев относительно благополучными. Еврейские песни звучали по радио, тема Холокоста (Шоа) не замалчивалась (вспомним строки поэзии Сельвинского, романы “Буря” Эренбурга и “Непокоренные” Горбатова), Михоэлс получил Сталинскую премию за спектакль “Фрейлехс”. Если мне приведут противоположные примеры, я полностью соглашусь. В сталинские времена репрессии не прекращались никогда. Не забыл я также и запрет “Черной книги”.
     Демонстрация “доброжелательного” отношения к евреям была рассчитана исключительно на Запад и на сионистские круги. Это было связано с намерением Сталина подчинить молодое еврейское государство Израиль советскому влиянию. Планы диктатора рухнули в сентябре 1948 г., когда израильские руководители отвергли советское предложение об “интернациональной помощи”.
     Тогда у Сталина возникла мысль противопоставить Израилю “советский Сион” – Еврейскую Автономную область, и для этого переселить советских евреев в те дальние края. Инициатива должна была исходить от Еврейского Антифашистского комитета. Его тогдашние руководители, Лозовский и Маркиш, были вызваны для получения указаний к Суслову, но они твердо высказали отказ, хорошо понимая, чем это грозит им лично и всему комитету. Так и случилось – в ноябре-декабре 1948 г. члены ЕАК были арестованы и через 4 года почти все расстреляны.
     Вернемся к кампании против “космополитов”. Несколько слов о происхождении слова “космополит”, ставшего таким памятным. Космополит – буквально значит “гражданин мира”. До войны это считалось почти синонимом слову “интернационалист”, ведь так называл себя Карл Маркс. Впервые космополитизм упомянут с отрицательным оттенком в совершенно забытой и неинтересной статье литературоведа Миллер-Будницкой, напечатанной в 1946 г. в “Новом мире”. Словечко звучало очень по-иностранному, его подхватили и поставили в ряд других, столь же “плохих”: декадентство, очернительство, преклонение перед иностранщиной... Много было таких слов. В 1948 г. литературовед З. Паперный нашел у Белинского цитату с резким осуждением “безродных космополитов” и поместил ее в статье в “Литгазете” к 100-летию критика. Оказывается этот, ставший крылатым, эпитет принадлежит “неистовому Виссариону”!
     Этот историко-литературоведческий экскурс является совершенно второстепенным для нашей темы. Я взял его из книги израильского историка В. Пинкуса “Евреи Советского Союза” и хочу этим подчеркнуть, насколько глубоко уважаемый профессор исследовал проблему.
     Еще одной “причиной” начала атаки на космополитов является заурядная цековская склока. Необходимо опять отвлечься.
     В августе-сентябре 1948 г. обстановка в сталинском окружении резко изменилась. Умер Жданов. Вторым человеком в государстве стал Маленков. Жданов был крайне одиозной фигурой, но следует признать, что в своей сфере – идеологии, он придерживался бескровных, “воспитательных” (т.е. ругательных) мер воздействия на всех, кто попадал под каток его разносов. В этом смысле Жданов сдерживающе влиял на Сталина. Никто из “героев” знаменитых постановлений ЦК не был арестован, даже, в общем-то, не лишен полностью заработка. Маленков же был послушным исполнителем любых, самых жестоких и нелепых, указаний вождя.
     Все годы своего правления Сталин не переставал поддерживать грызню среди своего окружения. Делалось это очень просто – приближением или отдалением того или иного члена ЦК. В данном случае речь пойдет о распре между секретарем правления Союза писателей Фадеевым и заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК (Агитпропа) Шепиловым (позднее – “примкнувшим”).
     Шепилов был достаточно образованным человеком, он курировал всю культуру, литературу в том числе. При этом критики и литературоведы пользовались его особым вниманием. Сталин в то время благоволил Шепилову, и Фадеев увидел в этом умаление своей роли.
     Критики, пользуясь высоким покровительством, немного “распустились”. Ничего ни антисоветского, ни антипатриотического в их статьях, конечно, не было. Просто они, как им было положено, критиковали серую литературу и спектакли, ставили в пример классику, в том числе и европейскую. Жертвы критиков (А. Софронов, А. Первенцев, А. Суров) перешли в атаку. Они использовали человеческие слабости Фадеева и настроили его и против Шепилова, и против критиков.
     Был Фадеев человеком доверчивым и по-своему принципиальным. Он совершил роковую ошибку – направил Сталину письмо рядовой журналистки Бегичевой. Письмо было истеричным (“В искусстве действуют враги!”), нелепым, полным патриотических фраз и грубых обвинений против... Именно в этом письме были собраны почти исключительно еврейские фамилии: Юзовский, Борщаговский, Гозенпуд, Альтман, Варшавский, Прут, Ласкин и т.д. Перечень включал одного армянина (Бояджиева) и одного русского (Малюгина). Примечательно, что первый вариант письма-доноса от Бегичевой поступил в МГБ (!) еще в феврале. Но тогда, как я старался показать, время еще не поспело.
     Письмо Бегичевой попало к Сталину примерно 10 декабря, он отнесся к нему более чем благосклонно, и вал покатился.
     18 декабря открылся пленум Союза писателей. Фадеев и Софронов выступили с разоблачением критиков-космополитов, не используя пока сильных выражений. Парадокс заключался в том, что Шепилов курировал “Литгазету”, и она почти умолчала о пленуме. Тогда Фадеев протолкнул статью Софронова в “Правду”, которая не подчинялась Агитпропу (“За дальнейший расцвет советской драматургии”, 23 декабря).
     Шепилов понял, что он проиграл, и, как положено большевику, быстро оценил обстановку, перестроился и отправил 23 января 1949 года Сталину памятную записку, где расставил все акценты: выдвинул политические обвинения против своих бывших протеже, сообщил о неблагополучии с кадрами в творческих союзах, о малом проценте в них русских, не говоря о мелочах – зажиме критики, групповщине и т.п. Недавний покровитель критиков стал их ярым гонителем. Фадеев же со своей стороны позже говорил Симонову, что он не ожидал такого развития событий.
     Записка Шепилова попала к Сталину в самый подходящий момент. За 3 дня до этого он как раз подписал решение о закрытии английской редакции газеты “Московские новости”, в которой из 28 сотрудников 23 были евреями. Закрыли ее в связи с ухудшением международной обстановки, но такой нежелательный “кадровый показатель” не мог остаться незамеченным.
     Было дано указание готовить известную статью. Кто ее автор, точно сейчас никто не знает. Говорили, что писал ее Софронов. Но это не его жанр. Скорее всего, ее написал Давид Заславский при участии редактора “Правды” Поспелова. У Заславского в прошлом было много грехов – и меньшевик, и о евреях много писал, и о театре Михоэлса. Следовало отрабатывать. Тем более, что он, наряду с Эренбургом, по предложению Фадеева, с согласия Сталина, был выведен из Еврейского Антифашистского Комитета незадолго до ареста остальных его членов. Оба были “полезными” евреями, каждый по-своему.
     Ситуация прояснилась, свистопляска началась. Не было в стране ни одного творческого союза, научного учреждения, ВУЗа, где бы ни прошли собрания, поносившие “безродных космополитов”. Всем было ясно, это антисемитская кампания, но “правила игры” соблюдались. Ругали иногда и неевреев, чаще всего армян (не для того ли, чтобы сделать приятное сыну сапожника из Гори Джугашвили?). Были среди выступавших (и писавших) против космополитов и евреи: Дымшиц, Эльсберг, Корнейчук (да, этот украинский драматург был стопроцентным евреем, это он пустил меткое слово “долгоносики”), Марк Донской, упомянутый Паперный, Дунаевский... Раскрывали псевдонимы, если нужно было, то называли “по-батюшке”. Леонид Первомайский был, оказывается, Соломоновичем. Многие ли знают отчество Леонида Андреева?
     Были в этой кампании и приливы, и отливы, и наказания за “перегибы”, и подлость, и невольное криводушие, и попытки выручить жертвы. Большинство пострадавших вели себя правильно. Некоторым это помогло. Борщаговский, например, обратился за советом к близкому человеку – Симонову. Положение последнего было сложным, он всей душой сочувствовал космополитам, но был дружен с Фадеевым и пользовался особым расположением Сталина. Симонов дал Борщаговскому правильный совет – признать ошибки и побыстрее уйти в тень, что тот и сделал.
     Единственным человеком из “антипатриотической группы”, который подвергся аресту, был Иоганн Альтман. У него не нашлось ни высокого защитника, ни мудрого советчика, и вообще он проявил непонятную строптивость. Его последовательно исключили из Союза писателей, из партии и, наконец, арестовали. Был он вдобавок когда-то эсером. Альтмана освободили сразу после смерти Сталина, и он вскоре умер. Главным его гонителем стал почему-то Фадеев.
     Остальные, кто легче, кто тяжелее, пережили лихие годы и во время оттепели продолжили творческую работу. Действия Фадеева, написавшего на Альтмана письмо в высокую инстанцию, можно объяснить только давлением со стороны этих инстанций. Обычно Фадеев, выполняя дьявольские приказы, нарушал партийную дисциплину: предупреждал тех, кого ожидали неприятности.
     Все ошельмованные литераторы, кроме Альтмана, признавали ошибки, каялись и клялись. Нельзя их осуждать. Но об одном из них, Я.Варшавском, следует рассказать больше. Он стал “литературным негром” у Анатолия Сурова, главного, наряду с Софроновым, погромщика. Варшавский даже письменно поведал Сурову об антисоветских разговорах и сионистских настроениях своих коллег. Вечный тип предателя. Суров передал письмо Шепилову, тот – Маленкову. До Сталина осталось полшага.
     Очень редко, но иногда негодяев постигает позорный конец. Вкоре после борьбы с космополитами Сурова буквально смешали с грязью на страницах “Правды”. Софронов был удачливее – он более 30 лет редактировал “Огонек”.
     За тем, чтобы процент неевреев наличествовал, тоже следили. И “полезных” евреев берегли. Вот пример. Один из команды Шепилова, редактор журнала “Советское искусство” В.Вдовиченко, сильно обиделся на своего патрона за то, что тот свалил всю вину на своих помощников. Минуя инстанции, он написал письмо прямо Маленкову. Вдовиченко проявил себя не столько антисемитом, сколько дураком. В своем доносе он исключил русского Малюгина, который попал в эту компанию, как “кур во щи”, зато обрушился на сталинского любимца Симонова, окружившего себя космополитами (читай: евреями), в их числе – Эренбург, лауреат Сталинской премии и борец за мир, Александр Кривицкий, журналист, знаток русской военной геральдики, составлявший такие важные в глазах Сталина документы, как уставы новых орденов. Шепилов довел дело до конца – Вдовиченко сняли с руководящей работы, его карьера была навсегда сломлена.
     Однако после доноса Вдовиченко Симонову пришлось доказывать свою идейную стойкость. Он тоже выступил с нападками на космополитов, ранее ему удавалось избегать этого. Основной мишенью его разоблачений были не безродные антипатриоты, а международный космополитизм. Крепко досталось от Симонова американским поджигателям войны, не забыл он и атомную бомбу, и бесчеловечную эксплуатацию трудящихся. Все остались довольны.
     Вполне можно было пострадать за “перегибы”, что и произошло на Одесском судоремонтном заводе, где директор и секретарь парторганизации были сняты с работы за намерение уволить 26 евреев без всякой мотивировки.
     Громкая антикосмополитическая кампания, наряду с другими задачами, выполняла еще роль дымовой (или шумовой) завесы над готовящимся ленинградским делом, наиболее кровавым послевоенным процессом. Смерть Жданова привела к тому, что вся группа его относительно (очень относительно!) либеральных сторонников оказалась под ударом новых временщиков, главным образом Маленкова. Было бы кощунственно сравнивать количество жертв в ленинградском деле и деле ЕАК, но по первому расстреляли более 200 человек, а по второму - 13 и еще 10 по “филиальным процессам” (Московского автомобильного завода и др.). Пусть мой будущий оппонент не ищет у меня слов “всего 23 человека”. Жизнь человеческая бесценна, идет ли речь о 23-х, 200-х или… 6 миллионах...
     Вся кампания против космополитов была на редкость короткой – менее трех месяцев (ср. многолетнюю борьбу против Ахматовой и Зощенко). “Великий дозировщик” дал, очевидно, команду: “Хватит!”. Далее началась настоящая работа советской системы (точнее – усилилась, она ведь никогда не прекращалась) – аресты, судилища, заключения, расстрелы. Но эта сторона жизни СССР в тогдашней прессе практически не освещалась.