"Народ мой" №4 (297) 27.02.2003
ВОЛЧЬЯ СТАЯ Шел 1934 год. Это еще было счастливое время, когда никому в голову не могла прийти мысль, что в Советском Союзе право человека поехать за границу может зависеть от его национальности. Поэтому никто и не удивился, когда инженер Михаил Гран – холостяк, красавец, любимец компании – получил командировку в Америку. Тем более, что Михаил был инженером выдающимся, а его незаурядные способности схватывать любую новую техническую идею налету были давно замечены.
Нью-Йорк Мишу потряс. Раньше он был уверен, что нет страны лучше Страны Советов, нет города лучше Москвы, нет людей лучше советских. Америка в его мыслях была окрашена в грязновато-мышиный цвет. Она ему представлялась страной беспощадно эксплуатируемых рабочих, осаждающих заводы и фабрики полуголодных неулыбчивых безработных, голодных женщин и детей, роющихся в помойках. И вдруг... Его поразили удивительное сочетание простора улиц и небоскребов, роскошь витрин и беззаботные лица непривычно раскованных и хорошо одетых людей, обилие цветов и приветливые улыбки женщин... Все свободное время он посвятил прогулкам по городу, хождению по магазинам, где почти ничего не покупал из-за отсутствия денег. Единственным, что ему оказалось по карману, были музеи.
Но разве человеку дано угадать, где он встретит свое счастье? Впрочем, Михаил об этом не задумывался. Член партии, он от романтических размышлений был далек. И, конечно же, совершенно случайно в Метрополитен-музее, в зале импрессионистов, обратил внимание на экскурсию, которую вела молодая женшина. Потом он пытался вспомнить, что в первую очередь привлекло его внимание. Выставленные в этом зале работы Мане, Ренуара? Контраст между далеко не юным возрастом дам-экскурсанток, плотно обступивших своего гида, и их пылкой юношеской любознательностью? Или он сразу попал под необычное очарование, которое излучала эта молодая женщина? На ней было легкое, почти прозрачное платье, изящно облегающее ее складную фигурку. Смуглая, с яркими черными глазами, она казалась сошедшей с одной из доселе не знакомых ему картин. "Наверное, индианка, – почему-то подумал Миша. – Мастер, писавший ее, был, конечно, в натуру влюблен..." Он поймал себя на мысли, что думает о ней, как о картине, смутился и даже не заметил, как присоединился к экскурсии. Его английский, увы, был ограничен скромными программами школы и института... И все же, терпеливо переждав выражение благодарности за интересную экскурсию, высказываемое каждой – каждой! – ее участницей, он представился очаровательному гиду, назвав себя русским инженером, и спросил, не согласится ли она стать его экскурсоводом по городу. Искренне удивилась. Внимательно всмотрелась в него и, как рассказывала потом, неожиданно для себя предложила встретиться вечером. Прощаясь, назвала себя: Николь. Он захватил с собой словарь, который оказался не только русско-английским, но и англо-русским, и это создавало смешные ситуации, когда они вырывали его друг у друга из рук. Для столь необходимого им предмета они из двух слов – “dictionary” и “словарь” даже придумали имя собственное – “Dic-арь”. Долго смеялись, когда он ей объяснил русское значение слова “дикарь”. Порешили называть эту незаменимую для них вещь “диким человеком” (“wild man”). Все это замечательно сглаживало постоянно возникающие языковые сложности, снимая трудность общения. Но лучше всего разрешал все проблемы языка ее звонкий смех. Она держала себя просто, а он, не уставая, восхищался ее внешностью инопланетянки, объяснял ей свой восторг варварским набором русско-английских звуков, которые она умудрялась понимать даже без помощи “дикаря”... Осталось несколько дней, которые они провели вместе. Все время, кроме работы, они были вдвоем. Наступил последний день перед отъездом. И когда он ее целовал в Центральном парке, рядом с отелем “Плаза”, где остановился, она сама сказала, что пойдет к нему... Утром он проснулся счастливым. Ее уже в номере не было, на столе лежала записка с адресом. Его поразило, что он был ее первым мужчиной, у него возникли тысячи вопросов... Но надо было спешить на пароход...
...Америка осталась где-то на противоположной стороне глобуса, но Николь, его “инопланетянка”, далекой не казалась. Все произошло так быстро – знакомство, сближение, близость, любовь, отъезд – что у него даже не оказалось ее фотокарточки. Посыпались письма, которые – в соответствии с расписанием движения пароходов – приходили пачками за несколько недель сразу. Миша мечтал на ней жениться, но не знал, как к этому подступиться. К этой теме он возвращался в каждом письме. Николь писала, что приедет к нему в Россию. Ей казалось очень романтичным жить в стране социализма, где все равны, где нет богатых и бедных. Она была далеко не бедной, ее отец владел ювелирными магазинами, но идея всеобщего равенства представлялась ей волшебной. И вскоре она приехала...
Помнится, Лев Толстой сказал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Они поженились и были счастливы не так, как все. Это было только их счастье, счастье Николь и Миши, ни на чье другое не похожее. Все, даже крайне скудные заработки, очереди за самым необходимым, любые другие издержки быта не вызывали протеста и даже, наоборот, любовь все это окрашивала в привлекательные цвета радостной борьбы за совместное – обязательно совместное! – лучшее завтра. Николь легко осваивала русский язык. Убежденные, что живут в замечательной стране и что созданы друг для друга, они возродили давно немодные слова “суженый” и “суженая”...
Через четыре месяца Мишу арестовали. Вы обратили внимание, что когда вспоминают об аресте кого-нибудь в Советском Союзе в те годы, причину ареста, как правило, теперь не называют. В этом отпала необходимость, все обвинения оказались ложными, а следователи были способны придумать не так уж много вариантов... Мишу арестовали, а Николь предложили вернуться в Америку или последовать за мужем в ссылку. Она выбрала последнее. ...Прошло двадцать лет. Миша не был заключен в лагерь. Ему определили место жительства где-то в районе Норильска, с правом работать. Тот, кто в таких условиях не жил, вряд ли сможет себе эту жизнь представить. В ссылке он встретился с хорошими людьми, невиновными, как и он. Они пытались ему втолковать, что в их стране у власти – волчья стая, что из России надо при первой возможности бежать. Миша с ними не соглашался, объясняя происходящее ошибками, которые в любом большом деле неизбежны. А Николь постоянно повторяла, что ни о чем не жалеет, что они счастливы. Там у них родился сын. Николь обожала и мужа, и сына, а Миша, возвращаясь после тяжелой работы в их тесную комнату, не мог нарадоваться своей семье.
...После смерти Сталина они вернулись в Москву. Им предоставили квартиру, Мишу восстановили в партии, пригласили на работу. Несмотря на все пережитое, он оставался убежденным коммунистом. Возможно ли это? Некоторые товарищи по ссылке, с которыми он изредка встречался, доказывали ему, что они no-прежнему в окружении той же стаи волков, которая его арестовала и сослала, но Миша от этих разговоров отмахивался. Через некоторое время и Николь пошла работать. В выходные дни они втроем, с сыном, гуляли по Москве и иногда рассказывали ему о том, как его папа, попав однажды на другую планету, похитил маму и увез ее в самую хорошую в мире страну... Они очень старались передать сыну умение быть счастливым.
...По выходе на пенсию Миша согласился на общественных началах работать в райкоме комсомола. Это вызвало удивление некоторых его друзей. А сын, закончив учебу, женился на милой, скромной, хорошенькой еврейской девушке. Вскоре у молодых родился сын, ставший для них центром вселенной. Левушку обожали родители, баловали бабушка с дедушкой. Он рос веселым, беззаботным ребенком... Однажды...
Дедушка Миша, работник райкома, знал, что в Крыму существуют не обыкновенные, а привилегированные детские лагеря. Туда попадали дети только высокого начальства и их приближенных. И он, который даже по возвращении из ссылки не считал удобным пользоваться какими-нибудь привилегиями, на этот раз решился. Одно дело – для себя, другое – для Левы. И когда Леве исполнилось 14 лет, дедушка выхлопотал ему путевку в лучший лагерь в Крыму. Сколько было радости, как счастлива была Николь! Но мальчик вернулся оттуда в ужасном состоянии. Он ни с кем не разговаривал, сторонился близких, стремился к одиночеству. Временами стучал кулаком по столу или стене, как будто тренируясь в ударе. Заявил, что будет учиться боксу. Стало ясно, что у Левы не все в порядке с психикой. Родители и дедушка сумели найти нужных врачей. И тогда выяснилось, что в лагере его дразнили жидом, били, а потом целой группой... изнасиловали. Дедушка бросился в райком. Там через некоторое время ему и объяснили, что участниками преступления были дети начальников такого высокого уровня, что райком в это дело вмешиваться не будет и ему не советует. Ему выразили сочувствие... Выходя из райкома, он вдруг осознал, что у власти была и остается одна и та же волчья стая... Он понял, что главной ошибкой его жизни была нелепая вера в то, что его наивные идеалы разделяют все вокруг... И что он, только он виноват в несчастье, которое произошло с мальчиком... Переступив порог квартиры, он успел тихо сказать Николь: "Я ошибался и тебя обманывал. Они действительно волки... Прости..."
Сердце Миши не выдержало. Вскоре ушла из жизни и верная Николь. Перед смертью она призналась, что впервые пожалела о приезде в Россию...Людмила ЖЕЛЕЗНЯКСайт создан в системе uCoz