Ориана Фаллачи:
     Я считаю позорным, что в Италии устраивается процессия ряженых под камикадзе, которые выкрикивают гнусные оскорбления в адрес Израиля, возносят фотографии израильских руководителей с намалеванными на лбу свастиками, подстрекают народ ненавидеть евреев. Процессии людей, которые готовы продать в гарем собственную мать, только бы вновь увидеть евреев в лагерях уничтожения, в газовых камерах, в печах крематориев в Дахау, Маутхаузене, Бухенвальде, Берген-Бельзене…
     Я считаю позорным, что католическая церковь позволяет епископу, да еще обитателю Ватикана, этому святоше, пойманному в Иерусалиме с целым арсеналом оружия и взрывчатки, спрятанным в особом тайнике его священного мерседеса, участвовать в этой процессии и выходить к микрофону, чтобы от имени Бога поблагодарить камикадзе, которые истребляют евреев в пиццериях и супермаркетах. Чтобы именовать их “мучениками, идущими на смерть как на праздник”.
     Я считаю позорным, что во Франции, Франции свободы, равенства и братства, сжигаются синагоги, терроризируются евреи, оскверняются их кладбища.
    Я считаю позорным, что в Голландии, в Германии и Дании молодые люди щеголяют в куфиях, подобно тому, как молодчики Муссолини щеголяли своими жезлами и фашистскими эмблемами.
    Я считаю позорным, что почти во всех европейских университетах палестинские студенты задают тон и подпитывают антисемитизм. Что в Швеции они потребовали аннулировать Нобелевскую премию мира, присужденную Шимону Пересу в 1994-м году, и целиком отдать ее этому голубю с оливковой ветвью в клюве, Арафату.
    Я считаю позорным, что достойные члены нобелевского комитета, этого комитета, который, казалось бы, вместо заслуг награждает политические убеждения, приняли эту просьбу к сведению и намерены ее рассмотреть. Пропади пропадом Нобелевская премия, и честь тем, кто ее не удостоен.
     Я считаю позорным — мы снова в Италии, — что государственное телевидение содействует возрождению антисемитизма, проливая слезы над палестинскими покойниками, и не оказывает доверия израильским, упоминая о них торопливо и часто даже неохотно.
    Я считаю позорным, что в телевизионных дебатах оказывается такое уважение негодяям в тюрбанах или куфиях, которые еще вчера восхваляли массовое убийство в Нью-Йорке, а сегодня восхваляют убийства в Иерусалиме, Хайфе, Нетании, Тель-Авиве.
    Я считаю позорным, что пресса поступает точно так же, возмущаясь по поводу того, что в Вифлееме церковь Рождества окружена израильскими БТР-ами, но не возмущаясь тем, что в той же церкви двести палестинских террористов, хорошо обеспеченных автоматами, боеприпасами и взрывчаткой (в том числе многие главари “Хамаса” и “Аль-Аксы”), почти с гостеприимством приняты монашеской братией, которая затем принимает от экипажей БТР-ов бутылки с минеральной водой и корзину яблок.
    Я считаю позорным, что, отметив число израильтян, погибших с начала второй “интифады” (412), влиятельный еженедельник тут же отмечает жирным шрифтом, что в дорожных катастрофах гибнет больше 600 в год.
     Я считаю позорным, что “Osservatore Romano”, газета папы римского, папы, который не так давно оставил в Стене Плача записку с извинениями перед евреями, обвиняет в геноциде народ, который миллионами уничтожали христиане. Европейцы, я считаю позорным, что выжившим из числа этого народа людям, у которых на руках до сих пор сохранились татуировки с номерами, эта газета отказывает в праве давать отпор, защищаться, не позволять истреблять себя заново.
    Я считаю позорным, что во имя Иисуса Христа — еврея, без которого все они сегодня остались бы без работы, — священники наших приходов или социальных центров флиртуют с убийцами, из-за которых в Иерусалиме нельзя выйти поесть пиццы или купить яиц без того, чтобы взлететь на воздух.
     Я считаю позорным, что они выступают в поддержку тех, кто положил начало террору, убивающему в авиалайнерах, в аэропортах, на олимпиадах, а сегодня принявшемуся за убийство западных журналистов. Их расстреливают, похищают, им перерезают горло, отрубают головы. (После выхода моей книги “Гнев и гордость” кто-нибудь в Италии может сделать это и со мной. Цитируя стихи Корана, призывая своих “братьев” в мечети и в мусульманских общинах покарать меня во имя Аллаха. Убить меня. И даже умереть вместе со мной. Поскольку они из тех, кто хорошо владеет английским, отвечу им по-английски: "Fuck you".)
     Я считаю позорным, что почти все левые, эти левые, которые двадцать лет назад позволили профсоюзному шествию поставить пустой гроб (на манер угрозы мафии) перед синагогой в Риме, забыли о вкладе евреев в борьбу с фашизмом. О Карло и Нелло Росселли, например, о Леоне Гинзбурге, об Умберто Террачини, о Лео Валиани, об Эмилио Серени, о женщинах вроде моей подруги Анны Марии Энрикес-Аньолетти, расстрелянной во Флоренции 12 июня 1944 года, о 75 из 335 убитых в ардеатинских рвах, о бесконечном множестве других, погибших под пытками, или в бою, или от рвения карателей. Товарищи, учителя моего детства и моей ранней молодости.
    Я считаю позорным, что по вине тех же левых, и даже в первую очередь по вине левых (я имею в виду левых, которые открывают свои съезды аплодисментами представителю ООП, в Италии — главарю палестинцев, которые желают уничтожения Израиля), евреи в итальянских городах снова живут в страхе. И во французских городах, и в голландских, и в датских, и в немецких — тоже.
    Я считаю позорным, что перед процессиями негодяев, ряженых под камикадзе, они трепещут, как трепетали в Берлине в “хрустальную ночь” — ночь, когда Гитлер провозгласил охоту на евреев.
     Я считаю позорным, что, повинуясь моде глупой, подлой, бесчестной, но выгодной для них политической корректности, обыкновенные оппортунисты, и даже обыкновенные паразиты поминают всуе слово “мир”. Те, кто во имя слова “мир”, уже опохабленного сильнее, чем слова “любовь” и “человечность”, отпускают только одной из сторон ненависть и зверство. Те, кто во имя пацифизма (читай: конформизма), отданного на откуп придуркам и шутам, которые раньше лизали ноги Пол Поту, подбивают простодушных, наивных и запуганных. Те, кто вводил их в заблуждение, развращал, отбрасывал вспять к середине прошлого столетия, к желтым звездам на одежде. Эти шарлатаны, для которых палестинцы значат столько же, сколько они сами значат для меня — ровным счетом ничего.
      Я считаю позорным, что столь многие итальянцы и столь многие европейцы избрали себе знаменем господина (если такое слово к нему применимо) Арафата. Это ничтожество, которое, благодаря деньгам саудовской королевской семьи, вечно корчит из себя Муссолини, и которое в своей мании величия рассчитывает войти в историю как Джордж Вашингтон Палестинский. Это косноязычие, которое, когда его интервьюируешь, не в силах сложить ни одной законченной фразы, связной речи. Для того, чтобы все это сложить воедино, написать и опубликовать, требуется масса усердия и терпения, и в сравнении с ним даже Каддафи — истинный Леонардо да Винчи. Этот притворный воин, вечно выступающий в униформе, как Пиночет, никогда не надевал гражданского платья и никогда не участвовал ни в одном сражении. Вести войну он поручает другим, всегда поручает другим. Убожествам, которые в него верят. Этот напыщенный бездарь, который, играя роль главы государства, провалил переговоры в Кемп-Дэвиде при посредничестве Клинтона. Нет-нет-Иерусалим-хочу-весь-целиком. Этот вечный лжец, у которого мелькает проблеск искренности лишь когда он, в отсутствие лишних ушей, отказывает Израилю в праве на существование, и который, как я пишу в моей книге, опровергает себя самого каждые пять секунд. Он всегда ведет двойную игру, даже когда его спрашивают который час, и ему никогда нельзя верить. Никогда! Он всегда вас, в конечном счете, предаст. Этот вечный террорист, который умеет быть только террористом (оставаясь в безопасности) и который в семидесятых годах, когда я брала у него интервью, обучал террористов же из банды Баадер-Майнхоф. С ними были и десятилетние дети. Бедные дети. (Сегодня их учат быть камикадзе. Сто детишек-камикадзе на обучении — сто!) Этот вертопрах, который держит жену в Париже, где ей прислуживают и поклоняются как королеве, и который держит свой собственный народ в дерьме. Из дерьма народ извлекают только затем, чтобы послать на смерть, на убийство и на смерть, как тех восемнадцатилетних, которым для того, чтобы встать вровень с людьми, надо начинить себя взрывчаткой и превратиться в пыль вместе со своими жертвами. И эти итальянцы его любят — да, любят. Так же, как они любили Муссолини. То же самое и многие другие европейцы.
      Я считаю это позорным и вижу во всем этом зарождение нового фашизма, нового нацизма. Фашизма и нацизма тем более коварного и омерзительного, поскольку к нему ведут те, кто лицемерно корчит из себя сторонников добра, прогрессисты, коммунисты, пацифисты, католики — даже христиане, которые имеют наглость объявлять поджигателями войны тех, кто, подобно мне, ищет правды. Я вижу, да, и я говорю о том, что будет. Я никогда не была нежна с трагическим по-шекспировски Шароном. (“Я знаю, что вы пришли добавить скальп к своему ожерелью”, — пробурчал он почти с грустью, когда я пришла брать у него интервью в 1982-м году.) С израильтянами я часто спорила, до грубости, и в прошлом немало защищала палестинцев. Может быть, больше, чем они того заслуживали. Но я — с Израилем, я — с евреями. Я та, кем я была в те времена, когда еще девочкой сражалась плечом к плечу с нацистами, и когда Анна Мария и ей подобные гибли под пулями.
    Мне внушает отвращение антисемитизм стольких итальянцев, стольких европейцев, мне стыдно от того стыда, который обесчещивает мою страну и Европу. В лучшем случае это — не сообщество государств, а сборище Понтиев Пилатов. И даже если все жители этой планеты будут думать по-другому, я буду думать только так, как думаю.