 |
СТОРОЖ БРАТУ СВОЕМУ |
История двух братьев, Каина и Авеля, не приобрела
бы такой афористический, обобщающий смысл, если бы речь шла только о каких-то
реальных братьях, о споре между ними или даже об убийстве одного другим.
Случались события и похлеще, и то они забыты напрочь. Этот же случай поднялся
до уровня события, смысл которого волнует человечество уже много тысяч
лет, и, тем не менее, все еще нуждается в постоянном осмыслении.
Хотя речь идет о конкретных именах и конкретных
событиях, мы понимаем, что и то, и другое нам подается как определенный
символ, как некое учение, где конкретное должно лишь подчеркнуть нечто
общее, свойственное многим.
Когда мы читаем, что Авель был “пастухом
овец”, то понимаем, что не пяток домашних овечек гонял он от скуки.
Очевидно, что это обобщенный образ пастуха-скотовода, некоего типичного
представителя своего рода. Но это неважно, потому что ничего особенного
о его деятельности не рассказывается. Просто “пастух овец”. Также скупо
говорится и о Каине – он был земледельцем. И все. Скорее
всего, это упоминание о специфике труда и образе жизни наших героев нужно
лишь для того, чтобы показать, что сфера труда их была разная и один из
них был меньше зависим от земли, чем другой, насколько пастух в этом смысле
счастливее землевладельца. Более важно, что и пастухи, и земледельцы связаны
между собой родством, как бы сильно не различались их труд и образ жизни.
Афористично звучит и диалог Б-га с Каином.
Тот, кто создал жизнь, не может быть равнодушен к смерти. Творец всего
сущего, и в первую очередь, живого, органически не может принять смерть.
Тем более, что эта смерть не просто окончание жизненного пути, а предумышленное
его прерывание, злое деяние человека, убийство. И чтобы еще сильнее показать
несовместимость убийства и Б-жественного дарования жизни, этот самый первый
случай злодейского деяния предстает перед нами как братоубийство. И мы
понимаем, что, действительно, любое убийство, где и когда бы оно не совершилось,
фактически есть братоубийство. Всякий раз, когда оно случается, когда гибнет
человек, раздается вопрос: “Где Авель, брат твой?”
Вопрос этот звучит не в тихой растерянности,
не в недоумении. Вопрос этот не связан с поиском жертвы, он направлен не
на выяснение обстоятельств убийства – Б-гу они и так известны.
Это грозный вопрос, который должен потрясти
убийцу. Это крик гнева, который напоминает убийце, что жертва его – есть
часть его же мира, что он связан с ней. Как бы далеко не разошлись их жизненные
пути, как бы сильно они не отличались друг от друга, они живут на одной
земле рядом.
Но отчего же вновь и вновь совершается убийство?
Повод каждый раз находится иной, но причина всегда одна – убийца отчуждается
от жертвы, не видит своей связи с ней, не чувствует своей ответственности
за нее. Вот и Каин от неожиданного грозного оклика, от страха Б-жьего гнева,
говорит: “Не знаю. Разве я сторож брату своему?” (Берешит
4:9). Он не рассказывает об убийстве, о причинах, которые толкнули его
на это, не оправдывается, не пытается ввести в заблуждение. Он выкрикивает
в ответ то, что у него сейчас, именно в данное мгновение проносится в мыслях.
Он говорит, что его брат настолько чужд ему, настолько безразличен, что
он не считает себя ответственным за него. Он, еще называя Авеля своим братом,
фактически отказывается от ответственности за него. Не так ли всякий убийца
считает, что убитый никак не связан с ним? Не так ли, приучая солдат убивать,
их приучают называть своих врагов зверьем, собаками, выродками, чудовищами?
Их не называют людьми, потому что сразу станет понятно, что они – братья.
“Что сделал ты? – восклицает
Б-г, ужасаясь содеянному, - Голос крови брата твоего вопиет ко мне
из земли. И ныне ты проклят от земли, которая отверзла уста свои, чтобы
принять кровь брата твоего от руки твоей” (Берешит 4:10,11).
Это Б-жественное проклятье убийце все построено
на символах и обобщениях. В нем и не может быть реальных деталей, потому
что братство людей устанавливается для всех, потому, что ответственность
одного брата за другого устанавливается независимо от того, чем они занимаются.
Бог предупреждает, что теперь кровь всех убитых на земле будет взывать
к самому высшему авторитету справедливости. И вся земля будет слать проклятие
этим убийцам. “Когда будешь возделывать землю, она более не даст
тебе силы своей…” Убийца повсюду будет отторгнут и изгнан: “Вечным
скитальцем будешь ты на земле” (Берешит 4:12).
Наказание за убийство – одна из острейших
проблем нравственности человеческого общества. Сложившаяся в обозримой
истории практика лишения убийцы жизни постоянно тревожила людей. С одной
стороны, в обществе, основанном на справедливости, должен действовать принцип
адекватности наказания. И если рассматривать убийство, как лишение человека
самого ценного, что у него есть, то платой за это будет лишение убийцы
жизни.
Но на эту проблему есть и иной взгляд. Нет
и не может быть более тяжкого преступления перед людьми, чем лишение кого-либо
жизни. Что же прибавит обществу, если будет еще одна жертва, если вместо
одного трупа будет два, если вместо одной крови прольется две, если вместо
одного загубленного мира будет загублено два?
Убийство убийцы, переживающего свое деяние,
страдающего от него – облегчает его муки. Убийство человека, не сожалеющего
о содеянном – не меняет его позицию. В любом случае убийство убийцы оказывается
бессмысленным, а, следовательно, не нужным.
Допустим, что это так. Но какое наказание
может быть страшнее смерти?
Тора дает на это ответ: жизнь с клеймом убийцы.
Каин, надо отдать ему должное, сразу понял это. Он, вероятно, представил,
как он остается навечно отверженным и понимает, как ужасно это наказание.
И поэтому он говорит Б-гу: “Велика моя вина, непростительна”. И с надеждой
рисует в мыслях избавление от нее. “Всякий, кто встретит меня, убьет меня”.
Но Б-г заверяет Каина, чтобы тот не ждал милости. “При всем этом, всякому,
кто убьет Каина, отомстится всемеро”. И дал Б-г знаменье Каину, чтобы не
убил его всякий, потому что, как указывали наши мудрецы, “прерывание даже
одной жизни разрушает целый мир”.
И хотя потом в истории человечества было множество
убийств, история о Каине сохранялась, служа грозным напоминанием, что все
мы ответственны друг за друга, что все мы, так или иначе, братья.