Жили мы на военной базе Црифин под Тель-Авивом, а наша подбаза называлась Мацлах 6821. Бытовые условия оказались вполне приемлемыми: комнаты на четырех человек, общие удобства, нормальное питание – овощи, молочные продукты, мясо-рыба и специальные вегетарианские блюда. Единственным существенным недостатком были обитавшие в солдатских одеялах блохи, о наличии которых наши мадрихи – молодой солдат и две солдатки, приставленные к нам в качестве “пионервожатых” – нас предупредили весьма туманно: “Вы не лежите голым телом на одеяле! От этого может быть раздражение по коже!” Вообще, мадрихами, как и экскурсоводами, они оказались достаточно бездарными. Одним из развлечений этого солдата было бегать за мной и уговаривать заправить форменную рубашку в штаны.
     Что касается самой базы, она была скорее не военного, а промышленного назначения, то есть на всех ее подбазах производились какие-то товары. Стрельбы слышно не было, и солдатам там жилось довольно привольно: никакой муштры и пробежек по утрам; на мой вопрос, заставляют ли их отжиматься, они весело смеялись. Понять, что находишься в армии, а не на обычной овощной или промышленной базе, можно было только по военной форме и по поднятию флага по утрам, длившегося не больше 3-5 минут. Дедовщина отсутствует как понятие, зачастую выполнению приказа предшествует длительное обсуждение и добродушные препирательства между солдатом и офицером. Вообще, израильская армия не идет ни в какое сравнение с российской – достаточно еще упомянуть очень хорошее питание и наличие практически у каждого солдата мобильного телефона.. (Кстати, в связи с отсутствием сим-карт и черного рынка, в Израиле мобильники практически не воруют, поэтому израильтяне оставляют их валяться повсюду и не хватаются нервно за карман каждые пять минут, как многие мои соотечественники.)
     Как известно, одна из характерных оособенностей израильской армии – это служба в ней женщин, а точнее девушек 17-20 лет. На той базе, где жили мы, девушки эти выполняли в основном секретарскую работы. С “наличием двух полов” в армии связаны всевозможные попытки как-то ограничить личную жизнь в пределах базы. На досках объявлений висят многочисленные плакаты, разъясняющие, что ЭТО – плохо и опасно, и встретить уединившуюся парочку на базе практически невозможно. К концу первой недели у меня стало складываться впечатление, что все израильские солдатки фригидные и неженственные особы (свалить отсутствие проявлений взаимного интереса на солдат я не могла, так как успела убедиться, что они очень даже обращают внимание на противоположный пол). Потом я увидела, как себя ведут те же солдатки за пределами базы и даже на самой базе, когда поблизости нет начальства, и поняла, что все в порядке. А потом мне объяснили, что, увидев на базе парочку (даже просто держащихся за руку солдата и солдатку), офицер имеет право применить к ним различные меры, вплоть до задержания на базе без права поездок домой (очень распространенное там наказание). Тут необходимо упомянуть, что в израильской армии солдат отпускают домой на Шабат, а тех, у которых есть какие-то проблемы в семье (например, больная мать) определяют на ближайшую к дому военную базу, и они ночуют дома каждый день.

     Работала наша группа в основном на складах различных запчастей к военной технике. Рабочий день – официально – с 8-ми до 16-ти, реально с 9-ти до 15-ти, с примерно часовым перерывом на обед. Мы с моей напарницей работали на “Махсане шалош” (складе № 3). Еще очень долго эти слова будут отзываться печальной музыкой в моих ушах. В основном нам приходилось перекладывать разные штучки из одних ящиков, в которых они прибывали на склад, в другие, в которых они хранились, и надписывать номера, а также запечатывать пластиковые пакеты с совсем маленькими детальками. Пару раз пришлось таскать достаточно тяжелые моторы (или что-то на них похожее) из одного ящика в другой, но делать что-либо опасное для здоровья мы отказывались. Как нам объяснил потом один умный человек, “вы можете вообще ничего не делать, вы волонтеры, вы приехали сюда за свои деньги и можете хоть весь день стенку подпирать”. К сожалению, никто не удосужился объяснить это начальнику нашего склада, ортодоксу Йоаву, имевшему среди коллектива прозвище Энерджайзер, носившемуся целый день по складу с развивающимися цицит и пытающемуся заставить всех работать. Реально работа занимала примерно треть рабочего дня. Остальное время мы трепались друг с другом и с работниками склада на сумасшедшей смеси английского, иврита, русского и жестов, спали, забравшись в тихий уголок, охмуряли местных шоферов грузовиков, приезжавших на склад по делам на пять минут и зачастую остававшихся там на час-два-три. Под конец уже просто читали книжки. При всем этом, если бы нам платили зарплату, она составила бы примерно 250 шекелей в день, т. е. больше 50 долларов. Другие работники склада, в основном нормальные, здоровые мужики, работали не более часа в день, а остальное время сидели задрав ноги и добродушно посапывали или поглощали огромные количества всякой пищи – булки с хумусом и другие подобные, весьма полезные продукты. Естественно, в результате наблюдения такой картины у меня пропадало всякое желание работать (которое вроде еще присутствовало, когда я садилась в самолет). От отчаяния, пользуясь языковым барьером, я высказывала начальнику, все, что о нем думала, в не совсем цензурной форме. Он, бедный, может, и понимал, но что он мог сделать?

     По вечерам, как нам обещали в Москве работники Сохнута, у нас должно было быть свободное время или “очень интересные программы”. Что касается этих программ, то более бездарных лекций (на различные темы – от религиозных до образования в Израиле) я в жизни своей не слышала, а ульпан (ну куда же без него!) скорее напоминал иллюстрированное приложение к англо-ивритскому разговорнику, но никак не курсы по изучению языка. То есть, буквально, на доске рисуется девочка, пишется на иврите “девочка”, рядом русскими буквами “ялда” (прямо по Дине Рубиной), преподавательница (которая, естественно, не знала русского), говорит “a girl” и все всё понимают. Подавляющее большинство группы, старше 30 лет, были вполне довольны подобной культурной программой, но, как это обычно бывает, нашлось четверо недовольных, в том числе автор этой заметки.
     Само наличие Средиземного моря в семи километрах от базы отрицало необходимость любой культурной программы, но тут-то выяснилось, что не все так просто. Наши мадрихи заявили, что не могут отпускать нас “в связи со сложившейся опасной обстановкой”. Пришлось несколько раз покинуть базу вечером без их ведома, а потом запрашивать у более высокого начальства разрешения на отлучки и в итоге подписать документ, гласивший, что “мы снимаем ответственность с Сарэля за наши жизни в нерабочее время”. На эту борьбу за права человека ушла примерно половина времени программы. Кроме того, за свой веселый и свободолюбивый нрав (выражавшийся также в спокойном общении на различных языках с солдатами) некоторым из нас, и особенно автору, пришлось расплатиться крайне дурной репутацией среди остальных членов группы.

     Тут будет уместно немного рассказать о контингенте участников поездки, видимо, вполне характерном слое “еврейского” населения, с которым работает Сохнут. Слово “еврейского” взято здесь в кавычки, чтобы подчеркнуть полное отсутствие национального самосознания у подавляющего большинства этих людей.
     Большинство участников поездки решилось на нее, чтобы съездить в Израиль, но не получать самим визу, поскольку эту тяжелую обязанность взял на себя Сохнут. Некоторые из них остались после программы в стране навсегда или на неограниченный срок. Почти все приехали к своим детям и другим родственникам, но, не имея возможности сесть им на шею, жили и работали на армейской базе. Практически все участники поездки – жители Украины и Белоруссии, имеющие крайне смутное понятие о еврейской истории и традициях, а также не обладающие элементарным чувством такта. Как еще можно объяснить, что люди с сияющей улыбкой фотографируются в Яд ва-Шеме на фоне открытых дверей в зал памяти с вечным огнем? Или когда во время перехода вброд один из истоков реки Иордан человек спрашивает: “Это здесь Моисея крестили?” А как вам подобная ситуация: стоят люди в 20 метрах от Стены Плача и обсуждают, идти или не идти вечером в Храм Гроба Господня. “Надо обязательно сходить. Там, говорят, еще круче, чем здесь, у Стены Плача. Там прямо вот рукой дотронешься (докуда я не поняла) и прямо чувствуешь, как по руке биотоки текут. Правда, вот тебе, Галка, туда нельзя. Ты же у нас целиком жидовка”.
     К чести Сохнута надо сказать, что сами экскурсии (во время которых и происходили подобные казусы) были достаточно интересными. И программа действительно дала возможность всем, кто хотел, внести свой вклад в экономику государства Израиль и помочь исторической родине в это тяжелое время.