Петроградское начало ГОСЕТа

     Первые сведения о возникновении в Петрограде нового еврейского театра появились в прессе уже в апреле 1918 года. “В ближайшее время в Петрограде возникает “Еврейский камерный театр”, – сообщало “Обозрение театров” 28 апреля. – Во главе театра стоит группа известных писателей и художников. В репертуар войдут пьесы Шолом Аша, Перетца и др. Спектакли будут происходить в театральном зале Еврейского общественного собрания, где уже приступлено к оборудованию сцены”.
     Только-только “возникает”, еще лишь “приступлено к оборудованию сцены”, а “Вечерние огни” двумя днями раньше уже объявляют, что “спектакли еврейского Камерного театра открываются на будущей неделе. Предполагается поставить на первых порах “Гамлета” и “Натана Мудрого”. Ни больше, ни меньше.
     Но наиболее достоверным стало майское сообщение еженедельника “Еврейский рабочий”: “В клубе Бр. Гроссера намечен ряд спектаклей образовавшегося кружка “Еврейский Камерный театр” под управлением М. Азарха и М. Элькина.  Первый вечер, посвященный произведениям Ш. Аша, состоится в клубе во вторник 28-го мая. Будут поставлены “Amnein un Tamor” – библейская поэма и “Um Winter” – драматический этюд, музыка С.Розовского, декорация Быковского”. “М. Азарх” – это Алексей Грановский (в миру Авраам Азарх). Мендл Элькин – журналист, драматург, актер, в 1913 г. покинул Россию и в дальнейшей судьбе театра участия не принимал.
     На самом деле первый спектакль был показан зрителям только 13 июня в помещении Еврейского общественного собрания (Новый пер., 2). Были показаны “Амнон и Томор” и “Зимой” Аша, “и надо сказать, – писал рецензент “Новой жизни”, – что попытка внести что-то новое в еврейский спектакль оказалась очень удачной”. Спектакль повторили 27 июня в клубе Гроссера.
      Но сам Грановский, вероятно, не был доволен ни спектаклем, ни своими "актерами". Он понял, что для создания действительно высокохудожественного еврейского театра, в первую очередь нужна актерская школа. И вскоре в "Еврейской трибуне" (№ 3-4 за 1918 г.) появилось сообщение, что "Комиссар по Евр. Нац. Делам открывает ближайшем будущем студию еврейского народного театра. По этому вопросу ведутся переговоры с некоторыми видными еврейскими литераторами и артистами. Открытие студии состоится, как только будет подыскано подходящее помещение". Помещение нашлось – это был бывший Малый (Суворинский) театр на Фонтанке. И в конце 1918 года по городу были развешаны афиши-объявления:

Руководитель ГОСЕТа Алексей Грановский

     Грановский был человеком европейской культуры. В 1910–11 гг. он учился в режиссерском классе А.А. Санина (Шенберга) Школы сценических искусств в Петербурге. Потом уехал совершенствоваться в Мюнхенскую театральную академию, которой руководил Макс Рейнгардт (1911–13), где начал разрабатывать свой метод построения синтетического спектакля–“симфонии”, как единство текста, актерской игры, сценографии, музыки, мизансцен, пауз (“искусство молчания”). Первую самостоятельную постановку Грановский осуществил в 1914 году, в рижском “Новом театре” – “Филипп II” Э. Верхарна. Во время Первой мировой войны скитался по Скандинавии. В 1916 году вернулся в Россию. В Петрограде поставил “Царя Эдипа” Софокла и “Макбета” В. Шекспира с Ю. Юрьевым в заглавных ролях в театре “Трагедии”, “Фауста” Ш. Гуно и “Садко” Н. Римского-Корсакова в Большом оперном театре. И еще об одной режиссерской работе Грановского сообщало “Обозрение театров”, может быть, не столь важной для него самого, но, возможно, явившейся толчком для создания нового еврейского театра-студии: “13 апреля (1917) в Михайловском театра состоится концерт-митинг, в котором примут участие г-жа Анна Мейчик, гг. И. Архон, Ю. Бильдштейн, артист Мариинской оперы М.А. Ростовский, симфонический оркестр Волынского полка под управлением М.О. Штейнмана и еврейского хора. Революционные песни инсценированы режиссером А. Грановским. Чистый сбор поступит в распоряжение ЦК Всеобщего еврейского союза (Бунда)".
      Барон Р. Унгерн много лет руководил различными любительскими труппами в провинции. В 1907 и 1911 годах он был сподвижником  Н. Евреинова по знаменитому Старинному театру, осуществил на его сцене несколько постановок. Марк Ревесман, драматург, его пьесы шли в различных еврейских труппах. Композитор Шломо (Соломон) Розовский в 1909 году закончил Петербургскую консерваторию по классу А.Лядова. После переезда Камерного театра в Москву, уехал в Ригу, где стал директором еврейской Консерватории. С 1925 г. – в Эрец-Исраэле, писал музыку для спектаклей “Габимы”.
     Официальная дата начала работы студии 29 декабря 1918 года. Занятия преподавателей, названных в афише, шли своим чередом, а параллельно началась работа над спектаклями. Уже 29 января 1919-го приступили к репетициям “Норы” Г. Ибсена под руководством Р.Унгерна, по-видимому, оказавшейся не по силам ученикам и потому не увидевшей света рампы. 2 февраля первая репетиция “Греха”, 7-го – “Зимою”, 10 марта – “Амнона и Томор”. все – Ш. Аша, под руководством Грановского; 26 марта – “Уриэля Акосты” К. Туцкова (реж. Унгерн), 4 апреля состоялась читка “Слепых” М. Метерлинка.
     А уже 3 июля в Малом театре был показан первый спектакль. “Это первая попытка создать еврейский стильный художественный театр, – писал репортер газеты “Жизнь искусства”. – Спектакли – результат пятимесячной студийной работы. В театре большое место уделено музыке, так к “Слепым” Метерлинка Иосифом Ахроном написана музыка для большого симфонического оркестра, к легенде “Амнон и Томор” Аша – сюита С.Розовского. Оркестром будет дирижировать Арнольд Маргулян. Из участников студии при участии учеников консерватории и солистов синагоги образован большой хор под упр. З.Киссельгофа... Танцы в пьесах в постановке заслуженной артистки О.О. Преображенской. Декорации и костюмы к постановкам театра изготовляются по эскизам А. Бенуа, М. Добужинского, А. Грановского и П. Шильдкнехта”.
     Первый спектакль был сборным. Он начинался “Прологом” А.М.А., музыка А. Маргуляна, оформление А. Грановского. Потом шли “Слепые” в переводе Анны Магид, музыка И. Ахрона. декорации Анны Бенуа. В заключение был показан “Грех” Ш. Аша с музыкой С. Розовского и в оформлении Грановского. Постановка Грановского.
     А накануне, на генеральной репетиции спектакля со зрителями, Грановский выступил перед учащимися и гостями с докладом “Наши цели и задачи”, в котором говорил: “150 дней тому назад мы открыли двери нашей студии и позвали тех, кто хочет работать над созданием Еврейского театра. 150 дней это такой малый срок. что о достижениях и осуществлениях говорить не приходится. И если мы сегодня поднимаем занавес, то мы не хотим и не можем сказать – смотрите, вот путь, которым мы пойдем. Пусть никого не смущают технические несовершенства наших первых спектаклей. Мы еще молоды, нам всего 5 месяцев от роду... Мы не звали к себе профессионалов, искушенных работников сцены. Мы их не только не звали, мы их не пускали к себе, ибо ненавистнее всего нам в искусстве ремесленная самоуверенность "профессионалов”, их ремесленный подход к “игре” и “представлению”, их абсолютное неумение отдаваться Радости Творчества. Мы не взяли с собой в наш путь ремесленников, а сами тоже не успели за эти 150 дней стать мастерами, и то, что мы показываем вам, подняв впервые наш занавес, есть намек на тот путь, которым мы идем... Мы не согласны с теми. кто говорит, что Еврейский Театр имеет какие-то свои особенные законы, должен питаться каким-то специфическим репертуаром и не сумеет уйти от быта. Мы утверждаем, что Еврейский Театр есть раньше всего Театр вообще, Храм Искусства, радостного Творчества... Мы утверждаем, что задачи нашего Театра – это задачи Мирового Театра, и только язык его отличает от других.
 

С. Михоэлс Гос. Евр. театр

     Я прошу всех пришедших на наши огни всю тяжесть критики и упреков обрушить на нас, руководителей, оставив в стороне исполнителей. Ибо никто из них не думает, что созрел настолько, чтобы выступать перед вами. Ибо каждый из них с священным страхом относится к задаче, которую поставил себе – стать артистом Еврейского Театра. И они становятся сегодня лицом к лицу к вам – только подчиняясь дисциплине – подчиняясь требованию руководителей. А мы нашли нужным открыть наши двери для широкой публики так рано, чтобы громко крикнуть всем, кому дорого Еврейское искусство, Еврейская культура, Еврейский Театр, всем, кто хочет работать, искать, бороться, и достигать – идите к нам!..”
     Пресса была в некотором недоумении. Символический “Пролог” и не менее символическая пьеса Метерлинка, ничего общего не имеющие с еврейским театром, и бытовая пьеса Ш. Аша, вроде бы никак не объединяемая с ними, воспринимались не как единый спектакль, а скорее как ученические этюды. Наиболее доброжелательной оказалась рецензия, помещенная в “Петроградской правде”: “Переводчица “Слепых” Метерлинка Анна Магид и актеры Студии рассеяли вчера ложное представление еврейской интеллигенции о неблагозвучности еврейского разговорного языка-жаргона, – писал рецензент. – На деле же оказалось, что он полон глубокой выразительности, лиризма, пафоса и музыкально-звуковой красочности. Кроме того, своим дебютом первый в России культурный еврейский театр предрек грядущий расцвет еврейской драматической литературы. Пьеса Ш. Аша “Грех” является еврейской не только по сюжету, но и по технической структуре и ее специфическому воплощению...”
 

Урель -С. Михоэлс Костюмы и зарисовка Н. Альтмана

     Второй спектакль, сыгранный на следующий день, тоже не вносил особой ясности. Как и первый, он состоял из одноактных пьес: “Строитель” – “сон, посвященный новому театру”, С. Михоэлса с музыкою А. Мартуляна, декорациями и костюмами А. Грановского и П. Шильдкнехта; “Зимою” Ш. Аша с музыкой А. Крейна, художник М. Добужинский; и “Амнон и Томор” с музыкой А.Пазовского и сценографией Шильдкнехта. Постановка Грановского, танцы в постановке Преображенской. “После второго спектакля Еврейского камерного театра, – писал Г. Ромм, – уже можно говорить о его репертуаре и путях. За два спектакля дано пять разнообразных пьес, не считая Пролога. Здесь и символический “Строитель” с символикой далеко не оригинального свойства, и “Слепые”, и библейская легенда “Амнон и Томор”, и выхваченный из печального быта “Грех”, и жизненный эскиз “Зимою”... Или театр умышленно подчеркивает отсутствие направления в своей работе, или же то, что пришлось видеть за вечера – лишь результат студийных упражнений, где, конечно, студийцы проводились через опыты самые разнообразные и пестрые”. Мне же думается, что у Грановского при выборе именно такого репертуара было несколько причин. Он приучал (а работа над спектаклями, конечно же,входила в учебный процесс) студийцев с первых же шагов к самой разной драматургии; во-вторых, он хотел доказать таким образом, что еврейский театр имеет право на драматургию всех времен и народов, а не только еврейскую; и, в-третьих. он сам пытался разобраться, по какому пути идти созданному им театру, и, по-моему, уже этими двумя “Вечерами” и третьим, “Уриэлем Акостой” (перевод М. Ривесмана. постановка Р.Унгерна, художник Н. Альтман, композитор С. Розовский), сыгранным 11 июля, Грановский получил для себя ответы на все поставленные вопросы.
Кажется. “Акоста” прояснил и некоторые недоумения Г. Ромма. “Уриэль Акоста”, как представление, не создал особой ценности, – писал он. – Но спектакль ценен как доказательство преимущества для студийцев больших пьес перед одноактными... Новичку на сцене она каждый раз кажется новой, ему нужно десяток другой минут для того, чтобы слиться с ролью, сжиться не мысленно, а в периоде самого творчества. Он только со второго появления перед зрителями чувствует себя уверенным и смелым. В одноактной же пьесе каждая минута разворачивает действие, здесь на учете каждый жест, исправлять впечатление от него некогда... И если сравнить игру студийцев в “УриэлеАкосте” и в мелких пьесах, то сравнение будет в пользу первого. Здесь почти не было промахов. В течение всего вечера сцена и все исполнители жили одним настроением, ушли в эпоху, в обстановку и сущность развернувшейся драмы. И если были недочеты исполнения, то не было диссонансов в тоне, темпе и общем колорите спектакля”. Но самое интересное и важное в рецензии для историков еврейского театра – это характеристика Михоэлса в заглавной роли: “Об исполнителе роли Уриэля Акосты – Михоэлсе хочется сказать особо. Он, впрочем, и исполнителем не был. Таким мог быть и живой Акоста. Нельзя ведь искренне верить, что этот яркий, молодой философ был так безукоризненно красив и изящен, обращал непременно эластичностью голоса и жеста – каким его обычно стараются представить большинство исполнителей этой роли. Тем Уриэль и мощен, что его сила внешне незаметная, тем и красив, что красота его внутренняя, а наружность обыденна, тем и выделяется среди людей, что он простой, такой же, как они и огромно-другой в то же время. Михоэлс не стал актерским Уриэлем, его слова были красивее дикции и жеста – в этом большая художественная правда”.
     Все спектакли были сыграны еще по два раза: первый – 5 и 10 июля, второй – 6 и 12-го, “Акоста” – 13 и 15-го. Помимо С.М. Михоэлса, в спектаклях участвовали будущие актеры: А.В. Азарх, И.С. Абрагам, Э.И. Карчмер, Л.И. Ром. Н.Л. Нефеш, Л.В. Мурская, И.Л. Розенбаум, Д.М. Штейнман, А.М. Мизрохи, Е.Б. Эпштейн, О.Г. Лихтенштейн, А.С. Кизельштейн, Б.Д. Бельская, Е.З. Вайнер, Е.В. Абрамович, и некоторые другие.
 

Д.Шейнман - де Сантос

     В начале августа студия уехала на гастроли в Витебск. Местная пресса лишь анонсировала гастроли, никак не отреагировав на сами спектакли. С некоторыми подробностями гастролей знакомимся в письме Марка Ривесмана. опубликованном В.Лебедевой-Каплан в сб. “История евреев в России” (СПб. 1993). “Я “гастролировал” в качестве литерат. режиссера Евр. Кам. театра в Витебске, куда мы уехали 6 августа, – писал он своему корреспонденту. – Вы, вероятно, хотели бы знать, как прошли наши гастроли?  Отвечу: вполне благополучно с художественной стороны, но весьма неважно с материальной. Оно и понятно: никакой сбор не может оправдать затрат на постановку: прекрасные костюмы, декорации, симфонический оркестр (у нас все идет под музыку,  написанную Ахроном и Розовским). Молодежь и “пролетариат” были в восторге от постановок (но отнюдь не от актеров), а интеллигеиты построже критиковали и репертуар, и язык, т.е. дикцию актеров (они были правы!), и тенденцию игнорировать быт. Очень понравился “УриэльАкоста”. Актер в заглавной роли обнаружил много темперамента. Недурен был и Бен-Акиба и раввин де-Сантос, но остальные в достаточной мере плохи. Нас чествовали банкетом (О-во имени Переца) и поднесли два адреса - словом, с этой стороны все обстояло благополучно”. “Еврейский Камерный театр дал в Витебске 11 спектаклей, – информировала петроградских читателей газета “Жизнь искусства”. – Исключительным успехом пользовался театр у рабочих... Театром получено приглашение приехать в Смоленск, Могилев и др. Театр на время опять закрывает свои двери для публики и отдается строгой студийной работе. Ближайшая работа “Бог мести” Ш. Аша”
     После каникул, 3 сентября, возобновилась работа в театре-студии и в школе сценических искусств, куда был сделан набор и в Витебске. 14-го начали репетировать “Мазлтов” Шолом-Алейхема, 20-го – “Бог мести”, 28-го – “Агентов” Шолом-Алейхема, 7 декабря – “Фартон” А.Вайнера; 18 января 1920 года начались работы по постановке второго варианта “Уриэля Акосты”, на этот раз в режиссуре А.Грановского. Из выступлений на публике лишь 1 декабря дали концерт, в котором будущие актеры исполняли инсценированные сценки, песни и танцы.
     А вскоре постановлением коллегии Наркомпроса Камерный театр-студия была переведена в Москву, где слилась с местной театральной еврейской студией и стала тем знаменитым ГОСЕТом, который узнала вся Европа. А Петроград лишился своего еврейского театра.