 |
Исаак
Савранский
и наше время |
“...Б-г создал мир. Он создал его от Себя,
чтобы вы могли приблизить его к Нему. Встречайте мир полнотой своего бытия
и вы встретите Его. Он сам примет из ваших рук то, что вы должны дать миру.
В этом Его милость. Если вы хотите верить – любите”. Так писал в расцвете
своего творчества выдающийся еврейский религиозный философ, культуролог
и социальный мыслитель XX века Мартин Бубер.
Он рос и воспитывался в доме своего деда, крупного представителя так называемой
“науки иудаизма”. Эта теологическая школа способствовала во второй половине
XIX века приобщению восточноевропейских евреев к современному европейскому
образу мышления. И если впоследствии для зрелого Бубера было характерно
органичное сочетание европейской образованности с глубоким знанием традиционных
текстов еврейской религиозной литературы, то этим он целиком обязан своему
деду, Шломо Буберу. Впрочем, большинство исследователей творчества Бубера
видело в нем одного из крупнейших – наряду с Карлом Ясперсом, Львом
Шестовым, Николаем Бердяевым – философов-экзистенциалистов. В самом
деле – ключевой темой экзистанциализма (от позднелатинского –
exsistentia – существование) является тема человеческого существования,
судьбы личности в нашем многосложном мире, смысла жизни, нерасчлененной
целостности субъекта и объекта. И, действительно, эта тема нашла достаточно
полное отражение и в произведениях Бубера. Но, в отличие от значительной
части философов-экзистенциалистов, Буберу был чужд пессимистический взгляд
на человека и индивидуалистический подход к религии. Так, говоря о сущности
иудаизма, Бубер отмечает, что иудаизм – не “религия” в современном
значении этого слова, ибо он, по его, Бубера, мнению, не ограничивается
“духовными” вопросами, но стремится активно воздействовать на человеческую
жизнь, культивируя в ней все разумное, доброе, вечное, привнося в нее глубокую
этическую культуру. Иудаизм, говорит Бубер, по своей исконной сути является
жизнеутверждающим феноменом, он изначально обращен к жизни, к земным радостям,
надеждам и упованиям. Особое внимание на Бубера оказал хасидизм, который,
согласно мыслителю, представляет собой “вершину иудаизма”. Именно хасидизму
Бубер обязан своим пониманием природы зла в человеке и способности его
преодоления.
Бубер показал историко-культурное и религиозно-философское
значение хасидизма как своеобычного течения в иудаизме, достигшего расцвета
между 1750 и 1825 годами. Основатель хасидизма Баал-Шем-Тов утверждал,
что жизнь простого человека, занятого повседневными заботами, может быть
не менее благочестива и угодна Б-гу, чем жизнь раввина, погруженного в
книжную премудрость. Догматы и ритуал, выдвигаемые ортодоксальными комментаторами
Талмуда в качестве ключевых феноменов, долженствующих, якобы, сопровождать
каждого еврея в течение всей его жизни, Баал-Шем-Тов не считал приоритетными
в отношениях человека с Б-гом. Главное в этих отношениях – раскрытие
своей сокровенной, человеческой сути. Этому служит определенный процесс,
названный проанализировавшим его Мартином Бубером, динамическим диалогом.
“Диалогическая” книга Бубера “Я и Ты” открывается следующим “предуведомлением”:
“Для человека мир двойствен в соответствии с двойственным отношением человека
к нему”. С одной стороны, утверждает Бубер, человеку присущи чувство “заброшенности”,
“одиночества”, “заботы”, делающие его своеобразным пленником быта, с другой
– интенсия к прорыву этого состояния, выход на уровень Бытия. Именно
на уровне Бытия реализуется диалог человека с Б-гом, а значит, его диалог
с миром и другим человеком (отсюда название книги – “Я и Ты”). В
этой, в сущности, основополагающей для него книге Бубер показал, что разобщенность
индивидов порождается тем, что обыденная жизнь, быт, принимается ими за
единственно возможное Бытие. В действительности истинное Бытие не является
предметным, “вещным”, но личностным.
Поэтому естественное отношение к Бытию –
это диалог, личностная коммуникация. Прообраз отношения человека к Бытию
– отношение подлинно личностное, которое осуществляется перед лицом
Б-га. Без такой коммуникации, такой формы общения, невозможно, считал еврейский
мыслитель, быть личностью, поскольку только в акте такой коммуникации человек
выходит за пределы своего замкнутого, эгоистического “Я” и разрывает ту
преграду, которая в объективированном мире стоит между ним и другими людьми.
Любовь в самом широком смысле слова – наиболее действенный прорыв
к другому – будь то личность человеческая или Б-жественная. Все
в мире, в конечном счете, терпит крушение уже в силу самой конечности существования,
и потому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием
хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви.
“Человек ищет свободы, он рвется к Б-жественному”, – писал “собрат”
Бубера по экзистенциалистской философии, русско-еврейский религиозный философ
Лев Шестов. Но что такое свобода? Это прорыв человека к себе, к своей экзистенциальной
и онтологической сущности, к коммуникации с Б-гом и миром.
Именно в отношении “Я – Ты”, характеризующемся
действительной любовью к “Другому”, и реализуется подлинный прорыв к себе,
к своей исконной сущности, происходит преодоление отчуждения всех форм
и видов его. Я уже сказал выше, что хасидское учение помогло Буберу понять
природу зла. Зло, полагает мыслитель, получает в поступках человека действенную
реализацию лишь в том случае, если он “коснеет во зле”, не старается преодолеть
его, обратив все свое существо к добру, к Б-гу. Зло в человеке –
своеобразный комплекс неполноценности человеческой личности, следствие
завистливого характера, бессильного отчаяния. Истинно благородный человек
всегда живет в мире со своей совестью, и значит – с Б-гом. Он не
знает зла, потому что “Б-га помнит”. Бубер воспринял в хасидском учении
и включил в контекст своей религиозно-философской концепции положение о
том, что Б-г ждет от человека завершения Его труда и освящения мира. Лишь
в свете этого положения становятся понятными социально-исторические воззрения
крупнейшего еврейского мыслителя Нового времени, специфические особенности
его сионизма, значение этих воззрений для нашей эпохи.
К моменту прихода к власти нацистов в Германии
в 1933 году Бубер покидает возглавляемую им кафедру еврейской философии
и религии во Франкфуртском университете и переезжает в Эрец-Исраэль. В
1938 году он поселяется в Иерусалиме и становится профессором социальной
философии Еврейского университета. В 40–50-е годы Бубер создает
свои ключевые работы, посвященные религиозно-историческим проблемам еврейского
народа: “Учение пророков”, “Моисей”, “Тропы в утопию”. В частности, эта
последняя книга Бубера была написана под известным влиянием киббуцного
движения и других экспериментов коллективных форм жизни, наличествующих
в Израиле. В целом он в достаточной мере позитивно отнесся к этим “коллективистским
опытам”, как своеобразным попыткам “реализации утопии”. В письме к М. Ганди
Бубер лаконично излагает суть своей и своих единомышленников социальной
философии: “...Заповедь осталась с нами. И сегодня ее требования еще более
неотложны, чем когда бы то ни было. Нам нужна собственная земля, чтобы
исполнять эту заповедь; нам нужна свобода, чтобы упорядочить нашу собственную
жизнь; никакие попытки не могут предприниматься на чужой земле и под властью
чужих законов. Не может быть, чтобы нас лишали права на собственную землю
и свободу самореализации...”
Его сионизм носил характер сугубо религиозный.
Именно этим, прежде всего, объясняется недоверчиво-неприязненное отношение
лидеров политического сионизма к мыслителю, утверждавшему, что “Израиль
потеряет себя, заменив Сион Палестиной”. Идеал Сиона, по мысли Бубера,
не должен быть подчинен политическим требованиям еврейского государства.
Для него существовал главным образом “Иерусалим небесный” и лишь в последнюю
очередь – “Иерусалим земной”, единственно значимый для политических
прагматиков. Он выдвигал идею создания “двунационального” еврейско-арабского
государства. Эта идея казалась в эпоху Бубера крамольной. Большинству проживающих
на земле Израиля евреев она кажется если не крамольной, то в достаточной
мере утопичной и сейчас.
Когда думаешь обо всем этом, то начинаешь
понимать, почему израильский истеблишмент и современная официозная ортодоксально-догматическая
религиозная мысль с затаенной неприязнью до сих пор относятся к Буберу
и его идейно-философскому наследию и, с другой стороны, почему арабские
студенты приносят цветы на его могилу...
Рис. Вадима Бродского