Достаточно вспомнить об Илье Абрамовиче Ефроне, чтобы оценить вклад петербургских евреев в русскую культуру. На Прачечном переулке, 6, где находилось издательство Ефрона, почти сто лет назад вышел из печати последний 86-й полутом “Энциклопедического словаря”, не утратившего своей актуальности поныне. Конечно, кое-что можно почерпнуть из более современных изданий, но, когда хочется узнать о чем-то с исчерпывающей полнотой, рука тянется к золотистым корешкам старого “Брокгауз-Ефрона”.
За одного Илью Абрамовича стоило бы сказать спасибо Екатерине II, расширившей границы Империи таким образом, что в России стало проживать больше евреев, чем где бы то ни было в Европе. Правда, та же матушка-царица установила пресловутую “черту оседлости”, лишавшую евреев за пределами западных губерний ряда гражданских прав (которыми, впрочем, не были избалованы и другие народы, начиная с русского). Политика государственного антисемитизма проводилась еще Екатериной I, предписавшей изгнать всех евреев из России в 1727 году, что подтверждалось и Анной Иоанновной, и Елизаветой Петровной (последняя в запальчивости возражала на справедливое сомнение в разумности борьбы с опытными коммерсантами, что не желает, мол, “иметь интересных выгод от врагов Христовых”). Тем не менее столичная еврейская община неуклонно росла, и всегда находились возможности “интересных выгод”.
Гонения имели главной причиной разницу в вероисповедании. Здесь закон был суров. 15 июня 1738 года в столице были публично сожжены еврей Борох Лейбов и капитан-поручик Александр Возницын, “совращенный” им в иудейскую веру. Это (единственное в истории Петербурга) аутодафе происходило на месте сгоревшего незадолго до этого Гостиного двора: на углу Невского и Большой Морской. Ряд иудеев из тактических соображений отказывались от соблюдения религиозных обрядов, что значительно улучшало их положение.
Сподвижник Петра Великого Петр Павлович Шафиров происходил из польских евреев, но его дедушка принял христианство. Отец Шафирова служил переводчиком в Посольском приказе, так что легенда о том, что будущий вице-канцлер Империи в юности был сидельцем в мясной лавке, маловероятна. Барон Шафиров, получивший титул в 1709-м (год Полтавской победы), на своем веку испытал немало перемен судьбы. Находясь среди ближайших советников Петра, он сопровождал его в печально известном Прутском походе, когда за выход царя из турецкого окружения пришлось заплатить значительный выкуп. Те три года, пока продолжалась выплата, Шафиров сидел в Турции заложником. Ему было поручено составление официального “Рассуждения” о причинах, побудивших Петра I начать войну со Швецией (это, кстати, первая русская книга, переведенная на английский язык). Дом Шафирова на Городском острове был рядом с Домиком Петра (как раз на месте Представительства Президента); была еще усадьба на Мойке, да и Елагин остров первоначально назывался Шафировым. Несмотря на все это, в 1723 году он был приговорен к смертной казни за казнокрадство, замененной, однако, ссылкой, из которой его через три года вернула Екатерина I, поручив управление коммерц-коллегией. Не менее драматична судьба любимца Петра I Антона Мануиловича Девиера, 16-летнего юнги, привезенного царем из Голландии, где поселились его предки, португальские сефарды. В 1718 году в Петербурге была заведена должность полицмейстера. Первым ее занял 36-летний Девиер. Ему мы обязаны началом мощения улиц и освещения их фонарями на конопляном масле. Женившись на дочери князя Меньшикова, Девиер, однако, не поладил с тестем, и вскоре после смерти Петра, когда князь стал фактическим правителем России, полицмейстер вместе с женой и детьми был сослан в Сибирь. Вернулся он в Петербург лишь при Елизавете Петровне в 1741 году.
Сефард Рибейро Санхес, отметавший подозрения в тайном иудействе, говоря, что “евреи принимают его за христианина, а христиане за еврея”, сохранял место лейб-медика Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны (избавив будущую Екатерину II от нарыва в боку, чуть не сведшего ее в могилу). Уехав из Петербурга в Париж, он получал пенсию от Петербургской Академии наук. Елизавета, все же прознав о его вероисповедании, велела денег ему не посылать, но излеченная им Екатерина вернула пенсию, когда взошла на престол. Хотя императрица, получившая множество еврейских подданных в результате разделов Польши, не могла открыто выступать против традиционного предубеждения к этому народу, все же при ней в Петербурге образовалась небольшая колония, достаточная, чтобы иметь возможность совершать молитву в домашних условиях. По совету Потемкина, считавшего, что евреи лучше всего справятся с поставками продовольствия для армии, в Петербург было приглашено из Митавы семь купцов вместе с домочадцами и раввином. Чтобы не вызывать лишних толков, Екатерина велела их поселить в доме своего духовника. При Потемкине в Петербург из Шклова перебрался Абрам Израилевич Перетц, бравший подряды на строительство кораблей. В 1801 году он стал коммерции советником, в 1810-м содействовал реформе денежной системы, проведенной Сперанским. В то же время Перетц, отличный знаток Талмуда, женатый на дочери известного богослова Цетлина, организовал в своем доме на Невском еврейскую религиозную общину. Этот дом (ныне кинотеатр “Баррикада”) был построен для полицмейстера Чичерина в аккурат на том самом месте, где при Анне Иоанновне жгли вероотступника Возницына. Перетц был активным членом Еврейского комитета, в 1802 году выкупившего часть земли Волковского лютеранского кладбища для погребения по традиционному обряду. Одним из первых там был похоронен Нота Ноткин, оказавшийся в Петербурге вместе с Перетцем и занимавшийся поставками фуража для армии. Через семьдесят лет был приобретен обширный участок Преображенского кладбища, ставший крупнейшим еврейским некрополем Петербурга.
Если в 1826 году в столице проживало 248 евреев, то в 1869-м – 6654, примерно 1% тогдашнего населения. Однако право на постоянное проживание в столице имела лишь треть от этого количества (не забудем, особые правила для евреев существовали до февраля 1917 года). Из этих 2179 евреев было 360 купцов (54 – 1-й гильдии, с доходом не менее 50 000 рублей), 906 мещан, 96 мастеровых, 222 ремесленника. Среди мастеровых преобладали скорняки, сапожники, портные, часовщики, но были и механики, фотографы, трубочисты. В царствование Александра II евреи встречались среди обер-секретарей Сената и Окружного суда, сотрудников “Биржевых” и “Санкт-Петербургских” ведомостей, доцентов и магистров университета. Главным ревизором в Государственном контроле был Александр Соловейчик, придворным зубным врачом – Самуил Вагенгейм.
Старик Державин, любивший соблюдать законы, в конце XVIII века с неодобрением отмечал, что генерал-прокурор Сената князь Вяземский, получив, благодаря Потемкину, земли в Новороссии, продал еврею Штиглицу обширные угодья с 2000 душ, хотя евреям было запрещено покупать деревни. Внук Иоганна Штиглица, барон Александр Львович, действительный статский советник, управляющий Государственным банком, владевший третью всех уральских приисков, хозяин Невской бумагопрядильной мануфактуры, Кренгольмской мануфактуры в Нарве, основал в 1876 году Училище технического рисования со знаменитым музеем, на содержание которых завещал отпускать 11 миллионов рублей ежегодно.
Активным защитником прав своих соплеменников был Евзель Гинцбург, сын витебского купца 1-й гильдии, составивший многомиллионное состояние на винных откупах (он был награжден медалью за образцовое снабжение вином армии в Крымскую войну), а в 1859 году учредивший банкирский дом. По ходатайству Гинцбурга перед правительством значительно смягчились правила проживания евреев в столице. Если Николай I лично проверял проскрипционные списки на высылку из Петербурга всех “праздно живущих” иудеев, то при Александре II было официально разрешено жить вне черты оседлости отставным солдатам, купцам 1-й гильдии, обладателям ученых степеней и всем занимающимся ремеслом: механикам, винокурам, пивоварам и умельцам других профессий. К концу XIX века членами еврейских общин были многие торговцы полотном, владельцы медно- и чугуно-литейных заводов, четверть всех аптекарей и пятая часть часовщиков в столице.
Целям наиболее плодотворной ассимиляции евреев служили Общество распространения просвещения, основанное в 1863 году бароном Горацием Осиповичем (Евзелевичем) Гинцбургом (оно находилось в его доме на Конногвардейском бульваре, 17), и Общество ремесленного и земледельческого труда, с 1880 года находившееся в доме Самуила Соломоновича Полякова на Галерной улице, 3. Лицевой флигель этого дома, выходящий на Английскую набережную, строился Ж. Тома де Томоном для графа Лаваля, но с 1870 года им владел Поляков, крупнейший в России строитель и совладелец железных дорог: Курско-Азовской, Оренбургской, Фастовской, Царскосельской и др.
Гинцбурги, Поляковы, Ипполит Вавельберг (тот самый, в чьем доме на Невском сейчас “Сайгон”) и еще 170 жертвователей собрали средства: от 2 рублей до 70 тысяч – на строительство в Петербурге Хоральной синагоги. Высочайшее разрешение состоялось в 1869 году, но участок на углу Офицерской и Большой Мастерской (ныне – Декабристов и Лермонтовского) удалось купить лишь через десять лет. Сильные препоны ставил тогдашний полицмейстер Трепов, удалось их преодолеть лишь с отставкой антисемита (в результате знаменитого скандала в 1878 году, когда Вера Засулич стреляла в блюстителя порядка и была оправдана судом присяжных). Оценка проектов здания решалась жюри во главе с Владимиром Васильевичем Стасовым, маститым художественным критиком и знатоком искусств. По его инициативе синагога приобрела мавританский облик, сочетая все требования религиозных канонов с выразительным внешним видом. Авторами проекта были Лев Исаакович Бахман и Иван Иванович Шапошников, строительство в 1883-1888 годах вели Алексей Васильевич Малов и Борис Ионович Гиршович (еврейское ремесленное училище рядом с синагогой и здание народных бань и столовой для бедных на Екатерининском канале, 140, также построены Гиршовичем). Синагога, по слову Осипа Мандельштама, “с коническими своими шапками и луковичными сферами, как пышная чужая смоковница”, терялась среди неказистых строений Коломны – основного места жизни петербургских евреев. “Там, на Торговых, попадаются еврейские вывески с быком и коровой; женщины с выбивающимися из-под косынки накладными волосами и семенящие в сюртуках до земли многоопытные и чадолюбивые старики”.
К началу ХХ века в Петербурге жило 28 268 евреев, к 1917-му их число увеличилось почти вдвое. (Первая мировая война затронула западные губернии, откуда потянулся поток беженцев). Депутатом от Петербурга в IV Государственной Думе был член партии конституционных демократов Максим Моисеевич Винавер. Несмотря на значительное влияние евреев в партиях кадетов и эсеров, они предпочли отказаться от участия в работе Временного правительства. Однако среди защитников Зимнего от штурмующих его красногвардейцев большинство составляли еврейские юноши, воспитанники военно-учебных заведений. На посту у Малой столовой, где заседали министры, стоял юнкер Шапиро.
Конечно, нельзя отрицать, что первым коммунистическим диктатором в Петрограде был Григорий Евсеевич Зиновьев (Радомысльский), и “красный террор” осуществляли далеко не одни революционные латыши и матросы-кронштадтцы. Но довольно странно смешивать с нормальными людьми таких большевистских агитаторов и горланов, как первый редактор “Известий” Юрий Нахамкис, ухитрившийся в дореволюционное время даже трижды креститься, чтоб только поменять фамилию на “Стеклов”. Всем, невзирая на национальную принадлежность, пришлось быть в прошлом веке со своим народом – “там, где мой народ, к несчастью, был”…
В ходе последней переписи населения выявились такие национальные меньшинства, как скифы, гоблины и поморы. Значительно больше оснований утверждать, что на свете есть особый народ: петербуржцы. Так получилось, что характерные и типичные черты этого народа сформировались в ХХ веке, в ленинградский период истории города. Перечень его примет занял бы слишком много времени, но вот конкретный пример: Николай Павлович Акимов. Праздничность, блеск, глубина и ирония акимовских спектаклей – чисто петербургские, но успех акимовского Театра Комедии был бы невозможен без его главного автора – Евгения Львовича Шварца (“Тень”, “Дракон”, “Обыкновенное чудо”). Говорить о питерской культуре бессмысленно, без музыки Исаака Шварца, масок Аркадия Райкина, фильмов Иосифа Хейфица, балетов Бориса Эйфмана, театра Льва Додина. А если о литературе – в Ленинграде 25 мая 1940 года родился последний великий питерский поэт – Иосиф Александрович Бродский.
Материал из готовящейся к печати книги “Питерский лексикон” любезно предоставлен автором.
Впервые был опубликован в газете “Пульс” (ноябрь 2001)