|
|
Пять лет назад я побывал в городке, где родился Сервантес, – Алькала–де–Энарес, и прочитал доклад в тамошнем университете, праздновавшем свое 500–летие. Потом позабыл про этот текст – а набредя недавно на него в компьютере, обнаружил несколько формулировок, вроде бы выдержавших карантин. Изменить пришлось только одну. Точней – вернуть: на чужом языке передать магический ореол слова “жид” было мне не под силу.
Эти заметки задуманы задолго до начала новой чеченской войны. Тогда казалось, что антисемитизм (строго говоря – юдофобия) – самое яркое и самое гнусное проявление той ксенофобии (строго говоря – антропофобии), того тотального неуважения к человеку и человечеству, какое наблюдается в современной России.
Сейчас, когда эта порочная страсть утоляется действиями авиации и артиллерии, жесты антисемитизма выглядят просто непристойностями, сравнительно безвредными: вроде выходок уличного эксгибициониста на фоне группового изнасилования.
Но все извращения – и даже в разных и удаленных друг от друга сферах – похожи одно на другое (только нормальное разнообразно). Кавказский синдром – вспышка имперского сознания, а симптомами вялотекущей юдофобии напоминает о себе сознание тоталитарное. Как правило, они сосуществуют в одной психике, усугубляя друг дpyгa. Вспышка пройдет – за ней рано или поздно последует новый кризис. Страх перед чеченцами останется, но идиосинкразии к евреям ему не заглушить.
Известно, что тоталитарное государство для своего самоутверждения использует человеческие пороки и слабости (прежде всего зависть, трусость и глупость), предопределяющие нашу уязвимость – как бы иммунодефицит – перед лицом насилия и лжи.
Менее известно, что жизнь в состоянии страха при постоянном давлении лжи на познавательные способности – упрощает человека. Через несколько поколений – при тщательной и беспощадной селекции – личность редуцируется до химерической особи, до организма при должности. (Ей гарантировано – верней, обещано – удовлетворение физиологических потребностей за исполнение служебных обязанностей. Это и есть при тоталитаризме социальный договор.) От муравья или осы отличает такую особь (помимо размеров и анатомического устройства) именно способность – и потребность! – верить лжи: потому что только ложью нейтрализуется в тоталитарном обществе страх.
Идеология подобного общества представляет собой бюрократическую, так сказать, мифологию, где в роли вечных сущностей и миродвижущих сил выступают учреждения и организации. Тут пантеон, если можно так выразиться, состоит из юридических лиц. Причем необходимо иметь в виду, что их официальная иерархия не совпадает с реальной.
Близорукий или отдаленный наблюдатель может принять за верховное божество – Государство или так называемую Партию. Но развитым тоталитарным обществом реально обладает – то есть распоряжается жизнью, смертью и судьбами всех – третье лицо: Тайная Политическая Полиция (в России – Госбезопасность, в дальнейшем изложении – ГБ).
Именно ей тоталитарное сознание приписывает основные атрибуты Б–га монотеистических религий: ГБ вездесуща, всемогуща, всеведуща, непостижима, бессмертна. Понятно, что большую часть своего всемогущества ГБ расходовала на искоренение каких бы то ни было сомнений насчет этих постулатов. Однако чтобы получилась замкнутая и непротиворечивая система миропонимания, обеспечивающая надлежащий уровень социального оптимизма, необходимо было также ввести идею ГБ всеблагой – но притом объяснить существование зла и дефицит счастья. Требовалась, короче говоря, теодицея (термин Г.Лейбница, 1710 г.).
ГБ как ложное божество нашла свою теодицею в антисемитизме, как теории всемирного заговора злых демонических существ, чья цель – несчастье человечества.
В посттоталитарной России внешне изменилось почти все – но ГБ (под другими, правда, именами), пережив советское Государство и КПСС, только усилилась. Ее функционеры находятся на ключевых постах, контролируя практически все сферы социальной жизни. Маскируясь под обычную спецслужбу, на деле она представляет собой могучую политическую организацию, цель которой – тоталитарный реванш. Она не брезгает никакими средствами, но самым сильным идеологическим оружием по–прежнему считает антисемитизм.
И действительно, антисемитизм – едва ли не единственная идея, способная сплотить население вокруг ГБ и отправить его в поиски за утраченным прошлым. Но вовсе не потому, что в России слишком много евреев и они пользуются какими–нибудь преимуществами. Наоборот: большинство евреев, особенно молодых, покинуло страну; оставшиеся по–прежнему не допускаются на сколько–нибудь значительные должности в силовых структурах, в судебных органах, в прокуратуре.
С реальными евреями жители современной России встречаются редко, конкурируют – даже в науке, музыке, шахматах – все реже, и бытовая юдофобия сходит на нет ввиду отсутствия объекта. Но тем ярче и пышней расцветает антисемитизм как философия толпы. Потому что концепция всемирного еврейского заговора возвращает человеку, выведенному в тоталитарном инкубаторе, понимание жизни как процесса, имеющего связный сюжет.
Связный? Евреев обличают как врагов христианства – и обличают христианство как враждебную человечеству еврейскую выдумку. (Занятно, что в стране, где 60 процентов населения называют себя православными, т. е. христианами, утверждение, например, что Богоматерь была еврейка, считается кощунственным парадоксом.) Ставят евреям в вину Октябрьскую революцию 1917 г. – но их же обвиняют в разрушении коммунистического строя. Снаружи это выглядит как бред, внутри – как система неизбежных выводов из рабочей гипотезы. Тоже, разумеется, бредовой.
Евреи осознаются в современной России не как национальное меньшинство, и вообще не как этнос – а скорее как тайный орден (отсюда – бессмысленный и бесконечно популярный термин: “жидо–масонство”), как подпольная организация безумных вредителей, т. е. в конечном счете – как мифологический негатив мифологической же ГБ.
Антисемитизм в нынешней России замещает господствовавшую в бывшем СССР теорию классовой борьбы, даруя людям невежественным и притом неверующим благословенную иллюзию, будто жизнь хоть и непоправима, то хотя бы поддается объяснению – стало быть, имеет смысл.
Антисемитизм – это ответ Мировой Глупости – Абсурду и Злу. А главная приманка тоталитаризма – иллюзия осмысленного существования в рабстве.
И Госбезопасность пользуется этой иллюзией как политическим наркотиком.
Кто опознается как еврей? Социологи с удивлением отмечают, что главным критерием является политическое поведение человека.
Человек демократических убеждений, правозащитник, пацифист, интеллигент – в глазах толпы и на страницах антисемитской прессы всегда и непременно еврей, и ему приписывают бабушек или дедушек с соответствующими именами.
И наоборот – носитель несомненно еврейской фамилии, обладатель вполне специфической наружности ни в коем случае не воспринимается как еврей, если только заявляет себя сторонником насилия и агрессии и презрительно отзывается о правах человека.
Впрочем, соответствующие поступки ценятся еще выше, чем демагогия. Интересный пример – случай Бориса Ельцина. Юдофобская пресса на все лады искажала его фамилию и родословную, когда он олицетворял курс России на демократические реформы. Но со времени прошлой чеченской войны он, хоть и утратив популярность, не возбуждает подозрений.
Антисемитизм в России на нынешней стадии стремится не столько к уничтожению евреев, сколько к их унижению; например, стремится снять (и в последнее время практически снял) моральный запрет на юдофобскую брань. Наиболее реальная из всех свобод – свобода слова “жид”. Так на бессознательном уровне реализуется политическая мечта – поставить вне закона противников тоталитарного реванша.
Уже сейчас очевидно, что их нетрудно лишить какой бы то ни было общественной поддержки: стоит лишь объявить их евреями – или, на худой конец, наемниками евреев.
Таким образом, ГБ сочиняет будущность России как благополучный конец антисемитского детективного романа. При этом главными двигателями истории энтузиасты ГБ считают, по–видимому, человеческую глупость и ту тоску по добровольному рабству, о которой писал Ла Боэси (1548). Рискнем надеяться, что это ошибочный расчет.
Ошибка даже неизбежна, хотя бы потому, что юдофобия старше тоталитаризма по крайней мере на двадцать столетий (сошлюсь на труд моего однофамильца Соломона Лурье “Антисемитизм в древнем мире”, 1922 год). Эксплуатировать столь мощную отрицательную энергию ради какой бы то ни было политической выгоды не менее безрассудно, чем включать АЭС для освещения тюремного коридора.
В Советском Союзе антисемитизм составлял государственную тайну – правда, всем известную (это был как бы сговор между государством и населением, в точности похожий на так называемую подписку о неразглашении, какую требовала ГБ от своих секретных сотрудников): все знали, что дискриминация практикуется, – но одобрять ее вслух было безусловно запрещено; и люди, ее осуществлявшие, состояли, как правило, в партии, официально исповедовавшей бескомпромиссный интернационализм. И это не было лицемерие, это было двоемыслие – феномен, гениально описанный Дж.Оруэллом, – антилогика, мир суждений, в которых предикат – антоним субъекта.
Нынче прелесть тайны утрачена. Став публичным и громогласным, антисемитизм теперь не требует усилий двоемыслия – довольствуется примитивной лицемерной демагогией: выдавая себя за оттенок или за непременный атрибут патриотизма, – но весьма часто обходится и без нее. И тогда необыкновенно похож на свою формулу, данную Львом Толстым: это похоть злобы.
И – до поры до времени – удовлетворяется самообслуживанием: ввиду дешевизны достигаемых блаженств. Крикнув – или написав хоть на заборе – а тем более напечатав – лексему “жид”, человек толпы переживает что–то вроде оргазма: ведь это презрительная кличка. На свете много таких несчастных, которым, чтобы не презирать себя, необходимо верить в свое право презирать кого–нибудь другого. К тому же мания преследования – универсальный ключ к реальности.
А впрочем, суждения мишени о летящей пуле часто бывают недальновидны.
Санкт–Петербург – Alcala de Henares,
октябрь 1999