Александр Бренер, личность историческая
(в ноздревском смысле слова, см. предыдущий номер “Некуды”), напомнил,
что он не только скандалист, но и поэт, точнее – поэт-скандалист. В издательстве
“Преодоленное искусство” вышел сборник “Апельсины для
Палестины” (в соавторстве с Барбарой Шурц, тираж 1000 экз.).
Годар говорил, что все режиссеры воруют. Поэты, кажется, тоже. Несмотря
на декларируемое презрение к постмодернизму (“Несколько досужих мнений
о реальности” с остроумной характеристикой современного российского
постмодернизма: “Бодрийяровски-путинский смородиновый букет”), Бренер
вовсю реализует знаменитый постмодернистский лозунг “все подходит, все
годится”. Поэт “ворует” у Маяковского и Брехта, у битников и панк-поэтов,
у Огдена Нэша и Саши Черного. Он не брезгует и приемами “центонной поэзии”,
не хуже какого-нибудь вполне буржуазного Кибирова: только в одном тексте
– “Баллада о меньшевике Мартове” – есть и “миллионы убитых
задешево”, и “мартовский снег”. Да и название сборника – парафраз аксеновского
“Апельсины из Марокко”.
Иногда Бренер демонстрирует черную неблагодарность. “Буш и Саддам”
– калька знаменитого стихотворения Бодлера “Дети Каина”. Своей энергией
(“Дети Саддама, когда же из хлама // Встанете вы и низвергнете хама?!”)
этот текст полностью обязан русскому переводу Бодлера, что не мешает Бренеру
(“Краткая рифмованная история капитализма”) обозвать его
размазней и слабаком.
Вот таким образом автор пытается создать,
как сказано в предисловии, “теоретический [политический] и пропагандистский
эмансипаторский стих”. Там же Бренер называет себя “демократическим марксистом”,
призывает к мировой революции. На самом деле совершенно очевидно, что бренеровские
тексты абсолютно анархистские. Врагом Бренера является не столько буржуазное
государство, сколько государство вообще (“Мы не хотим государства”,
“Слушайте, государственные аппараты!!” и др.). Да и завершается
сборник маршем “Генерал Лудд” (“Генерал Лудд! Генерал
Лудд! // В нищих ночлежках давно тебя ждут! … // Генерал Лудд! Генерал
Лудд! … // Освободи нас от пут!!!”), посвященном полулегендарному предшественнику
нынешних зеленых и антиглобалистов. Впрочем, быть анархистом поэту всегда
к лицу.
Цель стихов – пропаганда определенных взглядов:
“поэзия действенна… поскольку она включена в политический праксис” – вполне
определяет поэтические средства. Значительная часть текстов – рифмованные
двустишья, своего рода фольклорный “раешный стих”. Чтобы еще более подчеркнуть
“близость к народу” – крайне экспрессивная лексика: “Грязь! Грязь! //
Берлускони – мразь, мразь!” (“Марш для Маршака”); “Русский
язык богат. // Путин – дешевка и гад” (“Русский язык”).
Табуированной лексики в произведениях Бренера тоже достаточно. Масса лозунгов,
зарифмованных политических тезисов. Многие стихи явно приспособлены для
скандирования. Итак, чуть ли не уникальный опыт современной политической
поэзии? Все-таки нет.
Политическая поэзия всегда подразумевает существование
“правильного слова”, подталкивающего людей к “правильным мыслям” и “правильным
действиям”. Политическая поэзия в своей основе глубоко серьезна, она верит
в конечную разумность мира, она “знает силу слов”. Эта позиция очень симпатична
и очень старомодна. Бренер же поэт современный. Он пытается изобразить
“агитатора, горлана, главаря”, но маска слезает, и появляется лицо неврастеника,
шута и юродивого. Вот гневная инвектива “Все” (явная отсылка
к “Всем!” Маяковского): “Все, все, все – расисты! // Все, все, все –
фашисты!” и вдруг “Все, все, все – дантисты!”. Инвектива превращается
в абсурдистскую “кричалку”. Вот грозное требование: “Слушайте, дряхлолобые
демократы! // Палестинцам должен быть предоставлен во всем абсолютный приоритет!!!!!!”
(а надо знать, права палестинцев для Бренера – святое). Но перед этим вполне
абсурдное: “Слушайте, Соединенные Штаты! // Все кушанья должны быть
приготовлены изысканно и умело” (“Слушайте, государственные аппараты!!”).
Вот тезис, с которым трудно не согласиться: “Сучье вымя? Да! Сучье вымя!
// Вот военного ведомства имя!” (“Сучье вымя”). Но когда
дальше Бренер пишет “Сучье вымя? Бда! Сучье вымя! // Вот дельцов непотребных
имя!”, то бессмысленно-шутовское “бда” убивает весь – справедливый!
– гнев этого высказывания. Даже в заглавном, весьма патетическом тексте
“Апельсины для Палестины” автор сбивается на бессмысленную
скороговорку: “Грань! Грань! Грань! Дань! … // Лань! Лань! Лань! Пьянь!”.
Иногда пропаганда сочетается с истерикой: “Россия – свинья… Какая вонючая
пасть!.. Народ – это дохлый миф!” – завершается все это призывом “Товарищ,
себя не жалей!” (“Россия – свинья” - противоестественный
гибрид Блока и Д. Бедного).
Нужно отметить, что в сборнике есть такие
тексты, которые далеки и от пропаганды, и от истерики, и от юродства. Это,
например, “Стихи для полицейской женщины в Лондоне”. Это
горькая концовка “Баллады о меньшевике Мартове”: “Мы не
знаем всего, что могло // Получиться, но впало во зло”. А вот, на мой
взгляд, очень точная характеристика современного “актуального” искусства:
“Вместо бунтующей контр-культуры – горы институциональной халтуры!!!”
(“Для кого вы работаете?”).
Иногда складывается ощущение, что Бренер написал
пародию на какую-то несуществующую современную политическую поэзию. Но,
конечно, Бренер пародий не пишет. Просто он понимает, что политика безнадежно
разошлась с поэзией, что “остров Манхэттен” взорвали люди, которым он,
Бренер, с его стихами и идеями глубоко чужд и противен. Он прекрасно понимает,
что герой его баллады “маленький лысый” арабский террорист Хаддад с удовольствием
прикончил бы еврея и израильтянина Бренера со всеми его левыми идеями и
пропалестинскими симпатиями. Понимает, но признать не хочет. И эта двойственность
разрушает цельность поэтического текста.
Упомянув Хаддада и посвященные ему стихи,
приходится от поэтики перейти к политике и этике. Дело в том, что в своих
стихах Бренер высказывается по поводу самого, пожалуй, болезненного (и
одного из самых кровавых) конфликта наших дней – по поводу арабо-израильского
противостояния. И занимает в нем крайне радикальную позицию: он не просто
на стороне палестинцев – он восхищается палестинскими террористами (“Апельсины
для Палестины”, “Доктор Хабаш и доктор Хаддад”, “Вирши для Жана Жене”,
статья “Необходимость культурной революции”), он исступленно
ненавидит Израиль и израильтян (Шарон и Бегин – фашисты, Моше Даян – куклуксклановец;
“гнусные израильские кретины”, “тупые израильские детины” – все
это из стихов израильского гражданина Бренера). В этих чувствах есть что-то
иррациональное. Романтизация одиночек, бросивших вызов государству? Но
Бренер не может не знать, что за палестинским террором стоят полуфеодальные
арабские диктатуры, что он обеспечен миллионами нефтедолларов, что теракт
превратился в товар, у которого есть твердая цена в конвертируемой валюте.
Бренер не может не знать, что палестинский террорист – это не Каляев и
даже не Ренато Курчио, это одурманенный наркотиками и ненавистью к евреям
взрывник-самоубийца на подростковой дискотеке или снайпер, расстреливающий
годовалого ребенка. Левая идея? Но Бренер не может не знать, что идеология
палестинцев не марксизм, не анархизм, не троцкизм. Их идеология – смесь
исламского радикализма, арабского национализма и антисемитизма вполне нацистского
толка.
Судя по другим текстам Бренер не еврей-антисемит,
слова фашизм, нацизм, черносотенство для него бранные. Более того,
на телевизионном ток-шоу он, единственный, дал отпор нациствующему представителю
какой-то “русской партии”. Тем более непонятна его фобия по отношению к
Израилю. Но в России “антиизраилизм” является своего рода псевдонимом антисемитизма.
И пользуются этим псевдонимом те осторожные антисемиты, которые не знают,
куда в очередной раз повернутся настроения общества и политика властей.
Так, в 40-е годы псевдонимом антисемитизма была “борьба с космополитизмом”,
а в 70-е – антисионизм. Антиизраильские тексты, пропалестинская риторика
еврея Бренера подкармливают “застенчивый антисемитизм” российского общества”.
Так что хорошо, что бренеровская книжка издана в неизвестном издательстве
маленьким тиражом.