Лиора Зив-Ами Кто мы?

     В прежней жизни у нас было особое название – “лица еврейской национальности”. Марксистско-ленинскому определению нации мы явно не соответствовали. Но ошибается тот, кто думает, что собственное государство внесло ясность в этот вопрос. Именно в Израиле начинаешь понимать, что мы – действительно “народ, живущий отдельно, и среди народов не числящийся”.
     В самом деле: кто мы? С одной стороны мы, вроде бы, народ. Обычный народ, у которого есть общий национальный язык, общая религиозная традиция и общее историческое прошлое. Более того – у нас есть самый главный признак народа – кровное родство, происхождение из одной семьи и одного рода. Со страниц Великой книги наши предки предстают перед нами живыми людьми. Мы их знаем по именам: Авраам и Сара, Ицхак и Ривка, Яаков (он же Израиль), Лея и Рахель. Знаем, как они жили. Знаем, где они похоронены. Даже если найдётся кто-то, кто докажет нам, что всё это не более, чем легенда, это ровным счётом ни на что не повлияет. Они живут в нашем самосознании – и это главное. Себя мы и называем не просто евреями, а сынами Израиля, домом Яакова.
     С другой стороны мы, конечно же, народом не являемся. Достаточно бросить беглый взгляд на израильскую толпу для того, чтобы задать естественный вопрос – а сколько осталось в нас этой общей крови? Внешне мы представляем собой Организацию Объединённых Наций.
     Что же нас объединяет? Общее историческое прошлое? А что это такое? Проживание в одном и том же месте, пользование одними и теми же вещами, подчинение одним и тем же законам и участие в одних и тех же событиях? Очевидно, этого недостаточно для того, чтобы считаться единым народом. Например, у русских и украинцев тоже было когда-то общее историческое прошлое и, тем не менее, это два разных народа. Что же касается, например, моего исторического прошлого, то оно у меня и моих предков уже давно общее с немцами (судя по фамилии), русскими и украинцами, но вовсе не с евреями, веками жившими в Йемене.
     Общий язык? Но само наличие общего языка не является признаком единого народа. Достаточно привести в пример англичан и американцев. Что касается нас, евреев, то до недавнего времени все мы говорили на разных языках, да и нынче общий наш язык иврит для большинства современных евреев не является родным языком.
     Общая религия? У французов и итальянцев тоже общая религия, но никому и в голову не придёт объявить их одним народом. В нашем же случае еврейская религия в том виде, в котором она существует сегодня, не только не объединяет, а, напротив, разъединяет народ. Это очевидно, даже если не касаться проблемы противостояния ортодоксального и светского населения. Нигде так не насаждается принадлежность к своей группе, как в среде религиозной ортодоксии. То, что этнические различия явно взяли верх над религиозным, якобы, единством, доказывает факт фактического выдворения религиозных сефардов – выходцев из стран ислама – из среды религиозных ашкеназов – выходцев из христианской Европы. Религиозную партию ШАС, из-за которой все нападают на сефардов, создали ашкеназские евреи именно потому, что хотели от сефардов отделиться.
     Общая светская культура? На примере музыки очень легко обнаружить, что и в данном случае нет никакого основания для единства. Я, например, воспитана в европейской музыкальной традиции. И в соответствии с этой традицией меня приучили воспринимать звуки, расстояние между которыми менее полутона, как фальшивые. Восточная же музыка, в традиции которой воспитаны евреи из стран ислама, вся основана на таких звуках. При всём желании я не смогу считать её своей. К ней я могу проявлять лишь интерес постороннего.
     Я уже не буду касаться таких областей как кулинария, манера держать себя и одеваться, взаимоотношения в семье и прочее, прочее, прочее.
     Так что народом в общепринятом смысле нас никак не назовёшь. Нас, конечно, можно определить как некую “новую общность людей”. Мы, недавно побывавшие в “новой общности” под названием “советский народ”, можем засвидетельствовать, что ничего хорошего из таких экспериментов не выходит. Какие только усилия не предпринимали советские идеологи для того, чтобы эту общность сколотить! Ничего не помогло. Всё развалилось, как только центростремительная сила ослабла. Народы разбежались по своим естественным домам. Нас можно было бы сравнить с другой “новой общностью людей” - американским народом. Несмотря на то, что корни американской сверхидеи питаются определённой этнической традицией, этой сверхидее присвоен статус универсальной, способной создать плавильный котёл и переплавить в нём народы в “новую общность” свободных людей. Нынче, как известно, идея плавильного котла уже отменена, и её срочно пришлось заменить идеей многокультурности, так как выяснилось, что народы, почему-то, не переплавляются, а напротив, жаждут определённой самоидентификации. Для удовлетворения этой жажды вынуждены были изобрести новую терминологию, например, “афро-американцы”. Но решает ли это проблему? Ведь процент прямых потомков отцов-основателей Соединённых Штатов, которые были англо-саксами и протестантами, в эмигрантской “новой общности” неуклонно уменьшается. А это означает, что всё меньше американцев ощущают свою внутренню связь с культурой, которая сформировала Соединённые Штаты.
     От “новой общности людей” мы отличаемся принципиально. Как в советской, так и в американской “новых общностях” собраны народы, корни которых не уходят в самосознание единой семьи и единых предков. Их объединяет некая сверхидея, в которой нет голоса крови и голоса рода. Нас же делает народом именно голос крови.
     Кто же мы? Сколько мыслителей ломали голову над нашей загадкой, пытаясь найти нам место в созданных ими антропологических системах, где легко нашлось место всем остальным! Но никто в этом деле не преуспел. Ни Гегель, ни Тойнби, ни Гумилёв.
     Профессор Сэмюэл Хантингтон в своей работе “Столкновение цивилизаций” предложил новую антропологическую схему. И вновь – у всех народов место есть, а мы опять вне. 2000-летнее изгнание что-то сделало с нами. В отличие от предыдущих наших изгнаний – египетского и вавилонского – оно проходило не в среде одного народа, а в среде практически всех народов. В среде разных народов мы жили и их культуру впитали в себя как часть своего особенного еврейства. Сегодня еврей как таковой не существует. Он обязательно должен быть какого -то дополнительного происхождения: турецкий, французский, русский и т.д. Последнее изгнание полностью изменило нашу природу. Она стала двойственной из-за многообразия наших чужбин. Еврейскими у нас остались только общие идеалы, но конкретная жизненная практика – это практика того нееврея, в среду которого нас забросила наша судьба изгнанников. Собравшись вместе в качестве народа, мы принялись друг перед другом отстаивать своего нееврея, чью культуру мы отвергли (иначе мы бы ассимилировались) и в чьей среде мы не захотели больше жить (иначе мы не оказались бы в Израиле). Более того, мы настолько остро ощущаем, что в ценностях отвергнутого нами своего нееврея есть универсальное начало, которое отсутствует у другого нееврея, что готовы перессориться друг с другом, выясняя, чей нееврей лучше.
     Поразительно, но наше воссоединение в качестве народа происходит в то самое время, когда всё человечество соединяется в одну Глобальную деревню. Проблема единства, которая стоит перед человечеством, - это та же самая проблема единства, которая стоит у нас внутри народа. Только в Глобальной деревне у народов нет единого духовного корня (из-за чего и прозвучало предупреждение о грозящей всем войне цивилизаций). А у нас этот единый духовный корень настолько силён, что даже через 2000 лет разлуки мы по-прежнему считаем себя народом. Если поразительным является наше историческое долголетие, то упрямая вера в то, что мы народ, должна поражать ещё больше.
     2000-летнее изгнание превратило нас в нечто, что не поддаётся обычному определению. Мы – не народ. Мы – не новая общность людей. Мы – модель человечества в миниатюре, конгломерат народов внутри одной семьи. Если мы не поймём, насколько важно это самоопределение, то не только не сладим с развалом общества изнутри. Мы не сможем объяснить ни себе, ни другим, что мы делаем на нашей земле после 2000-летнего отсутствия. А если у нас действительно есть миссия в мире – создать внутри народа модель человеческого единства, – значит у нас на этой земле нет конкурентов. И борьба идёт не за обладание землёй, а за то, чьё “учение пойдёт с Сиона” – учение единства и созидания или учение ненависти и взорванных небоскрёбов.

“Megapolis”